Система советской политической юстиции и ее документация 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Система советской политической юстиции и ее документация



Для характеристики особенностей советского времени в среде современных правоведов и историков законодательства получило распространение понятие политической юстиции — той «части юридической системы, которая специально создана или используется для подавления политических противников путем применения правовых и противоправных средств»85. Эта важная и перспективная тема, выходящая на широкий спектр ключевых проблем отечественной истории, остается недостаточно разработанной.

Важно отметить, что система органов советской политической юстиции в основном совпадала со структурой уголовной юстиции. Она была весьма разветвленной и отличалась в разные периоды существования советского государства, в общем и целом включая спецслужбы (центральное место здесь принадлежало КГБ и его предшественникам) и учреждения общей юрисдикции (прокуратура, суды, милиция). Сюда входили организации как с обычным, так и чрезвычайным статусом (особые коллегии судов, военные трибуналы, внесудебные органы в виде Особого совещания при НКВД, «троек», «двоек» 1930-х годов); структуры, занимавшиеся агентурно-оперативной и розыскной деятельностью (выявлением, наблюдением, розыском, задержанием нарушителей закона), а также следствием, судом и исполнением наказаний.

Смешение функций политической и уголовной юстиции накладывало очевидный отпечаток на делопроизводственные особенности материалов ее ведомств, что необходимо учитывать при их источниковедческом изучении. Следует иметь в виду юридически закрепленную сравнительную независимость региональных спецслужб от местных властей и непосредственную подчиненность органов безопасности партийно-политическому руководству СССР. Важно отметить и тот факт, что спецслужбы для осуществления своей деятельности активно сотрудничали с партийными, советскими, государственными учреждениями, с международными коммунистическими организациями, формально не входившими в систему политической юстиции, но оказывавшими ей существенную помощь.

В советский период в центре и на местах существовало несколько параллельных систем сбора и анализа информации, отбиравших и интерпретировавших факты под своим углом зрения, с учетом функциональной специфики ведомства. Так, для исследователя, стремящегося к всесторонней оценке информации источника о данном событии, существенно, например, знать, что регулярные партийные сводки, отчеты прокуратуры или милиции на местном уровне дополняли, а нередко и дублировали материалы, откладывавшиеся в делопроизводстве спецслужб. В связи с этим существует возможность перекрестной проверки данных для решения проблемы достоверности источника.

Характерной чертой является сохраняющийся особый режим секретности вокруг деятельности органов советской политической юстиции. В отличие от сравнительно доступных фондов царской охранки, документы об агентурно-оперативных методах работы ОГПУ—НКВД даже 1920—1930-х годов, не говоря уже о более позднем периоде, до сих пор являются закрытыми.

Наиболее ярко отсутствие четких границ между политическим и уголовным криминалом прослеживается в экстремальных условиях войн, революций, коллективизации и раскулачивания, массовых репрессий и т. д. Многие политзаключенные сидели по уголовным, а не политическим статьям, причем не всегда это было связано с заказом властей. В 1920—1930-е годы факты бесхозяйственности, неумелости и некомпетентности в угоду политическим кампаниям зачастую квалифицировались как саботаж, вредительство, терроризм и др. Не менее красноречив и такой факт: к категории лиц, «подозрительных по шпионажу» в отчетных сводках НКВД традиционно причислялись «уголовный и бандитский элемент», а также «проститутки и притоносодержатели». Среди осужденных как «социально опасный элемент» (СОЭ) в 1930-е годы было немало бродяг, попрошаек, мелких воришек, пьяниц, наркоманов и проституток.

В реальной жизни уголовный и политический криминал нередко соседствовали и тесно переплетались. В качестве примера можно привести следственное дело Р., 1915 г. р. С конца 1936 г. до ареста в августе 1939 г. этот молодой человек кочевал по крупным портовым городам СССР, «занимался бродяжничеством, спекуляцией заграничными товарами и контрабандой» (уголовные статьи). В 1938—1939 гг. он неоднократно задерживался органами НКВД и милиции за нарушение паспортного режима (административное нарушение), за антисоветские разговоры, каковыми могли считаться и жалобы на несладкую жизнь (политическая статья), а также за употребление наркотиков (уголовщина). В 1939 г. постановлением ОСО при НКВД, как «социально опасный элемент», Р. был приговорен к 5 годам ИТЛ.

Исследователи не могут прийти к однозначному мнению и о том, относить ли всех граждан, осужденных по печально известному закону 7 августа 1932 г. «о колосках», к категории уголовных или политических преступников (формально они осуждались за воровство, но в следственных делах мотивация выдвинутых обвинений часто содержала политическую подоплеку). По нашему мнению, в каждом конкретном случае этот вопрос должен решаться на основе изучения следственного дела. О том, насколько трудоемка, но важна такого рода работа, можно судить по трудам историка В.Н. Земскова, который одним из первых начал работать с рассекреченными документами. При изучении делопроизводственной статистики НКВД 1937—1938 гг. он отнес к числу «сомнительных уголовников» более половины от их общего числа (свыше 900 тыс. чел. из более чем 1,5 млн лиц, арестованных в этот период по уголовным статьям).

К аналогичным выводам — но уже в отношении другого периода — пришел и американский историк Д. Бурде, исследовавший феномен расцвета бандитизма в СССР после Великой Отечественной войны. Он показал, что, хотя официальные документы и различали понятия «бандитизм» и «политбандитизм», но до 1947 г. власти затруднялись четко разграничивать разные формы бандитизма, грабежей и разбоев. Более того, зачастую громкое и жестокое уголовное преступление, влияющее на социальную стабильность, объективно приобретало яркую политическую окраску. Использование материалов спецслужб, в том числе сводок, отчетов, документов оперативно-розыскной и агентурно-осведомительной деятельности, уникальных по своей информативности, детальности, систематичности, позволяет исследовать даже истории отдельных банд и группировок. О масштабах секретного сотрудничества советских граждан со спецслужбами (и об объемах соответствующей документации в их архивах) можно судить по такой впервые обнародованной цифре, взятой из секретного милицейского отчета: в 1953 г. в СССР действовали почти 164 тыс. (!) агентов-осведомителей только по линии угрозыска МВД. Среди них были как платные, так и бесплатные информаторы. Кроме того, существовала разветвленная агентура в рядах послевоенного националистического подполья86.

Однако в массе своей хранящиеся в фондах российских спецслужб оперативные и литерные дела, фильтрационные дела, личные дела агентурно-осведомительного аппарата, наблюдательные дела, материалы оперативных разработок и др. засекречены и, как правило, недоступны исследователям. Среди наиболее ценных массовых, относительно доступных, но пока малоизученных делопроизводственных источников по истории политической юстиции можно выделить следственные дела подозреваемых, а также тюремные и лагерные дела заключенных.

На сегодняшний день самой известной из литературы частью системы советской политической юстиции является НКВД. Первым по времени делопроизводственным комплексом, ставшим предметом тщательного изучения в послевоенный период, оказались материалы Смоленского областного управления НКВД, захваченные в 1941 г. немцами в составе Смоленского архива и вывезенные позднее в США. В результате иностранные исследователи значительно раньше советских и российских коллег получили представление о системе делопроизводства, составе и содержании документов НКВД, а затем на их основании приступили к изучению вопросов сталинской репрессивной политики 1930-х годов. В отношении открытости некоторых категорий документов иностранцы до сих пор находятся в более выгодном положении. Например, они работают с материалами оперативно-учетного делопроизводства Смоленского НКВД (учет и досье на лиц «подозрительных», «сомнительных», «потенциально опасных» и др.; на спецучете к началу войны находилось 10—15% жителей этого во многом типичного по составу населения региона). В России аналогичные категории источников продолжают оставаться закрытыми. Недоступны исследователям агентурные дела и донесения агентурно-осведомительной сети ОГПУ—НКВД, в том числе о настроениях людей, хотя частично именно на их основе составлены широко публикуемые ныне сводки этих органов.

Однако, вопреки расхожему мнению, советская политическая юстиция не сводилась к деятельности спецслужб, а охватывала значительную часть других юридических учреждений, особенно ведавших уголовным и административным наказанием, а также прокурорской деятельностью. Все это подтверждает перспективность введения в научный оборот и соответствующей источниковедческой проработки материалов делопроизводства всех спецслужб и правоохранительных структур.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-02-08; просмотров: 716; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 44.195.23.152 (0.007 с.)