Серебряный век» в детской поэзии

Начало XX века открыло поэзии совершенно новые имена: И.Ф.Анненского, В.И.Иванова, К.Д.Бальмонта, В.Я.Брюсова, А.А.Блока, Андрея Белого (псевдоним Б.Н.Бугаева), А.А.Ах­матовой, О.Э.Мандельштама, М.И.Цветаевой. С именами этих поэтов в начале века чаще всего связывалось литературное на­правление, получившее название «символизм». Постепенно в по­исках новых решений возникали и другие поэтические школы: акмеизм, футуризм, кубофутуризм. Идеологом мировоззрения сим­волизма стал поэт и философ Владимир Сергеевич Соловьев (1853 — 1900). Его главная идея выросла из учения древнегреческого фи­лософа Платона: непосредственно воспринимаемая человеком действительность является лишь отражением другого, идеального, мира. Соловьев верил в способность человека общаться с транс­цендентным (потусторонним) миром. Это дано не каждому чело­веку, а только глубоко верующему, и чаще всего поэту. В учении Соловьева возникало представление о божестве, в котором он видел женское начало (Das Ewig-Weibliche), или образ «Жена, об­леченная в солнце».

Это представление полнее всего выразил Александр Александ­рович Блок (1880—1921) в первом томе «Стихов о Прекрасной Даме». В поэзии Блока и его последователей возникло множество условных обозначений, определенная система символов:

— заря, звезда, солнце, белый цвет — это синонимы Прекрас­ной Дамы;

— ветер — знак ее приближения;

— утро, весна — время надежды на встречу;

— зима, ночь — разлука и торжество злого начала;

— синие, лиловые миры символизируют крушение идеала;

— болото указывает на обыденную жизнь;

— жолтые фонари, жолтая заря (орфография Блока) — на по­шлость повседневности;

— чорный (орфография Блока) — символ чего-то грозного, опасного.

В творчестве А. А. Блока стихи для детей и размышления о дет­ской литературе, о потребностях детства занимают особое место. В журнале «Тропинка» имеются первые публикации его стихотво­рений, в «Записных книжках» (1901 — 1920) рассыпаны его мыс­ли о воспитании и о детских книгах, в последние годы жизни он написал немало рецензий на постановки детских сказок и выска­зал там интересные соображения о специфике детского восприя­тия.

Блок составил две книги для детей: «Круглый год: Стихотворе­ния для детей» (1913) и «Сказки. Стихи для детей» (1913). Разно­образные «твари» — зайчик, ворона, полюбившиеся нам персо­нажи — дедушки, бабушки и, конечно, веселая ватага играющих детей населяют «Круглый год». Каждое время года отличается сво­ими неповторимыми особенностями: весна открывается радую­щим детей Вербным воскресеньем (стихотворение «Весна»):

 

Мальчики да девочки

Свечечки да вербочки

Понесли домой...

 

Весна угадывается и по другим приметам, которые надо уви­деть, угадать, почувствовать (стихотворение «На лугу»):

 

Леса вдали виднее,

Синее небеса,

Заметней и чернее

На пашне полоса,

И детские звончее

Над лугом голоса.

 

Свои прекрасные приметы несет лето, где «хорошо, как в чуд­ном сне», а осень навсегда запоминается теми бедами, которые ждут маленького зайчика (стихотворение «Зайчик»):

 

Хмурая, дождливая

Наступила осень,

Всю капусту сняли,

Нечего украсть.

Бедный зайчик прыгает

Возле мокрых сосен,

Страшно в лапы волку

Серому попасть...

 

Зима («Так морозно, светло и бело!») не только приносит много радостей ребятишкам («Прочь от дома на снежный простор»), но и вызывает щемящее чувство при виде ветхой избушки, бабушки-старушки, которая может поглядеть на окружающее только из крошечного окна. Но для всех год кончается светлым праздником Рождества. В стихотворении «Рождество» Блок с особенной лю­бовью нарисовал девочку, идущую с мамой покупать игрушки:

 

Как тонка ты в красной шубке,

С бантиком в косице!

Засмеешься — вздрогнут губки,

Задрожат ресницы...

 

Веселая, добрая, она всем — и братьям и сестрам — готова купить игрушки, а ей самой ничего не надо, потому что в ней заключены радость и счастье детства.

Из второй книжки привлекает своей музыкальностью, своим пониманием особенностей детского мира «Колыбельная песня», где, как в сказке, брат и сестра сменяют друг друга («Братний в золоте кафтан, / В серебре мой сарафан»), и где так много сказоч­ного, доброго, и все для того, чтобы кончить пожеланием («Спи­те, спите, спать пора. / Детям спится до утра...»). И второе стихо­творение «Сны», где во сне у мальчика переплетаются явь и сон, его игрушечная лошадка превращается в настоящего коня, а он — конник в латах — освобождает из плена прекрасную царевну. Сти­хотворение необычайно поэтично передает детскую грезу, спо­собность ребенка примерять на себя роль сказочного героя.

Мы обращаемся к детской литературе, и здесь надо сказать о необыкновенном чуде. В отличие от реалистической поэзии, так прочно связанной со стихами для детей, творческая практика сим­волистов в гораздо меньшей степени повлияла на поэзию, обра­щенную к детям. Напротив, как раз именно детство чаще всего возвращало поэта из надземных потусторонних сфер на землю, заставляя его убеждаться в ее реальном существовании. Поэзия символистов словно посмотрела на действительность с высоты ребенка, и ей открылось совершенно другое пространство. Окру­жающее предстало близким, ощутимым, бесконечно разнообраз­ным и интересным, как, например, в стихотворении «Детский мир» Константина Дмитриевича Бальмонта (1867— 1942):

 

Белки, зайки, мышки, крыски,

Землеройки и кроты,

Как вы вновь мне стали близки.

Снова детские цветы...

Вплоть до самой малой мошки

Близок стал мне мир живых,

И змеистые дорожки

Повели к кустам мой стих...

 

Дорожка ведет к таким обыденным предметам, как брусника, еж, ежевика, черника, и все это связано с детьми, а дети сродни природе: «Маше, Оле, Ане, Пете / Травки — сестры. Травки — дети» («Травки»).

Бальмонт написал для детей множество стихотворений и чаще всего он печатался в журнале «Тропинка». Но главная его книга, обращенная и к детям, и к взрослым, получила название «Фей­ные сказки» (1905). Примечательно, что впервые «Фейные сказки» были опубликованы в журнале «Детское чтение». В этой книге он выделил цикл «Детский мир», и здесь все для детей — и «Сказоч­ки», и стихотворение «Смешной старик»: поэт вместе с детьми посмеивается над ученым стариком, главное занятие которого читать книги. А у детей совсем другое желание:

 

Книги пусть читает он

И сидит в шкафах,

Мы же любим небосклон,

Вольных смехов светлый звон,

Сад в живых цветах.

 

В этом же цикле есть стихотворение «Заинька», написанное спустя пятьдесят лет после стихотворения Ф. Б. Миллера «Раз-два-три-четыре-пять...». Конечно, создавая свое стихотворение, Баль­монт помнил о том зайчике, который после слов «пиф-паф» уми­рает. В стихотворении Бальмонта зайчика, живого озорного во­ришку, опустошающего огороды, не может поймать «амка», сто­рож из ружья в него не попадет. Для Бальмонта заинька должен быть всегда вечно живым. На его защиту встает вся природа:

 

Заиньку белого вьюга бережет,

Заиньку полночь в обиду не дает.

Заиньку белого ежели убьют,

Что же нам песенки веселые споют?

 

Бальмонт придумал удивительную Фею («Фейные сказки»). Ко­нечно, она может пользоваться в каких-то случаях своими чарами, но чаще всего она оказывается озорной, веселой, способной на бесконечные шалости девочкой. Да и окружающий ее мир — детский. Сад, куда она приходит и где каждый цветок предлагает ей свою дружбу, как будто состоит из цветов-детей, живущих строго по часам:

 

А когда придет закат,

Все цветы проговорят:

— В росах умываться,

Спать приготовляться.

 

Фея катается на коньках («Фея и снежинки»), дружит с жуком («Фея и бронзовка»):

 

Вместе по дикой рябинке

В час приходили урочный.

Вместе вкушали росинки,

С пылью мешая цветочной.

 

В этой книге сказок Бальмонт ведет своего читателя в увлека­тельный мир, знакомый ребенку, но переданный по-своему, с другими сюжетными подробностями («У чудищ», «Кошкин дом», «Гномы»). А рядом со сказочным миром возникает в стихах поэта совсем привычное: «За грибами» («Вот мы дружною семьей — / За грибами в лес. // Я, да ты, да он со мной, // Старый лес воскрес»), «Осень» («Поспевает брусника, // Стали дни холод­нее...»), «К зиме» («Лес совсем уж стал сквозистый, // Редки в нем листы. // Скоро будет снег пушистый // Падать с высоты...»). Конечно, и в «Фейных сказках» и других стихотворениях, напе­чатанных в детских журналах, встретятся сложные метафоры и ассоциации («Осенняя радость»; «Посвист»; «Облачная лестни­ца»; «От птицы к птице»), но при внимательном чтении мы уви­дим и поймем те краски, к которым прибегает поэт, рисуя при­ход весны («Праздник весны», «Солнышко-ведрышко») и другие события в жизни природы и в жизни ребенка. Неслучайно Баль­монт написал несколько колыбельных песен.

Литературная жизнь Саши Черного (псевдоним Александра Михайловича Гликберга, 1880— 1932) делилась на две части. По­стоянный участник сатирических журналов «Зритель», «Сатири­кон», он прославился как мастер политической сатиры, направ­ленной на представителей власти, на реакцию, царившую в об­ществе, и на тех «нищих духом» людей, что готовы примириться с унылым существованием.

Но был и совсем другой Саша Черный, который печатался в разных журналах для детей, издавал эти стихотворения отдельными книжками («Тук-тук. Стихи для детей», 1913; «Живая азбука», 1914; «Жар-Птица», 1912; и др.). Для общения с детьми ему не надо было преодолевать никаких дистанций (посвящение к сб. «Жар-Птица»):

 

Тук! Я новенькая книжка.

Что глядишь во все глаза?

Здравствуй, мальчик, стрижка-брижка,

И шалунья егоза!

 

Тот Саша Черный, который был известен как автор мрачнова­тых и горьких стихов, совершенно преображался, обращаясь к детям с безоглядной щедростью, с самым светлым чувством. Он был одним из тех поэтов, который, по выражению А. Блока, «сохранял в себе вечное детство». Это про себя писал он так (стихо­творение «Детям»):

 

Он хоть взрослый, но совсем такой, как вы:

Любит сказки, солнце, елки, —

То прилежнее он пчелки,

То ленивее совы.

 

Создавая свой портрет, делясь «тайнами мастерства», он при­знается, что весь свой дар, все, что ему дано, он несет детям:

 

Ну так вот, такой поэт примчался к вам:

Это ваш слуга покорный,

Он зовется «Саша Черный»...

Почему? Не знаю сам.

 

Уже находясь в эмиграции, в Берлине, поэт издал книгу «Дет­ский остров» (1921). В нее вошли стихи, написанные в России, и новые, созданные за рубежом. Он заново пересмотрел все издания своих стихов и расположил их в соответствии с определенной сис­темой, по циклам. Самый большой цикл получил название «Веселые глазки». Каждый день и каждый час героев этого цикла заняты до отказа, дети затевают полные фантазии игры: «Третий звонок. // Дон-дон-дон! Пассажиры, кошки и куклы, в вагон!..» («Поезд»), они устраивают необыкновенный костер («Давайте руки — / И будем прыгать вкруг огня. // Нет лучше шутки — / Зажечь огонь средь бела дня...» («Костер»), им никогда не бывает скучно. Остав­шись одна, Катюша устраивает грандиозную стирку, и в результате:

 

От окна до самой печки,

Словно белые овечки

На веревочках висят

Вряд:

Лошадкина жилетка,

Мишкина салфетка,

Собачьи чулочки,

Куклины сорочки,

Пеленка

Куклиного ребенка,

Коровьи штанишки

И две бархатные мышки.

 

С какой любовью изображает поэт эту маленькую «прачку», которая, покончив со стиркой, сразу же ищет себе новое увлека­тельное и озорное занятие («Про Катюшу»). Все у Саши Черного звучит по-особенному: сколько до него и в стихах, и в прозе было написано о четырех временах года, но ни у кого это не звучало с таким упоением, с такой радостью:

 

Зимою всего веселей

Сесть к печке у красных углей.

Весною всего веселей

Кричать средь зеленых полей.

А летом всего веселей

 

Вишневый обкусывать клей.

А осень еще веселей!

То сливы сбиваешь с ветвей...

 

Здесь не нужны зрительные образы или наблюдения: каждое время года как будто взрывается и поселяется со всеми своими чудесами не извне, а внутри озорного мальчишки, который ощу­щает природу всем своим нутром, как некое чудо, как сплошной праздник.

Каждый герой у Саши Черного неповторим: поэт охотно сме­ется над мальчишкой, который кормит свою лошадку шоколад­ками, и, к великому удивлению кошки, все таракашки «растол­стели как барашки»; он очень точно обозначает человечка, из ко­торого, не переставая, сыпятся вопросы. Это «Приставалка», и на все его бесконечные «Почему?» появляется резонный, но так дру­желюбно звучащий ответ: «Оттого, что у моего сыночка // Рот без замочка». Ответ этот варьируется: «Оттого, что у моей дочки // Рот без замочка».

Герои Саши Черного шалят, они большие озорники, но поэт любит их, потому что они — все без исключения — добры. Стоит вспомнить стихотворение «Снежная баба» о мальчике, который вскочил ночью, чтобы укутать снежную бабу — ведь она могла замерзнуть!

Так же щедро и разнообразно насыщен цикл «Зверюшки». Он начинается с забавного стихотворения, в котором не человечки оценивают зверюшек, а зверюшки с удивлением смотрят на че­ловечков (стихотворение «Что кому нравится»):

 

Чижик клюв раскрыл в волненье,

Чижик полон удивленья:

«Аи, какая детвора!

Ноги — длинные болталки,

Вместо крылышек — две палки,

Нет ни пуха, ни пера!»

 

Дети вступают с животными и птицами (тут и попугай, и ин­дюк, и теленок, и жеребенок) в самые разные отношения — тро­гательные («Слон», «Воробей»), теребят их — и это автору не нравится («Что ты тискаешь утенка?»), удивляются их повадкам. Все вызывает любопытство, интерес, мир открывается с еще од­ной стороны.

Как будто совсем другой Саша Черный в цикле «Песенки». Полна нежности «Мамина песня», сверкает всеми красками «Песня солнечного луча», и самое главное, что все эти чудеса обращены здесь к ленивому мальчишке, который не хочет проснуться. Как любовно, перечисляя все радости, которые ждут лентяя, закан­чивает стихотворение поэт: «Ну, вставай же, егоза!». Всю неугомонность, всю энергию детства передает «Песня ветра». И пре­красная последняя песенка, обещающая всем удивительные сны, звучит в «Вечернем хороводе»:

 

А девочкам, дин-дон,

Пусть приснится сон-сон,

Полный красненьких цветов

И зелененьких жучков!

 

«Детский остров» начинался с стихотворения «Детям», конец которого тоже обращен к его любимым героям. В завершающем книгу стихотворении «Дети» поэт высказывает самую заветную свою мечту: собрать детей всей планеты вместе — «Верст на двес­ти // Растянулся б хоровод...». Но ведь он и сделал это в.своем «Детском острове». Он собрал здесь детей и разрешил им жить на этом отдельном острове веселой, счастливой, полной свободы и независимости жизнью.

Саша Черный писал не только стихи, у него есть несколько серьезных рассказов, и среди них выделяется написанная в свой­ственной писателю юмористической манере повесть «Дневник фокса Микки». Литература для детей знает много прекрасных рассказов о собаках, достаточно назвать «Каштанку» А.П.Чехова, «Белого пуделя» А.И.Куприна, «Кусаку» Л.Н.Андреева. В этих рассказах герои-собаки думают, мысленно разговаривают, многое понима­ют. Но первой собакой, которая умудрилась вести дневник, т.е. делать записи, причем очень последовательные (на то это и днев­ник), оказался герой Саши Черного — фокс по имени Микки. Конечно, Микки — необыкновенное существо: ведь надо было додуматься, как и чем писать! И Микки додумался писать каран­дашом, взяв его в пасть. Сколько же смешного, поучительного и весьма назидательного прочтет читатель на страничках этого днев­ника. С одной стороны, Микки сродни ребенку: вот Зинин дядя сказал, что у него «глаза на лоб полезли», и уж как старался Микки сам в этом убедиться, но убедился только в том, что дядя говорит глупости; вот деревья молодеют каждую весну, а люди и взрослые собаки — никогда. Отчего? Почему корова должна кормить весь дом молоком и для этого целый день жевать траву, ведь кошка, например, кормит только своих котят? Зачем наш сосед пашет землю и сеет хлеб, когда рядом с его усадьбой есть булочная? Однако его вопросы далеко не всегда так наивны, из своих на­блюдений за поведением людей он приходит часто к весьма нелестным для взрослых выводам. Он замечает, как много, как бесконечно долго едят люди и как немыслимо много они разгова­ривают! И почему дамы все переодеваются и переодеваются. По­том раздеваются, потом опять переодеваются?

Но, конечно, главное — он сам, в его поисках доброго и кра­сивого, в его, можно сказать, поэтическом взгляде на мир. Как он тонко он чувствует изменения в природе: повеяло теплом, и «небо станет как вымытая Зинина голубая юбка, и на черных палках покажутся зеленые комочки. Потом они лопнут, развернутся, за­цветут... Ох, хорошо! Это называется — весна». Он любит, когда Зина читает стихи и замечает в ее чтении какую-то закономер­ность: «точно котлетки рубит... А на конце каждой строчки — ухо у меня тонкое — похожие друг на друга кусочки звучат: "дети — отца, сети — мертвеца"». И Микки догадывается, что это и есть стихи. И конечно, его (как некогда гофмановского кота Мурра) обуревает желание попробовать себя в этом деле, и он сочиняет первый в своей жизни стишок, очень даже неплохой:

 

По веранде ветер дикий

Гонит листья все быстрей.

Я веселый фоксик Микки,

Самый умный из зверей!

 

Гордость переполняет его, и он оставляет в дневнике чрезвы­чайно лестную для себя запись: «Фокс Микки, // Собака-поэт, // Умнее которой в мире нет...». Нет, не всегда он говорит о себе в таком тоне: в каких-то обстоятельствах он пишет о себе как об «одиноком, несчастном, холодном и голодном фоксе Микки». Самооценки себя появляются самые противоположные, и это сви­детельствует о том, что Микки задумывается и над жизнью, и над самим собой. Да, он умеет наблюдать — удивительны его впечат­ления от зоосада: как смешно и как тонко все звери выглядят в его собачьих глазах.

Но, конечно, самое главное — его отношения с Зиной. Ее он любит больше всех, потому что, кажется ему, между ними много общего: она тоже визжит, прыгает, ловит руками мяч и грызет сахар, как собачонка. И его одолевает мысль: нет ли у нее хвости­ка? Он прощает Зине все ее шалости, все штучки, которые она проделывает с ним: то маникюр ему сделает, то красит нос губ­ной помадой, то вообще бросает его надолго, и тогда на него нападает такая тоска!

Конечно, мысли и впечатления Микки все же не человече­ские, а собачьи. Подшучивая над своим героем, автор явно любит его, согласен со многими его оценками и рассуждениями. Под­держивает его рассуждения о несправедливости, о неравенстве условий человеческих и собачьих. С полным сочувствием прислу­шивается он к жалобе Микки о «самом гнусном человеческом изобретении — ошейнике», разделяет недоумение собаки: его за маленькую лужицу на полу тычут в нее носом, а когда это же сделает малыш, «пеленку вешают на веревочку, а его целуют в пятку...». И разочарованием заканчиваются его мысли о хвостике: на пляже, где сидели голенькие малыши, он, наконец, сумел подсмотреть. Увы, никаких хвостиков у детей нет.

В этой повести Саша Черный еще раз дает оценку человеческо­му существованию, глядя на него чистым и наивным взглядом собаки. Взгляд этот дополняет наше представление об окружаю­щем мире.

 

Вопросы и задания

1. Кого напоминает, на кого похожа в своих прогулках, в своих про­казах Фея в «Фейных сказках» К.Д.Бальмонта?

2. Какие стихотворения поэта говорят о его любви к ставшему ему близким «миру живых»?

3. Какие книги для детей написал А. А. Блок?

4. В каких стихотворениях особенно проявилась его любовь к «тварям» (его любимое обозначение животного мира)?

5. В каком стихотворении Блока ярко проявляются фольклорные мо­тивы?

6. Сопоставьте зимний цикл Блока со стихотворениями поэтов XIX века А.Н.Плещеева, И.З.Сурикова.

7. Как вы понимаете название книги Саши Черного «Детский ост­ров»? Какими «жителями» населяет поэт свой «остров»?

8. Какими неожиданными способностями наделяется писателем его герой — фокс Микки?

9. Найдите в «Дневнике фокса Микки» точные характеристики, отли­чающие детей от взрослых.

Глава 7. Русская детская литература первой половины XX века

 

7.1. Детская литература и эпоха 1920—1930-х годов

К.И.Чуковский назвал эти первые два десятилетия «ренессан­сом детской литературы». Да, действительно, в эти годы в литера­туру для детей буквально хлынул поток новых молодых имен, происходило открытие еще небывалой поэзии и прозы — доста­точно назвать имена К.И.Чуковского, С.Я.Маршака, В.В.Мая­ковского, Б.С.Житкова, А.П.Гайдара, Л.Пантелеева и Г.Г.Бе­лых, В.В.Бианки, а немного позднее А.Л.Барто, Е.А.Благини­ной, С.В.Михалкова, Е.Л.Шварца, К.Г.Паустовского, М.М.Зо­щенко, М.М.Пришвина...

В эти годы возникли новые журналы: «Барабан» (1923), на­правление которого выразилось в лозунге «всех будить и призы­вать к творческой работе». Одновременно появились три журнала (1924): «Мурзилка», призванный поначалу отразить «ребячье жи­тье-бытье и природу» и очень быстро ставший одним из самых любимых. В нем несколько позднее печатались Маршак, Чуковский, Барто, Бианки, Михалков. Не менее широкую популярность завое­вали художественно-публицистический, ставший по существу цен­тральным, журнал «Пионер», на страницах которого печатались все лучшие произведения литературы для детей; журнал «Искор­ка», определивший свою задачу как издания информационного, знакомящего детей с событиями, происходящими в стране.

Однако литературный процесс развивался совсем не просто, шли споры о том, какой должна быть литература для нового про­летарского ребенка? Возникало убеждение, что вся дореволюци­онная детская литература должна быть вычеркнута, изъята из об­ращения как мещанская, сентиментально-монархическая, рели­гиозная.

Вероятно, в связи с отношением к прошлой литературе встал и вопрос о сказке. Самой длительной и острой стала дискуссия «Нужна ли сказка пролетарскому ребенку?». В рассуждениях педа­гогов-педантов проявлялся некоторый парадокс. Они предлагали изъять сказку из детского чтения именно потому, что дети любят сказку, увлечены ее фантастическим и нравственным содержанием.

Противники сказки видели в этом увлечении угрозу, преследую­щую цель отвлечь ребенка от реальной действительности, вернуть маленького читателя к идеологии буржуазного мира. Сказка, ка­залось им, с ее чудесами, волшебными помощниками могла ока­зать отрицательное влияние на развитие материалистического вос­питания ребенка. Вызывали возмущение и «счастливые» концы, когда крестьянский сын становился царем, а трудящаяся Золуш­ка выходила замуж за принца.

Дискуссия о сказке, о разговаривающем в ней животном мире, перекинулась на дискуссию об антропоморфизме. И здесь утверж­далось примерно то же самое: прием очеловечения животных и окружающих ребенка реалий предметного мира дезориентирует ребенка в его реальном опыте, тормозит утверждение ребенка в реальной действительности.

На страницах журналов и газет решался также вопрос: нужна ли вообще современному ребенку развлекательная книжка? Нуж­ны ли ему сегодня всякие истории про глупых мышат, про муху-цокотуху, про чудо-дерево и всяких мойдодыров? Нужны ли во­обще какие-то специальные заповеди для детских поэтов? Или ребенку нужна книга деловая, серьезная, вводящая его в мир со­временных событий?

Весомое слово в ходе всех этих споров прозвучало в статьях Максима Горького «Человек, уши которого заткнуты ватой (к дис­куссии о детской книге)» и «О безответственных людях и детской книге наших дней». Статьи сыграли большую роль в истории дет­ской литературы и в разработке ее теоретических основ. Они про­звучали как живой отклик на возникшие теоретические разногла­сия. Горький сумел уловить самую суть разногласий, сумел, вероят­но, глубже, чем сами участники дискуссии, сформулировать их суть и придать этим спорам серьезное теоретическое звучание.

Горький теоретически обосновал право детской литературы на шутку, развлечение, на тенденцию «позабавить» ребенка, который по своим возрастным особенностям «требует забав, и требование его биологически законно». По его мнению, игра применительно к детскому возрасту является наиболее эффективным средством по­знания окружающего мира, средством познания языка, его тонко­стей, его музыки, того, что филологи называют «духом языка». Умело и увлекательно построенная книга может помочь ребенку разо­браться в явлениях окружающей его жизни. Горький подчеркивает: «Было бы вредно и даже преступно втискивать детей в "серьез­ное", слишком грубо насилуя их неорганизованную и податливую волю». Такую же весомую роль сыграла его статья в защиту сказки. К этой теме он возвращался много раз и, разрабатывая программу развития и воспитания ребенка, в список отобранных книг вклю­чал сказки Киплинга, «Конька-Горбунка» Ершова, все сказки Пушкина, Андерсена, сказки Чуковского и Маршака.

 

Вопросы и задания

1. В чем заключается суть полемики «Нужна ли сказка пролетарскому ребенку»?

2. Почему разгорелась дискуссия вокруг понятия «антропоморфизм»?

3. Какие аргументы использовались группой педагогов в литератур­ной критике против «развлекательной книжки»?

4. Какую роль сыграли статьи Горького в ходе этих дискуссий?

5. Выявите главные положения в статьях Горького «Человек, уши ко­торого заткнуты ватой» и «О безответственных людях и детской книге наших дней».

6. Какие новые темы, сюжеты, черты вошли в поэзию для детей 1920-х годов?

7. В каких стихотворениях 1930-х годов поэзия открыла характерные для времени черты современного ребенка?

8. Назовите имена запомнившихся вам героев в стихотворениях этого периода. Определите, что нового открыла поэзия в представлении об окружающем мире.