Значение дневников как исторического источника

Оригинальные дневниковые записи не есть нечто цельное. Мысли авторов разрозненны, хаотичны, не пронизаны какой-то одной идеей. В отличие от мемуаров они вообще не претендуют на объективное освещение прошлого, а выступают как степень осознания автором собственного «Я» в системе межличностных и общественных отношений. Это следует рассматривать в качестве ведущего признака при определении ценности данного источника и его места в ряду других при использовании в конкретно-исторических исследованиях. Дневники более раскованны. В них меньше прослеживается идеологическая заданность. Более того, на их основе можно изучать, как те или иные идеологические установки преломляются в обыденном сознании.

Ценность дневников для исследователя выступает как исторически подвижная категория. Дневники как источник дают возможность историку изучать конкретные исторические личности с их индивидуальными особенностями, через которые проявляются взгляды, уровень культуры, а специфика изложения событий проявляется в субъективном восприятии личностью отдельных моментов истории. В дневнике содержится немало фактов, обычно отодвигаемых в темный угол исторического познания.

Наконец, крайне важно, что дневники, в отличие от большинства воспоминаний, пишутся языком, синхронным событию. Язык времени — вещь ненамеренно присутствующая в дневниках, но обязательная для реконструкции эпохи в широком смысле слова и придающая сообщаемым фактам столь необходимую дискурсивную Органичность.

 

Публикация дневников

Число опубликованных дневников не так велико, как мемуаров. Да и по своему происхождению дневники и дневниковые записи чаще не предназначены для публикации. Тем не менее в печати XX в. нашел отражение в дневниках представителей разных общественных групп: от царя и царицы, ученых и деятелей культуры, представителей большевистской элиты до рядового рабочего и крестьянина.

Обычно дневниковые записи при издании подвергаются правке. Внесение позднейших уточнений, пояснений при публикации дневников отнюдь не безобидное занятие. Вообще, вопрос о подготовке научной публикации дневников, включая их комментирование, остается крайне актуальным.

Есть два типа публикации дневников — научные и популярные (научно-популярные). Научные публикации отличаются археографической проработкой источников, подробными комментариями, указателями и др. В них обязательно указываются возможные изъятия, стилистическая и иная правка по сравнению с оригиналом рукописи, место, где хранится сама рукопись и др.. От популярных публикаций этого ожидать не стоит.

Степень полноты воспроизведения рукописи дневников при публикации может быть различной — полная, выборочная, частичная, отрывочная. При этом полнота публикации текста может зависеть от объективных (ограниченный объем журнала) и субъективных причин: политическая конъюнктура, этические моменты, заинтересованность научной и литературной общественности в определенной личности или тематике, политическая и научно-художественная ценность дневников и т. д.

В 1920—30-е годы в стране в основном издавались дневники активных участников революции и Гражданской войны, социалистического строительства²³⁵. В них внимание было обращено на описание героизма, доблестных побед, пафоса созидания и т. д.²³⁶. Публиковались дневники писателей, которые были на стороне большевиков²³⁷. Встречавшиеся в записях факты о негативных явлениях советской действительности не афишировались, опускались или квалифицировались как вымыслы враждебных элементов.

Что касается публикации дневников «бывших», то с целью наглядного доказательства степени разложения царского режима они издавались в основном в извлечениях. В 1920-е годы в этом отношении особенно много делал журнал «Красный архив». Например, выдержки из дневника Николая II, в советские годы открыто демонстрировавшегося на экскурсиях в ЦГАОР СССР (ныне ГАРФ), действительно не оставляли сомнений в «серости» личности последнего российского императора.

В целом же дневников в советские годы публиковалось немного, да и те, как правило, в сокращении. Многие дневниковые записи, в том числе изданные в свое время за рубежом (среди наиболее известных — серия «Архив русской революции»), стали достоянием общественности начиная с периода перестройки.

В 1990 г. в издательстве ЦК КПСС «Правда» вышли в свет дневники М.М. Пришвина²³⁸. Годом же ранее его записи за 1930 г. были опубликованы в журнале «Октябрь»²³⁹. Их сравнение показывает, что правдинская публикация вышла с серьезными купюрами. Записи Пришвина о Сталине показались правдинским редакторам «не существенным» и были в итоге исключены: «Вчера нащупалось: с самых разных противоположных сторон жизни поступают свидетельства о том, что в сердце предприятия советского находится авантюрист и главное зло от него в том, что «цель оправдывает средства», а человека забывают», «...узкий путь «генеральной линии» — единственный, по которому революция может двигаться вперед; это путь личной диктатуры и войны. Можно думать, что личная диктатура должна завершить революцию неизбежно, потому что, как из множества партий у нас после падения царизма в конце концов взяла верх одна и уничтожила все другие, — так точно и внутри партии происходит отбор личностей, исключающий одного, другого до тех пор, пока не останется личность одна»²⁴⁰.

Дневники Пришвина не вписывались в созданный в СССР лакированный образ писателя — «певца природы», далекого от политики. К сожалению, и сегодня, хотя вроде бы уже нет никакой цензуры, но, видимо, бессмертна идея партийности литературы, согласно которой всегда должна быть инстанция, говоря словами самого Пришвина, «умнее писателя, направляющая его полет в желательную сторону».

Важно отметить мужество писателя. Дело в том, что многие авторы в явной или тайной надежде на последующую публикацию дневника хотят предстать перед читателем не в домашнем «халате», а «при полном мундире», старательно «припудривая» как собственную внешность, так и свои оценки исторической действительности. Пришвин же, не скрывая своей заинтересованности в публикации дневников, не предпринимал усилий, дабы скрыть явно «непроходимые» по цензурным причинам страницы. Он надеялся, что настанут времена, когда написанное им станет достоянием общества. И не ошибся.

В 1990-е годы интерес к дневникам по истории 1930-х годов существенно возрос. Заметно расширился и круг ставших достоянием специалистов источников. Историографическим событием стал выход в 1995 г. в США под названием «Интимность и террор. Советские дневники 1930-х гг.» единственной в своем роде публикации, объединившей дневники советских граждан этого времени, в основном деятелей культуры²⁴¹. Следует отметить работы уже упомянутого Й. Хеллбека²⁴².

Отдельную строку в истории советской мемуаристики занимает военный период, хотя дневниковых записей сохранилось сравнительно немного. Один из наиболее ярких источников о повседневной жизни москвичей в наиболее тяжелый период с момента начала войны до конца октября 1942 г. — дневник историка и краеведа М.И. Смирнова²⁴³. Его пунктуальные ежедневные записи носят характер глубоко личных впечатлений и переживаний очевидца, осознающего свою профессиональную ответственность сохранить для будущих поколений «неприглаженные» детали, приметы военной Москвы и эмоциональный настрой людей.

В отличие от тыла в действующей армии по понятным причинам запрещалось вести дневники. Однако запреты нарушались. Несколько проще было офицерам, еще проще — фронтовым военным корреспондентам. Находясь на различных фронтах в качестве военных корреспондентов, писатели и журналисты вели дневниковые записи, издавая их затем в газетах, журналах, в сборниках²⁴⁴.

Такие записи, например, сохранились у К. Симонова. Б. Полевой писал в предисловии к публикации собственных военных дневников, что, будучи на фронте, «в свободные часы по старой привычке вел что-то вроде дневников». Именно из этих чаще отрывочных записей шагнули потом в литературу герои таких книг, как «Повесть о настоящем человеке», «Мы — советские люди», «Доктор Вера» и др.

Но дневники при этом не потеряли и самостоятельного значения, поскольку способны «показать, как видели и воспринимали события фронтовики — солдаты и офицеры в те дни, когда бушевала война»²⁴⁵.

Послевоенный период не оставил заметного следа в деле публикации дневников. Их было издано сравнительно немного²⁴⁶. В этой связи трудно переоценить, например, записи журналиста Д.А. Левоневского, сделанные им сразу же после заседания в ЦК ВКП(б) 15 августа 1946 г. по поводу постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», принятого накануне²⁴⁷. Эти записи — один из немногих документов, позволяющих воссоздать обстановку, в которой принималось то печально знаменитое постановление, и первую реакцию на него общественности. Можно выделить публикации из дневников деятелей культуры в издававшихся ЦГАЛИ в 1980-е годы сборниках «Встречи с прошлым».

В настоящее время не прекращается мемуарный публикаторский бум, начавшийся с конца 1980-х годов. Активно публикуются дневники и воспоминания, основанные на дневниковых записях, в том числе литераторов, историков, деятелей «белого» движения (в основном уже изданные ранее за рубежом), политиков и журналистов — по современной истории России. Событием можно назвать издание обширного дневника A.M. Коллонтай — одной из ярких фигур большевистского руководства²⁴⁸. Охватывающий значительный хронологический отрезок времени (1922—1940 гг.), двухтомник характерен тесным переплетением служебной (главным образом, дипломатической) информации, зафиксированной автором, и сугубо личных впечатлений, переживаний, комментариев, уникальных деталей советской политической «кухни», описаний встреч со Сталиным, Чичериным, Молотовым и др.

На дневнике Коллонтай, безусловно, лежит отпечаток времени его создания. Автор завещала опубликовать дневник к 100-летию со дня рождения (т. е. в 1972 г.), но он продолжал еще несколько десятков лет храниться в архивном спецхране.