Письма в «крестьянскую газету» за 1924-1929 гг.

За указанный период в архиве редакции отложились сотни тысяч писем. Наряду с письмами непосредственно в «Крестьянскую газету» присутствуют и поступавшие в ряд других изданий, ориентированных на деревню. Так, при «Крестьянской газете» издавались журналы (юмористический «Лапоть», детский «Дружные ребята», «Сам себе агроном» и другие), материалы которых отложились в одном с ней архивном фонде. Есть письма, направляемые в другие печатные органы, например в «Рабочую газету», «Труд», «Гудок», чаще всего в том случае, если они затрагивали деревенскую тематику. Это, пожалуй, единственная коллекция писем, которая дает возможность систематически работать с ними как органически сложившимся комплексом с широким охватом пишущей аудитории и разнообразием тематики.

Созданием этого комплекса мы обязаны Я.А. Яковлеву (Эпштейну) — личности достаточно известной и весьма одиозной. Будучи зав. отделом печати ЦК РКП(б), он в конце 1923 г. стал организатором и редактором упомянутой газеты, ориентированной на деревенские слои населения. Под его руководством она стала самой массовой газетой 1920-х годов, тираж которой достиг к концу десятилетия 1,5 млн экземпляров, оставив далеко позади наиболее известную прежде «Бедноту» и все остальные издания, ориентированные на деревню.

Первый вопрос, который в связи с этим встает, соотношение тех писем, которые были опубликованы на страницах газеты, и тех, которые остались в портфеле редакции, а затем были переданы в архив. В тех письмах, которые попадали в печать, можно четко проследить официальную позицию или, точнее, — иллюстрацию взглядов самого главного редактора на роль и задачи прессы в социалистическом строительстве. Так, Яковлев, совмещая должность главного редактора «Крестьянской газеты» с постом председателя Всесоюзного совета колхозов, с помощью подборок «выгодных» писем всячески стремился обосновать необходимость радикальных социалистических преобразований в деревне, развития колхозного движения, причем в его самых крайних экстремистских формах. Не случайно, что в 1929 г. он возглавил Наркомзем СССР — своеобразный штаб сплошной коллективизации.

Кроме того, находясь во главе «Крестьянской газеты», Яковлев использовал поступавшие в нее материалы для своих литературных трудов. Очевидно также, что у Яковлева были планы, связанные с публикацией подборок крестьянских писем за длительный период времени, призванных иллюстрировать его взгляды или взгляды соратников по борьбе. Часть полученных таким способом материалов, соответствующим образом препарированная и отредактированная, публиковалась в различных изданиях²⁶⁷. Помимо этих писем сохранилось немало других, написанных стихийно, как выражение потребности вспомнить пережитое, сказать то, что наболело на душе. Развороченная бурями века жизнь поломала немало судеб, оставила неразрешенными многие проблемы. Отсюда — поток писем-обращений в различные инстанции с просьбой помочь, разобраться в тех или иных ситуациях; накапливаемые годами многие из них и имеют поэтому мемуарное содержание.

В связи со сказанным возникает вопрос о составе корреспондентов. Ими могли быть далеко не одни крестьяне и не только сельские жители, как может показаться на первый взгляд. Среди авторов — рабочие, служащие, партийные и комсомольские работники, пропагандисты, студенты, рабфаковцы, красноармейцы и пр. — довольно пестрый контингент людей, писавших на самые разные темы: от мировой революции до самых прозаических случаев вроде обстоятельств покупки соли и спичек в кооперативной лавке или потери кошелька. Что касается крестьян, то большинство писем касалось проблем землепользования — своеобразном «гордиевом узле» российской деревни, который не удается распутать вплоть до настоящего времени.

Поступившие на хранение письма относились к определенной рубрике («ВКП(б) в деревне», «ВЛКСМ в деревне», «Женщина в деревне», «Кооперация» и т. п.). Насчет этих рубрик не стоит заблуждаться, так как отнесение к ним было весьма условным. Содержание писем обычно было намного шире и затрагивало множество вопросов. На страницах газеты, как правило, публиковались письма людей, идущих «в авангарде социалистических преобразований», т. е. рабселькоров. Анализ читательской почты показывает, что преобладали разовые обращения, тогда как в центре внимания редакции были постоянные «предсказуемые» авторы, чьи письма шли в русле проводимой редакциями политики.

Встает и вопрос о реакции на письма, на те или иные происшествия, о которых в них сообщалось. Здесь прослеживается очень неоднозначная картина. Очевидно, что подавляющее число писем, прочитывалось редакторами, за исключением, может быть, таких, которые разобрать было просто невозможно. Иногда рядовые, не выходящие из ряда вон случаи, поднятые на щит редакцией, обрастали обширной перепиской между различными органами. Но даже вопиющие безобразия, описанные авторами, оставались без каких-либо последствий. Помимо классового подхода другие критерии при отборе писем для проверки фактов или опубликования, а также проведения агитационно-пропагандистских мероприятий, установить довольно трудно. Но можно сделать один совершенно определенный вывод: поток корреспонденции намного превышал возможности редакционной работы с нею, поэтому многие мероприятия, основанные на работе с письмами, приобретали формальный и выборочно-случайный характер, а затем в целях пропаганды усиленно раздувались на страницах газет.

Одним из уязвимых мест редакционной работы с письмами был их отбор по принципу возможности прочитать и отредактировать. Авторы писем — люди разные: более или менее образованные и еле-еле умеющие писать. Многие письма представляют собой маловразумительные, неудобоваримые тексты, написанные корявым языком и часто без соблюдения каких-либо правил грамматики. В письмах немало стихотворных упражнений, примитивных рисунков. Зачастую в редакцию приходили письма в превратном, усеченном и трансформированном виде, воспроизводящие собственные установки редакции, толкуемые «вкривь и вкось», выступая свидетельством состояния общественного сознания, его способности воспринимать и «переваривать» различные идеи. Но поскольку жизнь всегда намного богаче и разнообразнее всяких навязанных сверху установок, содержание писем выходило за рамки предложенных «правил игры». Претендуя на опубликование в газете, многие письма были направлены на возбуждение общественного интереса к поставленным в них проблемам. В этом смысле они прямо соприкасались с публицистикой, но, в известной мере, и сами приобретали черты этого жанра, причем жанра оригинального, а именно — народной публицистики.

Необходимо учитывать и поправку на время: значительная часть корреспондентов еще не научилась приспосабливаться к официальной идеологии, и, в силу наивности, бесхитростности, неумения скрывать правду и выдумывать ложь, авторы писали то, что думали и что вряд ли было по вкусу редакции газеты. Впрочем, из года в год нарастало количество анонимных писем — показатель нездоровой обстановки, складывающейся в советском обществе.

В письмах много политической болтовни, трескотни, рапортизма. Язык писем — простонародный, живой, хотя и покореженный агитационно-пропагандистскими штампами и клише. Но это вносит дополнительный нюанс в понимание духа эпохи и придает им необъяснимое очарование. Редакторская правка при подготовке писем к публикации, как правило, снимала этот очень важный для историка культурный пласт. Об оригинальном языке этих писем хорошее представление дают произведения писателя А. Платонова, много лет работавшего с письмами в редакциях различных изданий.

Письма порой поразительны по своей простоте, наивности и непосредственности. Иногда они трогают, иногда потрясают. В них отражаются повседневные нужды и заботы, реакция на различные повороты во внутренней и внешней политике, размышления авторов по этому поводу, вспышки эмоций, восторженные отклики или, наоборот, откровенные проклятия и брань.

Значительные события вызывали живейший отклик среди корреспондентов. Так, смерть Ленина породила огромный поток писем, связанный с выражением скорби по поводу смерти вождя, нередко в поэтической форме. Смерть Фрунзе привела к еще одному взрыву чувств и воспоминаний о Гражданской войне.

Обширный пласт писем касался нововведений советской власти, новых обрядов и ритуалов, организации праздников, юбилеев, демонстраций.

К десятилетию Октября на страницах газеты была организована общественная трибуна «Митинг» с приглашением читателям оценить достижения советской власти и сравнить их с тем, что было до революции. Реакция оказалась неоднозначной. Редакция опубликовала большое письмо ярославского крестьянина Н.Ф. Еличева, высказавшего множество критических замечаний по поводу политики советской власти в деревне. Однако дальнейшая работа редакции свелась к откровенной травле автора и его взглядов путем публикации писем, осуждающих Еличева, хотя в архиве отложилось немало писем в его поддержку.

С ухудшением положения в стране, связанным со свертыванием нэпа, возрастает количество «неприемлемых» для редакции писем, жалоб на неправильную политику в деревне, осуждением нажима на крестьянство, на злоупотребления местных властей и т. п. На страницах газеты такие письма, разумеется, не печатались. С 1929 г. письма в газету начали уничтожаться. В различных архивах встречаются лишь отдельные их сводки, приобщенные к материалам делопроизводства.