Английская литературная сказка последней трети XIX — XX века

Литература английского нонсенса

Английская детская литература — одна из богатейших и инте­реснейших в мире. Может показаться странным, что в стране, которая традиционно воспринимается нами как родина сдержан­ных, вежливых и рассудительных людей, придерживающихся стро­гих правил, родилась литература озорная, нелогичная. Причем расцвет ее приходится на эпоху королевы Виктории, известную строгостью нравов (книги авторов-женщин и авторов-мужчин считалось неприличным держать на одной полке, если они не супруги, а ножки мебели прикрывали воланами из чувства стыд­ливости; в детской литературе господствовали нравоучительные книжки). Но, может быть, именно эта чопорность затянутой в корсет эпохи и породила — из чувства протеста — литературу веселую и озорную, в которой мир вывернут наизнанку... литера­туру нонсенса. Слово «нонсенс» в переводе означает «бессмысли­ца», «отсутствие смысла», однако в самой бессмысленности этой бессмыслицы заложен определенный смысл. Ведь нонсенс рас­крывает все несоответствия вещей вокруг и внутри нас, тем са­мым открывая пути к истинной гармонии.

У истоков литературы английского нонсенса стоит поэт Эд­вард Лир (1812—1888) — один из самых известных английских детских поэтов. По профессии он был художником и долгое время рисовал зверей и птиц для зоологического музея. Первые свои стихи он написал в имении лорда Дерби, где работал над серией рисунков редких птиц и животных. В одном из писем оттуда Лир жаловался адресату:

 

Всеобщая апатия, царящая в высшем обществе, ужасно меня раздра­жает. Мне ничего так не хочется, как от души посмеяться или попрыгать на одной ножке по здешней величественной галерее. Однако я не смею этого сделать.

 

Но то, на что Лир не осмеливался в присутствии взрослых, он с наслаждением делал в обществе детей лорда Дерби, сочиняя для них веселые стишки, сопровождаемые смешными рисунками.

Так возникли его книги, ставшие впоследствии знаменитыми во всем мире: A Book of Nonsense («Книга чепухи») и More Nonsense («Еще немного чепухи»). В эпоху, когда жизнь англичан была огра­ничена строжайшими правилами «хорошего тона», Эдвард Лир создал свою «безумную» страну, в которой не было места строго­сти и чопорности.

Основой для первых «бессмыслиц» Лира послужили лимерики — известные с давних пор песенки, происхождение которых связывают с ирландским городом Лимерик, где они исполня­лись многие десятилетия во время традиционных застолий. Поэт использовал особенности построения народного лимерика, имевшего строго закрепленную форму: заданное количество строк (в народном лимерике их пять) и жесткую систему рифмовки — aabba (первая и пятая строки часто кончаются одним и тем же словом). Но задана не только внешняя форма, но и смысловая структура лимерика. В первой строке происходит представление героя: чем он занимался, где жил. Часто употребляется словосоче­тание типа «один старик»; по-английски в начале стоят слова There was a/an... Во второй строке герой характеризуется, в третьей и четвертой рассказывается о его странных действиях. Последняя строка почти дублирует первую, но в ней к указанию на героя прибавляется какой-то новый эпитет, иногда странный, шоки­рующий.

 

Сумасбродный старик из Гренады

Поступал только так, как не надо.

И себе как-то сдуру

Вырвал всю шевелюру

Самобытный старик из Гренады.

 

Возможен и другой вариант: в первой строчке представлен герой, во второй даны его странные действия, в третьей-четвер­той — реакция окружающих, а в пятой он подвергается осужде­нию или на него обрушивается наказание.

 

Грациозный старик из Вероны

Станцевал две кадрили с вороной,

Хоть вокруг говорили,

Что такие кадрили —

Это просто позор для Вероны.

 

Тон лимериков всегда забавно-серьезен, а герои Лира — чуда­ки, «возмутители спокойствия», нарушающие общепринятые нор­мы поведения. Они живут в странных местах (в чайнике, в банке, в совином дупле) и завтракают в телеге; забираются на дерево, чтобы пропеть вокализ; ведут дела, стоя вверх ногами; любят от­плясывать и играть на музыкальных инструментах; занимаются странными делами (объезжают свиней, учат уток балету, поют саги с лягушками, клюют крошки с птицами, сидят с ведром на голо­ве или просто бегают туда-сюда). Иногда их отличает необычная внешность (большой нос, малый рост, длинные ноги, пышная борода), они любят носить экстравагантную одежду, едят или слишком много, или слишком мало, употребляют в пищу стран­ные вещи. Окружающие могут возмущаться и осуждать их поведе­ние, а порой с героями происходят ужасные несчастья, о кото­рых повествуется так же весело, как и об их чудачествах. Однако мы чувствуем, что симпатии автора на их стороне, а не на сторо­не здравомыслящего обывателя.

Эдвард Лир писал не только лимерики, но и более длинные стихотворения, из которых, пожалуй, самое известное — «Про­гулка верхом», прекрасно переведенное С.Я.Маршаком. В нем за­бавно обыгрывается внешний облик щипцов для орехов и щип­цов для конфет, «ноги» которых прекрасно устроены для поездки верхом. «Блестящие и тонкие» и «веселые и звонкие» щипцы про­тивопоставлены пыльному буфету, привычному обывательскому миру солонок, ножей, мышек и кошек, которые поднимают смеш­ной переполох, переданный Лиром с помощью звукоподража­ния, когда щипцы уводят из конюшни прекрасных лошадок, что­бы отправиться на веселую прогулку, с которой не собираются возвращаться назад:

 

И вот по дороге спокойно и смело,

Со щелканьем звонким промчались верхом

Щипцы для орехов — на лошади белой,

Щипцы для конфет — на коне вороном.

Промчались по улице в облаке пыли,

Потом — через площадь, потом — через сад...

И только одно по пути говорили:

— Прощайте! Мы вряд ли вернемся назад.

 

Мотивы нонсенсов Лира можно найти и в замечательных сказ­ках Льюиса Кэрролла (1832— 1898). На любом из своих портретов писатель кажется необычайно серьезным и вдумчивым, но в то же время мечтательным. Настоящее имя его — Чарлз Лютвидж Доджсон, а родина — деревушка Дэрсбери в графстве Чешир. Отец будущего писателя был скромным приходским священником. Как и его отец, Чарльз учился в Оксфорде, старейшем университете Англии, однако специальностью своей избрал не богословие, а математику. Доджсон был большой оригинал, сторонился взрос­лых и очень любил детей. Профессор математики, которого студенты считали скучнейшим человеком, всегда находил с детьми общий язык, с удовольствием совершал с ними долгие прогулки, приглашал в гости, фотографировал, рассказывал истории.

У Кэрролла было много любимых занятий. Среди них сочинение юмористических стихов, посещение театра, рисование (в юности он мечтал стать художником) и фотография. А детским писателем он стал почти случайно. Первая книжка об Алисе — «Алиса в стране Чудес» — родилась из устного рассказа Кэрролла во время лодоч­ной прогулки с детьми ректора одного из оксфордских колледжей 4 июля 1862 года. И в ее персонажах слушатели узнавали себя и своих близких: это сама Алиса Лидделл, любимица Кэрролла; ее старшая сестра Лорина (попугайчик Лори), которая очень горди­лась тем, что ей уже 13 лет; восьмилетняя Эдит (орленок Эд); кошка Лидделлов (Дина) и сам Доджсон — птица Додо (пред­ставляясь новым знакомым, он сильно заикался от волнения, и получалось: «До-до-доджсон»).

По просьбе Алисы Кэрролл записал для нее эту историю, снаб­див рукописную книжку своими фотографиями Алисы и смеш­ными рисунками.

Конечно, прежде чем опубликовать ее, Кэрролл тщательно переработал рукопись. И в конце концов получилась повесть, ко­торую полюбили не только те, кому он впервые рассказал эту историю, но и многие-многие другие дети и взрослые...

Так Кэрролл создает литературную сказку, которая разитель­но отличается от привычных детям народной и первых литератур­ных сказок, продолжающих фольклорную традицию. Народная сказка строится по весьма жесткой схеме, причем каждое собы­тие имеет своей причиной предыдущее, а герои находятся между собой в предельно ясных отношениях, и у каждого своя роль, своя функция. А у Кэрролла все совсем не так.

Алиса попадает в кроличью нору, влекомая простым любо­пытством. Попытки попасть в сад не вызваны насущной необхо­димостью. Маршрут героини не имеет определенной цели и на­правления. Она просто путешествует, сталкиваясь с самыми раз­ными персонажами, которым нельзя найти место в традицион­ной классификации фольклорных сказочных героев (даритель, противник и т. п.). Да и сама страна чудес, в которую попала Али­са, отличается от традиционного сказочного мира. Слова «страна чудес» могут вызвать у нас приятные ассоциации: «чудо» — сло­во, положительно эмоционально окрашенное. Однако если обра­титься к английскому названию, к слову Wonderland, то оно этой положительной светлой окраски не имеет. Это, скорее, страна Удивительная, ставящая в тупик. Место, куда попала Алиса, — это место, которое озадачивает, где все не так...

Обитатели страны чудес едва ли могут быть во всех случаях определены как добрые или злые — ни чудесных героев, ни страш­ных драконов среди них нет, просто они явно живут по законам какого-то другого мира и их отношение к Алисе несет непонима­ние — отсюда и зачастую проявляемая ими враждебность. Они просто не могут представить, что кто-то способен жить, руковод­ствуясь нормальной (по нашим понятиям) логикой. Однако во всех этих странностях есть нечто очень знакомое. Страна чудес подобна миру лировских лимериков, миру, где все поставлено «вверх ногами». Конечно, написать «Алису» мог только англича­нин, и в книге встречаются многие мотивы, знакомые маленьким англичанам по лимерикам и «Песням Матушки Гусыни» — тра­диционному сборнику детского фольклора.

Главная черта страны чудес — это абсолютная свобода превра­щений. Пространство может произвольно видоизменяться, пред­меты и существа — менять форму и размеры (увеличение и умень­шение Алисы, превращения Чеширского кота). Не менее удиви­тельные превращения происходят со словами, а ведь благодаря словам люди только и понимают друг друга...

«Логические» рассуждения в «Алисе» приводят, как правило, к неожиданному эффекту. (Вспомним, как Чеширский кот дока­зывает Алисе, что он не в своем уме, а Горлица утверждает, что маленькие девочки — те же змеи.) Прекрасно иллюстрирует про­блему слова и смысла в книге эпизод с часами из главы «Безум­ное чаепитие»:

 

Алиса с любопытством выглядывала из-за его плеча.

— Какие смешные часы! — заметила она. — Они показывают число, а не час!

— А что тут такого? — пробормотал Болванщик. — Разве твои часы показывают год?

— Конечно, нет, — отвечала с готовностью Алиса. — Ведь год тянется очень долго!

— Ну и у меня то же самое! — сказал Болванщик.

Алиса растерялась. В словах Болванщика как будто не было смысла, хотя каждое слово в отдельности и было понятно.

 

Необычность сказки Льюиса Кэрролла в том, что ее главный герой на самом деле не Алиса и не жители странной страны, а слово. Слова движут сюжет сказки, слова порождают и многих ее героев.

Все мы привыкли употреблять фразеологизмы, не задумываясь об их прямом значении. Мы говорим: «убить время», «считать во­рон», «сесть в лужу». Используя поговорку (например, «врет как сивый мерин»), мы не задумываемся над ее происхождением (почему, собственно, сивый мерин в нашем представлении такой врун?). А вот в главе «Безумное чаепитие» оказывается, что время способно отомстить за намерение его убить. А сами герои главы — Мартовский заяц и Безумный шляпник — это ожившие герои поговорок, как и Чеширский кот.

Часто причиной непонимания между Алисой и обитателями страны чудес является то, что «нормальный» человек (Алиса) понимает выражения в переносном смысле, а жители страны чу­дес все воспринимают буквально. Так, в сцене судебного разбира­тельства (глава XI) реализуются метафорические значения слов «перекрестный допрос», «подавить».

Герои Кэрролла все время играют со словами, комический эффект в сказке зачастую основан на каламбуре. Каламбур — это игра слов, забавная двусмысленность, возникающая из-за сход­ного звучания слов или групп слов. Часто он соединяется с бук­вальным пониманием метафоры.

 

— И надо вам сказать, что эти три сестрички жили припеваючи...

— Припеваючи? — переспросила Алиса. — А что они пели?

— Не пели, а пили, — ответила Соня. — Кисель, конечно.

— Но почему? — спросила Алиса Соню...

— Потому что они были кисельные барышни.

 

С этой особенностью сказки связана проблема ее перевода. В раз­ных языках слова звучат по-разному, поэтому в переводе калам­бур теряется. В приведенном выше эпизоде в основе словесной игры в оригинале была многозначность слова draw — «черпать воду из колодца» и «рисовать» и совпадение по звучанию и напи­санию слов well в значении «колодец» и «хорошо». В переводе обыг-рываются, естественно, другие слова. Кроме того, не все словес­ные игры Кэрролла русский читатель поймет без комментариев. Наверное, поэтому на русском языке примерно каждые десять лет появляется новый перевод «Алисы». Задача переводчика труд­ная, но увлекательная. Наиболее известные переводы Н.Демуро­вой, Б.Заходера, В.Набокова.

Странным превращениям подвергаются у Кэрролла не только отдельные слова, но и тексты. Мы находим в «Алисе» много тек­стов, которые являются пародией, «перелицовкой» известных английским детям стихов и песен. Стихи начинают жить своей жизнью, и Алисе никак не удается ни одного из них рассказать «как следует».

Комический эффект в сказке Кэрролла создается «переверну­тостью» логики, словесной игрой, пародийными элементами. Все это — черты, характерные для английского юмора.

Еще один типично английский прием — прием недооценки и переоценки, о котором особо пишет в своей книге о Кэрролле известный специалист по английской литературе и переводчик «Алисы» Н. Демурова. Перечитаем фрагмент первой главы, когда Алиса находит пузырек с надписью «Выпей меня!»:

 

К горлышку пузырька была привязана бумажка, а на бумажке круп­ными красивыми буквами было написано: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!»

Это, конечно, было очень мило, но умненькая Алиса совсем не торо­пилась следовать совету.

— Прежде всего надо убедиться, что на этом пузырьке нигде нет пометки «ЯД!», — сказала она.

Видишь ли, она начиталась всяких прелестных историй о том, как дети сгорали живьем или попадали на съедение диким зверям, — и все эти неприятности происходили с ними потому, что они не желали со­блюдать простейших правил, которым обучали их друзья: если слишком долго держать в руках раскаленную докрасна кочергу, в конце концов обожжешься; если поглубже полоснуть по пальцу ножом, из пальца обыч­но идет кровь; если разом осушить пузырек с пометкой «ЯД», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание. Последнее правило Алиса помнила твердо.

Однако на этом пузырьке никаких пометок не было, и Алиса рискну­ла отпить из него немного.

 

Комический эффект в этом фрагменте основан на том, что жизненная мудрость Алисы весьма относительна: вовсе не обяза­тельно на пузырьке с ядом должно быть написано «ЯД». К тому же — и это очень важно — мы сталкиваемся здесь с употреблени­ем слов, которые стилистически неуместны в данной ситуации, поскольку недооценивают или переоценивают обозначаемое ими явление. Например, обязательно ли, чтобы кочерга была раска­ленной «докрасна»? Можно ли назвать результат действия яда «не­домоганием»? Этот прием очень ярко характеризует особенности английского юмора, основанного на понимании нюансов значе­ний слов и логических категорий. Как отмечает Н. Демурова, это явление настолько специфическое, что первыми переводчиками «Алисы» на русский язык оно было не понято, и они стремились «сгладить» текст.

Приведенный выше фрагмент является одновременно и тон­кой пародией на нравоучительные тексты викторианской эпохи. Саму же книгу Кэрролла нравоучительной назвать никак нельзя. Однако это не значит, что она ничему не учит. Читая ее, дети, может быть, впервые обращают внимание на загадочную жизнь языка, задумываются об относительности логики и норм поведе­ния, и о том, как, оставаясь в сказке единственным персонажем, живущим по законам «неопрокинутой» человеческой логики, Алиса реализует свой характер, свои душевные качества: любознатель­ность, рассудительность, смелость, чувство справедливости.

Продолжателем жанра нонсенса и последователем традиций Кэрролла в современной английской литературе может считаться Дональд Биссет (род. 1911), перу которого принадлежат коротень­кие сказки, полные веселой чепухи и языковой игры. Биссет, по­добно Лиру, сам иллюстрировал свои произведения и, будучи профессиональным актером, часто читал их по телевизору, от выступления к выступлению совершенствуя текст. Некоторые ис­тории содержат в себе поучительный смысл: например, сказки «Про мальчика, который рычал на тигров» или «Про малютку-автобус, который боялся темноты» показывают, откуда берутся страхи и как можно их преодолеть, а «Орел и овечка» или «Куз­нечик и улитка» вообще напоминают басни. Однако мораль у Бис­сета никогда не выражена открыто и потому легко и без сопро­тивления усваивается детьми. Но больше всего у писателя сказок, в которых мы вообще не найдем никакой морали. Они просто ве­селые, добрые и рассказывают, как и лимерики Лира, о чудаках. Для Биссета характерно отсутствие логичного сюжета, произ­вольность поступков (с какой стати в сказке «Про вокзал, кото­рый не стоял на месте» корове Сэлли и вокзалу Ватерлоо вздума­лось поехать в гости к бабушке вместе с королем?); отсутствие деления героев на отрицательных и положительных; то, что все герои вызывают симпатию, однако они никак не подтверждают свой статус «положительных» своими поступками; авторская ма­нера говорить об абсурдных явлениях мимоходом, как о вещах само собой разумеющихся:

 

Доехал до вокзала Ватерлоо, поднялся на эскалаторе на платформу и вдруг услышал, как вокзал говорит сам себе:

— Пойду-ка я выпью чаю!

И только король Сэмюэл хотел шагнуть на платформу — как вокзала и след простыл.

— Вот неудача, — сказал король. — Чего доброго, я опоздаю на поезд, и бабушка на меня рассердится.

 

Биссет развивает традиционно английские черты литературы нонсенса, делая ее при этом более доброй и светлой.

Кроме небольших, на одну-две страницы, сказок Биссет на­писал и сказочную повесть «Путешествие дядюшки Тик-Так». Это рассказ о необычном путешествии, которое происходит не столько в пространстве, сколько во времени. Главный герой — дядюшка Тик-Так — часовых дел мастер, на досуге занимающийся чудеса­ми. (Ведь часовых дел мастер чинит или изготавливает часы, ка­жется, что он может остановить и вновь запустить время. А это настоящее чудо.)

Герои отправляются в путешествие «по Реке Времени до конца радуги», по ходу которого они неоднократно перемещаются во времени. Например, дядюшка Тик-Так дарит Бронти подзор­ную трубу, через которую он сможет увидеть мисс Плаксу; мы­шонок Дикери (персонаж о часах) переводит назад часы, тем самым возвращая Рррру ук­раденное рррррр (в этом воплощается наше частое желание вер­нуть вчерашний день и сделать что-то иначе, чем мы сделали, исправить ошибку); горячий и холодный краны рассказывают "укзакс" — сказку наоборот, чтобы Рррр снова стал большим, как прежде; героям удается прогнать зиму, разбудив черепашек, и не пустить ее назад, устроив летний бал. Все путешествие в целом — это путешествие по Реке Времени, но ведь по реке можно двигаться как по течению, так и против... Часы в сказке приобретают мистический статус. Они не отражают течение вре­мени, а управляют им.

У Биссета, как и у Кэрролла, особые отношения со словом. Но, в отличие от сказки Кэрролла, здесь почти нет каламбуров. Зато у Биссета слово обретает материальные формы (оно может застрять в телефоне, купаться в реке), изменение слов или их порядка ведет к изменению явлений («акзакс», «аннав»). Что же касается логических перевертышей, то у Кэрролла мы видим со­физмы (по которым можно доказать, что Алиса — змея, а Че­ширский кот не в своем уме) и словесные перевертыши («гово­рить что думаешь» и «думать что говоришь»), в то время как у Биссета сталкиваемся прежде всего с вольными отношениями между причинами и следствиями (черепашки спят — поэтому стоит зима, объявлен летний бал — поэтому приходит лето, часы пере­ведены назад — поэтому наступает вчерашний день).

Путешествие героев заканчивается, когда они узнают, что ко­нец радуги, который они ищут, всегда был с ними, потому что радугу порождала их спутница Тучка-Невеличка. Но это не зна­чит, что путешествие было бессмысленным, поэтому Тучка-Не­величка и не сказала им об этом раньше. Ведь смысл путешествия был в самом движении жизни, в постижении законов времени.

Продолжателем жанра нонсенса в английской литературе на­шего времени может считаться также Роальд Даль (1916—1990), автор множества рассказов, в которых соседствовали абсурдный юмор и известный цинизм. Популярность ему принесли две пове­сти для детей — «Джеймс и персик-великан», возникшая из рас­сказов, которыми он развлекал своих детей, и «Чарли и шоколад­ная фабрика». В повести были включены стихи, написанные, как правило, от лица персонажей. Даль — популярный детский писа­тель. По подсчетам статистиков, в 70 —90-х годах XX века каждый третий ребенок в Англии покупал одну книгу Даля в год. Однако оценки критиков по его поводу резко расходятся. Многих оттал­кивает жесткость его стиля, обилие вульгаризмов и слэнга в его стихах. Н.Демурова называет его язык «невероятной смесью по­этизмов, вульгаризмов, канцеляризмов и газетных штампов, за­мешенной на блестящем поэтическом мастерстве и всевозможных версификационных трюках».

 

Вопросы и задания

1.В чем заключаются характерные особенности литературы нонсенса? С чем связано ее появление именно в Англии?

2. Какова типичная структура лимерика? (Приведите примеры лимериков Лира и покажите их соответствие схеме.)

3. Как связаны сказки Льюиса Кэрролла об Алисе с лимериками Лира и английским фольклором для детей?

4. Покажите, что именно слово является главным героем сказок об Алисе.

5. Что отличает английскую литературу нонсенса XX века от литера­туры XIX века?

6. Попробуйте сами написать лимерик и прочтите его друзьям.