Художественное своеобразие рассказов и повестей для детей

Проза для детей второй половины XX века — яркое явление отечественной литературы. Ее содержание во многом определила эпоха 60 —70-х годов с ее попыткой осмысления происходящего в стране и жизни. Литература должна учить искать истину, а не на­вязывать готовые понятия и догмы, — такая позиция объединяла писателей различных художественных установок и идейных взгля­дов. Виктор Голявкин, один из самых талантливых прозаиков 60 — 70-х годов XX века, так определял назначение детского писателя:

Постоянно слышишь и читаешь, что детская литература должна вос­питывать. По сути дела, всякое удачное литературное произведение хо­рошо воспитывает. Но писатель видит свою задачу шире и объемнее. Ли­тературные произведения нужны для выяснения жизненной истины, а истина вовсе не однозначна.

На страницах своих книг искали жизненную истину такие за­мечательные детские писатели, как В.Ю.Драгунский, Р.П.Пого­дин, В.К.Железников, А.Г.Алексин, В.П.Крапивин, Ю.Я.Яков­лев, Ю. И. Коваль и другие.

Интерес к миру детства разделяли авторы «взрослых» книг. Детское восприятие, свободное от фальши, служило в их произ­ведениях критерием оценки людей и жизненных явлений. Одним из первых советских писателей, посмотревших на окружающий мир глазами ребенка, была В.Ф.Панова. Ее повесть «Сережа» (1955) посвящена описанию жизни «очень маленького мальчика». Пятилетний возраст главного героя выбран писательницей неслу­чайно: он служил гарантией искренности и непосредственности. Глазами Сережи мы видим будничные происшествия в жизни де­тей и взрослых, и все привычное и безусловное начинает осмыс­ляться по-новому. Так, мальчик замечает, что его проступки оце­ниваются строже, чем те же проступки, совершенные взрослыми. Замечает Сережа и то, как много «ненужных слов у взрослых» (ведь и без этих слов ребенку многое понятно). Удивляется маль­чик и тому, как часто расходятся у взрослых их слова и поступки.

Детство в изображении В. Пановой оказывается временем напря­женных открытий и неисчерпаемых вопросов. Рассказывая о них, писательница внимательно прислушивается к голосу и мыслям своего героя. Они звучат и в авторском повествовании, стиль ко­торого напоминает иногда манеру детского рассказа.

Детский голос прочно завоевал себе место в прозе этого вре­мени. Многие рассказы (и даже повести) написаны от лица ре­бенка. Такая форма, по словам В. В. Голявкина,

 

позволяет ближе подойти к человеку, к самому «маленькому» или самому «большому», исследовать характер изнутри до подсознательных глубин и интуитивных возможностей.

 

Интерес к человеку и его характеру — отличительная черта рассказов и повестей для детей этого времени.

Утверждение жизненной истины всегда связано с проблемой положительного героя. В детской литературе 50—80-х годов XX века было найдено принципиально новое решение этой проблемы. Писатели замечали «героев своего времени» не среди идеальных девочек и мальчиков, а среди тех, кого называли «трудными деть­ми» или «плохими учениками» (они — главные герои в произве­дениях Ю.Я.Яковлева и В.К.Железникова). И если в юмористи­ческом рассказе подобные персонажи — предмет шуток, то в рас­сказе психологическом сомнение вызывают сами критерии оценки личности, часто формальные или бездушные. В рассказе Ю.М.На­гибина «Зимний дуб» (1953) молодая учительница должна была признать, что не разглядела многих достоинств в нелюбимом уче­нике Савушкине, постоянно опаздывавшем на уроки. Во время прогулки по зимнему лесу «плохой ученик» вдруг раскрылся пе­ред учительницей с неожиданной стороны — он оказался знато­ком и ценителем лесной природы (ее воплощением в рассказе служит образ лесного великана — зимнего дуба). Только тогда учи­тельница поняла истинную причину опозданий мальчика, кото­рый не мог проходить равнодушно мимо окружавшей его красоты. Поэтичный язык рассказа Нагибина передает душевный мир ре­бенка, любителя природы и гражданина своей земли.

Рядом с такими героями в детской литературе второй поло­вины XX века много социально активных персонажей. Традиция их изображения началась с произведений Аркадия Гайдара и про­должилась в литературе времен Великой Отечественной войны. Произведения о детях-героях утверждали идеал человека, граж­данские добродетели которого раскрываются в годы национальных бедствий. Далеко не вся литература военной тематики оказалась долговечной (слишком часто писатели искажали правду о войне в угоду героической идеализации), зато произведения, от такой идеализации свободные, продолжали жить. Среди них повесть Л. ф. Воронковой «Девочка из города» (1943). В ней рассказана история ребенка, вырванного войной из привычного мира. Траге­дия пережитого сказывается в поведении и переживаниях девоч­ки из блокадного города. Так, когда Валентинка начинает играть в игрушки, то ей кажется, что поломанные куклы, как и она, убежали из города и попали под вражеский обстрел. Новую семью маленькой ленинградке предстоит обрести в чужой для нее крестьянской семье. Процесс врастания в новую семью оказыва­ется очень непростым, но благополучный конец книги Воронко-вой давал надежду на счастливое возвращение маленьких жертв войны к жизни.

В повести В.П.Катаева «Сын полка» (1945) семьей для ребен­ка-сироты стал военный полк. Писатель изобразил в своем герое не жертву войны, а юного воина, удивлявшего опытных солдат своей ловкостью и мужеством. Оптимистические ноты в имени героя (Ваня Солнцев), как и его жизнеутверждающий характер, должны были свидетельствовать о силе народного характера, не сломленного войной. Подобного оптимизма не было в книгах пи­сателей, создававших реалистическую литературу о войне.

В повести В.О.Богомолова «Иван» (1958) юный герой — это не только бесстрашный разведчик, но и нервный подросток, в кото­ром военные испытания убили детство. Поэтому даже имя маль­чика звучит по-взрослому — Иван, а трагическая развязка исклю­чает возвращение героя войны к нормальной человеческой жизни. Но подобное изображение ребенка на войне находилось за преде­лами детской литературы.

«Героем» детской литературы 60 —80-х годов XX века оказыва­ется не только ребенок, но и мир детства в его своеобразии. Дет­ские годы изображаются как время серьезных поступков, опреде­ляющих личность человека. Подобное видение детства разделял Радий Погодин, справедливо считая, что ребенок как личность формируется в раннем детстве. По словам писателя, ребенок «жи­вет в неделенном мире, в мире, не взятом еще под сомнение».

Этот мир начинает разрушаться, когда ребенок пытается под­делаться под требования взрослых и вступает в разногласие с са­мим собой. Предпочтение писатель отдавал героям цельным, «не­разрушенным». При этом Погодин избегал свойственной многим авторам героизации, предпочитая ситуации из будничной жизни. Они легли в основу рассказов из цикла «Кирпичные острова» (1958), объединенных образом главного героя — Кешки. Характер маль­чика раскрывается в житейских ситуациях, подобных той, кото­рая описана в рассказе «Как я с ним познакомился» (маленький Кешка, сдерживая слезы, терпит ушную боль). Будничность про­исходящего не умаляет мужества ребенка. Чтобы это подчеркнуть, автор вспоминает эпизод из военных лет, когда он сам оказался в госпитале с больным ухом. И такая параллель с событиями воен­ных лет вполне уместна.

Основное содержание рассказов Погодина — отношения маль­чика с окружающими людьми: сверстниками, мамой, соседями по квартире. Именно в этих отношениях заложены противоречия, вызванные сложностью самой жизни. Ребята невзлюбили новень­кого, считая его «подлизой». Но мужественное поведение мальчи­ка во время драки заставило их изменить свое мнение (рассказ «Сима из 4 номера»). Зато попытка разговора с соседской девоч­кой кончается взаимной неприязнью — девочки несправедливы и всегда готовы пожаловаться взрослым (рассказ «Неприятностей не оберешься»). Непросто складываются отношения и с самими взрослыми.

В рассказе «Снежинка» соседи по квартире с неприязнью от­неслись к белой крысе, которую Кешка назвал красивым именем Снежинка. Отказывая детям в праве иметь друзей-животных, взрос­лые демонстрируют полное пренебрежение к ребенку. Такое не­совпадение взглядов и интересов нередко встречается в реальной жизни. Тем дороже взаимопонимание, возникающее между взрос­лыми и детьми. В рассказе «Кирпичные острова» старый моряк и мальчик, пускающий кораблики в весенней луже, отнеслись друг к другу с взаимным уважением — между «островами» детской и взрослой жизни перекинулся мостик взаимопонимания.

Процесс понимания, как и процесс взросления, всегда не прост, и Погодин не торопится «выпрямлять» его. Поэтому его герои часто совершают неприглядные поступки — это естествен­ные этапы духовного роста. В рассказе «Что у Сеньки было» (1969) пятилетний Сенька решает уйти из дома, когда у него появилась новорожденная сестра. Мальчику кажется, что эта «нахалка» заня­ла его место в мире и отняла любовь окружающих. Но когда Сень­ка поднялся на холм, оказавшийся на его пути, он увидел не только родную деревню, но и прекрасный «огромадный» мир за ее пределами. Открытие этого мира стало возможным для мальчи­ка благодаря появлению младшей сестры.

Ух-ты, — подумал он, — куда от такой земли уйдешь, если она моя! И мамка моя, и отец, и сестренка, и все люди-соседи, и птицы пролет­ные, и птицы оседлые — все мои.

Рассказ Погодина близок к притче, повествующей о духовном взрослении человека. Обретение зрелости связывается писателем с осознанием принадлежности к родной земле и зарождением чувства любви к ней.

В рассказах писателя В.И.Астафьева ребенок изображен в тес­ной связи с традиционным укладом национальной жизни. В про­изведениях Астафьева это, как правило, жизнь сибиряков (писа­тель сам родом из Красноярского края). Маленький Васютка в рассказе «Васюткино озеро» (1956) заблудился в тайге, но не по­гиб в таежном лесу, а сумел после нескольких дней странствий найти дорогу домой. Помогли ребенку сибирский характер и хо­рошее знание таежных законов, которым обучили мальчика отец и мать. Когда Васютка отказывался следовать принятым среди си­биряков правилам, то мать строго говорила сыну: «Мал еще таеж­ные законы переиначивать». Странствия мальчика по тайге полны драматических испытаний, но в каждом из них раскрывается твер­дый характер человека, выросшего на сибирской земле. При этом писатель внимателен ко всем подробностям жизни в тайге: как мальчик охотился, готовил еду и устраивал ночевку. Эти детали из области практической жизни привлекательны для ребенка-чи­тателя и создают ощущение достоверности происходящего.

Национальный уклад жизни, важный для становления лично­сти человека, лучше всего сохраняется среди простых деревен­ских людей, — утверждает писатель. Детские годы, проведенные в деревне, описываются им как время важнейших жизненных уро­ков. Они связаны с образом бабушки, настоящей сибирской кре­стьянки. В рассказе «Конь с розовой гривой» (1965) описан один поучительный эпизод из деревенского детства: бабушка посылает внука собирать землянику, чтобы на вырученные деньги купить ему пряник в форме коня с розовой гривой. Поддавшись на угово­ры приятелей, мальчик не стал собирать ягоды, а вместо ягод положил в туесок травы. Наступившая развязка стала для ребенка важнейшим жизненным уроком. Мальчика потрясли не справед­ливые упреки бабушки, а ее всепрощающая доброта. Несмотря на нанесенную обиду, бабушка привезла внуку из города долгождан­ный пряник.

 

Уж столько лет с тех пор прошло! Сколько событий минуло! Давно нет на свете бабушки, нет и дедушки. А я все не могу забыть того коня с розовой гривой.

 

Поэтический образ коня с розовой гривой стал в рассказе сим­волом доброты и сердечности.

В деревенской жизни люди и животные оказываются близки друг к другу, но жестокость и необдуманность человека по отно­шению к животным приводят к драматическим последствиям. Без­жалостный поступок, совершенный в детстве, тяжелым воспоми­нанием отзывается в душе взрослого человека (рассказ «Зачем я убил коростеля?»). Бессердечие людей вызывает ответную жесто­кость со стороны животного. В рассказе «Белогрудка» описана ис­тория куницы, которая мстит людям за своих погубленных дете­нышей. Куница названа писателем по имени — один из распро­страненных приемов очеловечивания персонажа из мира живот­ных. Этой же цели служит соотнесенность страданий зверя с пере­живаниями матери, потерявшей своих детей. Драматизм иного рода в рассказе «Стрижонок Скрип» (1965). История стрижонка полна тревог и переживаний, но сам рассказ заканчивается благополучно — осенью стрижи улетают, чтобы весной вернуться на родину. Образ маленькой птички писатель связывает со счастливыми го­дами детства, проведенными на родной земле.

Особую группу в детской литературе составляют юмористиче­ские рассказы из детской жизни. У каждого писателя свое пред­ставление о комическом и его месте в художественном произведе­нии. В рассказах Н. Н. Носова, Ю. В.Сотника и В. В. Медведева юмор близок к карикатуре, а иногда и к сатире, в юмористических рас­сказах В.Ю.Драгунского немало лирических эпизодов, а коми­ческие миниатюры В. В.Голявкина близки к юмору абсурда.

В советской детской литературе середины XX века образцом юмора считалась проза Н.Н.Носова. Этот популярный писатель был автором не только смешных рассказов, но и юмористических повестей. Правда, юмор в них особый. Дело в том, что комические происшествия в произведениях Носова часто совершаются под лозунгом серьезного дела: школьники устраивают инкубатор («Ве­селая семейка», 1949), сооружают каток («Наш каток», 1951), вскапывают огород («Огородники», 1945). Практические умения и коллективная работа широко пропагандировались в детской литературе, и проблематика рассказов Носова отвечала запросам своего времени. Это отразилось и в характере персонажей — детей активных и вполне серьезных, несмотря на комизм ситуаций, в которых они оказываются.

При таком серьезном восприятии детства Носов изобретателен на остроумные шутки и смешные положения. Лучше всего удава­лись писателю комические диалоги, в которых путаются слова, искажается их смысл или заменяется звуковой игрой (такая ост­роумная игра есть в рассказе «Телефон», где дети безуспешно пы­таются договориться по испорченному телефону).

 

— Слушаю!

А из трубки в ответ:

— Ты чего хрюкаешь?

— Как это — хрюкаю? Я не хрюкаю, — говорю я.

— Брось хрюкать! Говори по-человечески! — кричит Мишка.

— Я и говорю по-человечески. Зачем хрюкать?

— Ну, довольно тебе баловаться! Все равно я не поверю, что ты по­росенка в комнату притащил.

 

Забавны многие сценки, похожие на эстрадные номера юмо­ристов. Так, Мишка в рассказе «Дружок» не к месту читает стихи, стараясь отвлечь внимание пассажиров от визга спрятанного щенка.

В основе сюжетов носовских рассказов — комические ситуа­ции, которые сопровождаются непредвиденными происшествия­ми и завершаются неожиданными развязками. Например, страш­ный разбойник, напугавший детей в рассказе «Тук-тук-тук», ока­зался вороной, клевавшей на крыльце ягоды. И в каждом таком случае есть много преувеличенного и карикатурного, привнося­щего в юмористический рассказ нечто фантастическое. Так, каша, которую варит Мишка, чудесным образом пухнет и лезет из кас­трюли, как в народной сказке («Мишкина каша»), шляпа, под которой укрылся котенок, в глазах детей становится живой и ползет («Живая шляпа»), а из самодельных бенгальских огней получает­ся фантастический фейерверк («Бенгальские огни»).

Фантастическая история разыгрывается в остроумном рассказе «Бобик в гостях у Барбоса», в котором животные, подобно басен­ным персонажам, комично подражают людям. Простота ситуаций и характеров, а также наглядность жизненных уроков сделали рас­сказы Носова популярными в детском чтении («Ступеньки», «На горке» и др.).

Предметом насмешки в юмористических рассказах служат рас­пространенные детские недостатки — лень, трусость, желание прихвастнуть и нежелание учиться. Именно они приводят к пла­чевному для героя результату. Но, как правило, детские писатели предпочитают героев, наделенных не только недостатками, но и достоинствами, главное из которых — деятельная активность. Та­ким персонажам не свойственны раздумья и переживания, зато они переполнены идеями и планами (комические проблемы воз­никают при их осуществлении). Подобный тип героя мы находим в рассказах Ю. В. Сотника. Показательно звучит название одного из них — «Как я был самостоятельным» (1957), в котором послед­ствия такой самостоятельности изображаются в преувеличенно разрушительном виде.

Жаждой самостоятельной деятельности охвачен Вовка Грушин, изобретатель подводного аппарата. Но проплыть на нем новому Архимеду так и не удалось — великий изобретатель не посещал уроков физики, поэтому его подводная лодка оказалась на дне реки («Архимед Вовки Грушина»). Но жажда открытия оказывает­ся сильнее возможных последствий и захватывает даже взрослых (как в рассказе «Изобретатели», где учитель, подобно своим уче­никам, решил исследовать незнакомое помещение и оказался в неловкой для себя роли пленника). Необыкновенные случаи Сот­ник описывает со всеми подробностями действительных проис­шествий.

Значительно больше комических преувеличений в рассказах В.В.Медведева. Название его книги «Капитан Совриголова» (1974) говорит само за себя: ее главный герой — неисправимый врун и выдумщик, попадающий в самые неожиданные положения.

Обычно в юмористических рассказах речь идет о героях-маль­чиках. Своеобразие рассказов И. М. Пивоваровой в том, что напи­саны они от лица девочки («Рассказы Люси Синицыной, ученицы третьего класса», 1979). Писательница остроумно обыгрывает мыс­ли и круг интересов маленькой школьницы с ее повышенной эмоциональностью (восторги сменяются обидами, а радость отчая­нием). Героиня Пивоваровой иногда ленится, иногда хитрит — раз­вязки подобных историй всегда оказываются неожиданными. Так, после сочинения на тему «Я помогаю маме», где Люся приписала себе великие трудовые подвиги, ей пришлось совершать их наяву (рассказ «Сочинение»). Но значительное место в рассказах девоч­ки (рассказ «Весенний дождь») занимают чувства и переживания иного характера — это отношения с подругой и с мальчиками из класса и родного двора. Проявления чувств девочки трогательны и комичны одновременно. Так, получив от неизвестного мальчика записку, Люся пытается найти ее автора, тем самым выдавая его тайну. Об эмоциях героини говорит ее меняющееся настроение. Пока Люся тосковала, дождь ей казался ужасным:

 

И судьба моя такая плохая, такая плохая, что хуже не бывает! Так и буду сидеть здесь до ночи. И ночью буду сидеть. Одна в темном классе, одна во всей темной школе. Так мне и надо.

 

Но стоило девочке увидеть мальчика, как все изменилось:

 

На улице шел замечательный, лучший в мире весенний дождь!!!

 

Вопросы и задания

1. В чем своеобразие рассказов Ю.Нагибина, Р.Погодина и Ю.Аста­фьева? Какие детали в портрете героя, его поступках и словах свиде­тельствуют о психологической глубине в изображении детского харак­тера?

2. Какую роль в рассказах Николая Носова играет комическое преуве­личение? Какие еще приемы комического характерны для рассказов этого писателя?

3. Каких героев предпочитают авторы юмористических рассказов и почему?

 

Рассказы В.Ю. Драгунского

По-новому возможности юмористического жанра раскрылись под пером Виктора Юзефовича Драгунского (1913— 1972). Его рас­сказы о Дениске появились в самом начале 60-х годов XX века (первый сборник вышел в 1961 году под названием «Он живой и светится...») и продолжали создаваться писателем в течение не­скольких лет.

Свои рассказы В. Драгунский не объединял в цикл, но сюжет­ные и тематические связи между ними есть. Ощущение единства создает образ центрального персонажа — Дениски Кораблева (по­этому все произведения Драгунского часто объединяют одним названием «Денискины рассказы»). Не только Дениска, но и другие персонажи переходят из рассказа в рассказ — это папа и мама Дениски, его друзья, знакомые, учителя.

Ощущение единства в «Денискиных рассказах» поддерживает­ся также формой повествования, которое ведется от лица самого Дениски. Возраст героя в рассказах остается неизменным — это младший школьник, и «взрослеть» своему герою писатель не дает. Драгунский остроумно воссоздает характерные особенности дет­ской речи, ее эмоциональность и своеобразную логику. Но в то же время он не ставит перед собой задачу воспроизвести речь и мыш­ление ребенка определенного возраста — писателя больше зани­мает внутренний мир мальчика, не сводимый к возрастным осо­бенностям. Зато принципиальны «общедетские» доверчивость и непосредственность, задающие тон всему повествованию.

Дениска в рассказах Драгунского высказывается всегда очень искренне и свободно, без оглядки на взрослую, «чужую» для него точку зрения. Это касается как самой манеры разговора, так и его содержания. «Чего я люблю» и «...И чего не люблю!» — два знаменитых рассказа Драгунского, в названии которых на пер­вое место выдвинуто собственное мнение ребенка (а в «отрица­тельном» случае оно еще и подчеркнуто восклицательным зна­ком). Это утверждается в перечислении того, что любит и чего не любит Дениска.

 

Я очень люблю лечь животом на папино колено, опустить руки и ноги и вот так висеть на колене, как белье на заборе. Еще я очень люблю играть в шашки, шахматы и домино, только чтобы обязательно выигры­вать. Если не выигрывать, тогда не надо.

 

Денискины «люблю» — «не люблю» часто полемичны по отно­шению к предписаниям взрослых («Когда я бегаю по коридору, то люблю изо всех сил топать ногами» или «Очень не люблю, что по радио мальчишки и девчонки говорят старушечьими голоса­ми»), но герой Драгунского словно не догадывается об этом, про­стодушно делясь с читателем.

В образе Дениски много типично детского: это наивность, склонность к выдумке и фантазии, иногда простодушный эгоизм. Свойственные детскому возрасту «промахи» оказываются предме­том юмора и шуток, как всегда бывает в юмористическом расска­зе. С другой стороны, в герое Драгунского есть черты, которые свидетельствуют о вполне сложившейся личности — Дениска ре­шительно противится всякой фальши, он восприимчив к красо­те, ценит доброту. Это дало право критикам увидеть в образе главно­го героя автобиографические черты самого Драгунского. Но в дан­ном случае важно не сходство героя с конкретным человеком — Дениска близок к идеальному представлению писателя о челове­ческой личности, духовной и тонко чувствующей. И такие каче­ства раскрываются в эпизодах лирического или драматического характера. Сочетание лирического и комического — главная осо­бенность рассказов В.Драгунского о Дениске.

Содержание «Денискиных рассказов» связано с происшестви­ями из обычной жизни ребенка — это случаи на уроках, домаш­ние заботы, игры с друзьями во дворе, походы в театр и цирк. Но их обычность только кажущаяся — комическое преувеличение обязательно присутствует в рассказе. Драгунский — мастер созда­ния самых невероятных ситуаций на материале житейском, даже обыденном. Основанием для них служат часто парадоксальная ло­гика детей и их неисчерпаемая фантазия. Дениска и Мишка, опоз­дав на урок, приписывают себе невероятные подвиги («Пожар во флигеле, или Подвиг во льдах»), но оттого, что каждый фантази­рует по-своему, следует неизбежное разоблачение. Мальчишки увлеченно строят во дворе ракету, при запуске которой Дениска улетает не в космос, а в окно домоуправления («Удивительный день»). Дети в отсутствие маляров решают помочь им красить, но в самый разгар игры обливают краской управдома («Сверху вниз, наискосок!»). Дениска не хочет есть манную кашу и выбрасывает ее за окно, которая попадает на шляпу случайного прохожего («Тайное становится явным»).

Все эти немыслимые совпадения и происшествия иногда про­сто смешны, иногда предполагают моральную оценку, иногда рассчитаны на эмоциональное сопереживание. Но каждый раз ге­рой Драгунского поступает естественно и простодушно. Перво­классники устроили стрельбу из игрушечных пистолетов в кино­театре; детская логика неопровержимо свидетельствует об искрен­ности детей:

 

Мы хотели во что бы то ни стало помочь красным. Я все время палил в одного толстого фашиста... я истратил на него, наверно, сто писто­нов, но он даже не посмотрел в мою сторону.

 

О чистоте детских помыслов должно говорить и само название рассказа «Сражение у Чистой речки».

Парадоксальная логика, которой руководствуются герои Дра­гунского, не только предмет шуток, но и путь к пониманию ре­бенка. В рассказе «Зеленчатые леопарды» дети комично рассужда­ют о всевозможных болезнях, находя в каждой из них достоин­ства и выгоды («болеть хорошо! когда болеешь, всегда что-нибудь дарят»). За, казалось бы, абсурдными рассуждениями детей о бо­лезнях стоит трогательная просьба о любви: «когда болеешь, все тебя больше любят». Ради такой любви ребенок готов даже забо­леть.

Детская иерархия ценностей кажется писателю глубоко чело­вечной. В рассказе «Он живой и светится...» Драгунский словами ребенка утверждает важную истину: ценности духовные выше материальных. Предметным воплощением этих понятий в рассказе являются железная игрушка, обладающая материальной цен­ностью, и светлячок, способный излучать свет (символ мечты и любви одновременно). Дениска совершил неравноценный с взрос­лой точки зрения обмен: он променял большой самосвал на ма­ленького светлячка. Рассказу об этом предшествует описание длин­ного вечера, во время которого Дениска ожидает маму. Вот тогда-то мальчик в полной мере ощутил мрак одиночества, из которого его спасла «бледно-зеленая звездочка» в спичечном коробке. По­этому на вопрос мамы, «как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка», Дениска отвечает: «Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..».

В рассказе «Друг детства» речь идет не только о верности ста­рым друзьям, как это следует из названия рассказа, но и о верно­сти детским чувствам, на смену которым приходит часто взрослая грубость. Дениска решил заняться боксом, «чтобы всех побивать». Силу удара он собирается тренировать на старой игрушке. Но плю­шевый медвежонок напомнил мальчику то время, когда Дениска любил своего игрушечного друга:

 

Я его спать с собой укладывал, и укачивал его как маленького бра­тишку, и шептал ему разные сказки прямо в его твердые бархатные ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг детства. Вот он сидит, смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара...

 

Чтобы сохранить верность самому себе, герой Драгунского от­казывается стать боксером.

Зато взрослые в рассказах Драгунского выступают иногда с позиции грубой силы. В рассказе «Старый мореход» эту силу во­площает бестактная гостья, небрежно относящаяся к обещаниям, данным ребенку. Столь распространенная в быту манера вызывает в рассказе целую драму Денискиных ожиданий и разочарований. Труднее всего мальчику понять бессмысленность обмана, истин­ная причина которого — нечуткость и душевная глухота. Намек на эти качества есть уже в портрете Марьи Петровны: «Она вся такая полная, платье на нее натянуто тесно, как наволочка на подуш­ку». Но, как говорится в рассказе, «Ничего изменить нельзя», от­ношения детей и взрослых будут всегда строиться по одному и тому же сценарию, в котором сталкиваются взрослая неискрен­ность и детская незащищенность.

В рассказе «На Садовой большое движение» совершается об­ман другого рода: взрослый парень выпрашивает у ребят велоси­пед якобы для того, чтобы съездить за лекарством для больной бабушки. И опять ребенок оказывается доверчивой жертвой, но не потому, что глуп и не может отличить ложь от правды, а пото­му, что близко принимает к сердцу чужое горе. Даже в конце рассказа Дениска отказывается верить в обман: он убежден, что па­рень не смог вернуть велосипед, потому что «на Садовой большое движение». Такое детское «непонимание» является на самом деле решительным неприятием жестокости и обмана.

Это неприятие выражается по-детски, как, например, нелю­бовь детей к книгам с плохими концами, но писатель придает каждому такому чувству особое толкование — дети не желают мириться со злом. Именно поэтому Дениска решает переделать знаменитый стишок про зайчика, погибающего от пули злого охот­ника («Не пиф, не паф!»). В переделке Дениски печальный конец стишка звучит совсем по-другому:

 

Не пиф! Не паф! Не ой-ой-ой! Не умирает зайчик мой!!!

 

Теперь спасенный зайчик «опять будет играть по утрам на ро­систой полянке, будет скакать и прыгать и колотить лапками в старый трухлявый пень». А Дениска с этого момента принимает решение: не плакать при виде «ужасных несправедливостей», а вовремя сказать: «Не пиф, не паф!».

Героя Драгунского отличает обостренное неприятие неспра­ведливости, поэтому он так торопится отпустить воздушный шар, рвущийся в голубое небо («Красный шарик в синем небе»). Нитка с шаром в руках Дениски звенит и натягивается, и мальчику ка­жется, что шар просит о свободе.

 

И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я держу его на привязи, и я взял и выпустил его.

 

Радостное чувство свободы разделяет также маленькая подруга Дениски, готовая отдать еще один шарик, чтобы Дениска его выпустил.

Очень значительный персонаж в «Денискиных рассказах» — папа, близкий и верный друг своего сына, умный воспитатель. В рассказе «Арбузный переулок» мальчик капризничает за сто­лом, отказываясь от еды. И тогда отец рассказывает сыну один эпизод из своего военного детства. Этот сдержанный, но очень трагический рассказ переворачивает мальчику душу. С образом отца связан один из самых драматических рассказов Драгунского «Че­ловек с голубым лицом». Денискин папа соглашается отвезти на своей машине важного начальника, но по дороге происходит страшная авария — чтобы сохранить жизнь девочке, перебегаю­щей дорогу, отец резко сворачивает машину, рискуя жизнью соб­ственного сына. Рабочий, бывший свидетелем этот подвига, гово­рит очень важные для Дениски слова:

 

Выходит, душа у человека геройская, огневая. Большая, значит, душа...

 

Жизненные ситуации и человеческие характеры, описанные Драгунским, порой очень непросты. Поскольку о них рассказывает ребенок, то смысл всего происходящего помогают понять от­дельные детали, а они в «Денискиных рассказах» очень важны. В рассказе «Рабочие дробят камень» Дениска хвастается тем, что сможет прыгнуть с водной вышки. Снизу ему кажется, что сделать это «легче легкого». Но на самом верху у мальчика от страха захва­тывает дух, и он начинает искать оправдания для своей трусости. Борьба со страхом происходит на фоне неумолкаемого звука от­бойного молотка — там внизу рабочие дробят камень при строи­тельстве дороги. Казалось бы, эта деталь мало связана с происхо­дящим, но на самом деле она убеждает в необходимости упор­ства, перед которым отступает даже камень. Так же отступила тру­сость перед твердым решением Дениски совершить прыжок.

Во всех своих рассказах, даже там, где речь идет о ситуациях драматических, Драгунский остается верен юмористической ма­нере. Смешными и забавными кажутся многие высказывания Де­ниски: «Федька к нам приехал по делу — чай пить» («Мотогонки по отвесной стене») или «Утром я ничего не мог есть. Только выпил две чашки чаю с хлебом и маслом, с картошкой и сосис­кой» («Синий кинжал»).

Но часто детская речь (с оговорками, ей свойственными) зву­чит очень трогательно: «Очень люблю лошадей, у них красивые и добрые лица» («Что я люблю») или «Я задрал голову к потол­ку, чтобы слезы вкатились обратно...» («Друг детства»). Сочета­ние грустного и комичного в прозе Драгунского напоминает нам клоунаду, когда за смешным и нелепым видом клоуна скрывает­ся его доброе сердце. Неслучайно так любит Драгунский мир цирка и театра (это было связано также с профессиональной деятель­ностью писателя, который был артистом и выступал в театре и на эстраде). В рассказе «Мой знакомый медведь» описана встреча Дениски с актером, переодетым медведем. Когда медведь снима­ет маску, то Дениска видит усталые глаза человека с больным сердцем.

 

Очень красивая была голова, с большими клыками и со свирепо-малинового цвета языком. Лохматая, и глаза блестящие. <...>

— Сердце колет. Нельзя мне волноваться. И бегать нельзя.

Но надо забавлять детей, поэтому артист вновь надевает маску, и вокруг него начинает раздаваться веселый детский смех.

 

Вопросы и задания

1. Приведите примеры детской речи и детской логики в рассказах В.Ю.Драгунского. Всегда ли они выполняют задачу рассмешить чита­теля?

2. В каких рассказах писателя устами ребенка утверждаются важные жизненные ценности?

3. В чем своеобразие юмора в «Денискиных рассказах»?

 

Рассказы В. В. Голявкина

Своеобразное сочетание лирики и юмора мы встречаем в прозе Виктора Владимировича Голявкина (1929 — 2001). Сборники его рас­сказов и повестей стали выходить в конце 1950-х — начале 1960-х годов (книги «Тетрадки под дождем», 1959, и «Наши с Вовкой разговоры», 1960). Голявкин пришел в литературу со своими пред­ставлениями о возможностях юмористического письма. Юмор, по его мнению, не должен ограничиваться карикатурным изображе­нием человека, напротив, задача юмористической манеры — пе­редать сложность и неоднозначность жизни.

 

Это как бы дополнительное зрение, оно дает возможность увидеть в предмете, в человеке, в событии дополнительные краски, которые мо­гут... усложнить образ или все показать в неожиданном свете.

 

О том, как юмор «усложняет образ», свидетельствует знамени­тая повесть Голявкина «Мой добрый папа» (1964). Ее главный ге­рой — папа, а рассказчик — его сын. Несмотря на свою важную роль родителя, папа часто выглядит смешным и комичным, бес­хозяйственным и непрактичным. Поведение папы у многих вызы­вает осуждение: ведь принято видеть в отце непререкаемый авто­ритет. Но мы смотрим на папу глазами его сына и видим, что за поступками папы кроется безграничная доброта, и это главное достоинство человека, по мнению его сына. Юмор сделал героя Голявкина по-человечески понятным читателю, поэтому гибель папы на войне принимается читателем так близко к сердцу.

Не только повесть, но и короткий юмористический рассказ может быть достаточен, чтобы охватить характер человека и суть жизненной ситуации. Более того, сверхкороткое повествование, к которому стремился Голявкин, особенно выразительно. Оно «дис­циплинирует писателя». Речь идет о дисциплине особого рода — писатель должен ограничивать себя в рассуждениях, пусть говорят сами герои. Вот почему так много у Голявкина диалогов. Правда, диалоги эти особые — в них собеседники не могут услышать и понять друг друга.

В рассказе «Тетрадки под дождем» два школьника решили сбе­жать с урока, но успели только спустить за окно портфели, как прозвенел звонок. Тетрадки с выполненным домашним заданием оказались под дождем. Вот как дети обсуждают сложившееся по­ложение:

 

Марик записку мне пишет: «Пропали наши тетрадки».

Я ему отвечаю: «Пропали наши тетрадки».

Он мне пишет: «Что делать будем?»

Я ему отвечаю: «Что делать будем?»

 

Ответы повторяют вопросы, усиливая безвыходность ситуации. Эта безвыходность достигает апогея во время разговора с учителем.