Истоки индивидуального и коллективного сознания

Каждый из них [массагетов] берёт в жёны одну женщину, но живут они с

этими женщинами сообща… Если кто у них доживёт до глубокой старости,

то все родственники собираются и закалывают старика в жертву,

а мясо варят с мясом других жертвенных животных и поедают.

Геродот

Марксистская философия определяет сознание как «высшую, свойственную лишь человеку, форму отражения объективной действительности… возникающую в процессе трудовой, общественно-производственной деятельности людей и неразрывно связанную с языком, который так же древен, как и сознание».[13] К общественному сознанию она относит «взгляды, представления, идеи, политические, юридические, эстетические, этические и др. теории, философию, мораль, религию и др. формы сознания».[14] При этом всё, касающееся индивидуального сознания, полагается слишком очевидным, чтобы уделять ему особое внимание. Как видим, эта позиция близка той, которую развивала французская социологическая школа и, подобно ей, мало что поясняет в проблеме генезиса сознания и взаимодействия его индивидуальной и коллективной (общественной) форм.

Коль скоро мы верим Дарвину в том, что касается происхождения человека из царства животных, то за поиском искомого решения имеет смысл обратиться к этологии – науке, изучающей поведение животных. Такое обращение оправдано потому, что в свете современных знаний становится всё более очевидной узость и ошибочность традиционной трактовки сознания как свойства, присущего лишь человеку. Представления об изменениях взглядов этологов на интересующую нас проблему можно почерпнуть, в частности, из монографии Д. Мак-Фарланда.[15] Он отмечает, что спектр научных воззрений по поводу сознания животных очень широк. «Одни учёные уверены в том, что у большинства животных сознание есть… Ситуация осложняется ещё и тем, что очень трудно прийти к приемлемому определению сознания». Хамфри (Humphrey, 1978)[16] понимает сознание как самосознание или «самознание» (self-knowledge), которое используется организмом, чтобы предсказывать поведение других индивидуумов, а Хаббард (Hubbard, 1975) полагает, что оно подразумевает сознание себя как чего-то отличного от других. Пейсингхэм (Pasingham, 1982) подчеркивает тот факт, что «нам трудно представить себе сознание без языка. Однако это не даёт нам права считать, что животные, которые не имеют языка или обладают очень примитивным языком, не имеют сознания». С ним солидаризируется Хомски (Chomsky, 1972), полагающий, что «способность человека к языку связана со специфическим типом психической организации, а не просто с более высокой степенью интеллекта». Оксфордский толковый английский словарь предлагает следующее определение: быть в сознании – это значит «знать, что ты сейчас делаешь или собираешься делать, имея перед собой цель или намерение своих действий». Его мы и примем в качестве рабочего, памятуя об отсутствии общепринятого альтернативного его толкования.

Разумеется, мы не имеем права игнорировать предостережение К.Л. Моргана относительно того, чтобы не «представлять какое-либо действие (животного) как результат проявления более высоких психических способностей, если его можно объяснить результатом проявления способностей, которые стоят ниже на психологической шкале». Тем не менее, сегодня можно считать устаревшими взгляды тех, кто подобно И.П. Павлову и бихевиористам (Дж. Уотсон, Б.Ф. Скиннер) считают, что всё поведение животных сводится к условным и безусловным рефлексам. Решающим аргументом, развеявшим мои собственные сомнения в том, что животные обладают сознанием, стала передача, показанная несколько лет назад телевидением ЮАР. Кадры хроники из жизни дикой природы запечатлели поразительную сцену защиты бегемотом антилопы от преследований крокодила. Хищник раз за разом бросался на слабеющую от потери крови жертву, и каждый раз бегемот отгонял крокодила, не позволяя ему завершить своё дело, пока, наконец, антилопа не обессилела окончательно. Я не знаю, как прокомментировали бы этот факт удивительного милосердия бихевиористы, но никто не докажет мне, что условные рефлексы – это предел того, что доступно животному. Автоматы не страдают и, тем более, не сострадают.

В процессе жизнедеятельности животное постоянно сталкивается с необходимостью принимать решения на основе анализа большого количества информации, поступающей с помощью органов зрения, осязания, слуха и т.д. Например, для добывания взятка пчёлы должны владеть сложнейшим искусством навигации, основанным на распознавании наземных ориентиров, использовании Солнца и магнитного поля Земли в качестве компаса, а также поляризованного света в пасмурную погоду. Голуби опознают воду в виде капель, реки, озера и даже на фотографии. Они выделяют человека независимо от того, одетый он или голый, один или в толпе и т.д. А это означает способность к оценке ситуации, к анализу собственных действий, фактически – к самоанализу. И если даже эта способность не требует особого абстрагирования, она стимулирует формирование в мозгу некоего подобия понятий и категорий.

Итак, современная этология признаёт за животными способность к осмысленной деятельности. Что, в таком случае, следует понимать под этим явлением? Поведение животного складывается из двух факторов, один из которых имеет генотипическую, другой – фенотипическую основу. Первый фактор, под которым подразумевают инстинкт или врождённое поведение, появляется в процессе эволюции в результате естественного отбора и представляет собой видовой признак. Второй фактор, формирующий поведение, определяется как научение и зависит от условий окружающей среды и индивидуального опыта, который накапливается в процессе развития особи (онтогенеза).

Человек, возможно, никогда не постигнет ту бездну «душевных» мук и поистине гамлетовских сомнений, которая обуревает самца паука каракурта, когда инстинкт размножения толкает его в объятия кровожадной супруги. Ведь не исключено, что другое врождённое чувство – инстинкт самосохранения – подсказывает обречённому, что вслед за секундным «удовольствием» ему уготовано быть съеденным той, с которой он разделил время брачного соития. Вот почему соискатель «любви» принимает меры предосторожности, приближаясь к своей избраннице, выделывает обманные финты и замысловатые «па» (точно высококлассный футболист), готовясь то ли нанести визит, то ли унести ноги от смертельного «поцелуя» случайной возлюбленной. Сколь ни совершенны, а подчас и изощрённо сложны инстинкты даже простейших животных (медоносных пчёл, муравьёв, термитов и т.д.), они, разумеется, не могут предусмотреть всех возможных ситуаций, с которыми в течение жизни сталкивается отдельная особь. Для того чтобы адаптироваться к непредсказуемым изменениям среды обитания, животное должно полагаться на собственные интеллектуальные ресурсы, которые совершенствуются в процессе научения.

Ясно, что чем выше эволюционный статус животного, тем большую роль в его поведении играет этот последний фактор. Тем не менее, он остаётся вспомогательным, по-видимому, для большинства животных, включая высших. Преобладающими же моментами в их поведении оказываются генетически обусловленные механизмы: инстинкт, условные и безусловные рефлексы. Как уже говорилось, они служат видовыми признаками, присущими тысячам поколений. Фактически их можно отождествлять с коллективным опытом многих миллионов и миллионов особей, закреплённым в генофонде данного вида. В этой связи возникает вопрос: проявляется ли индивидуальность животных, и если да, то какое место в их жизни она занимает? Ответ, вероятно, содержится в многократно описанном примере распространения традиций путём «культурной преемственности» в популяции макак, обитающих на японском острове Кошима. Полуторагодовалая самка Имо случайно обнаружила замечательно простой и эффективный способ очистки батата и зёрен злаков от песка посредством их отмывания в ручье. Имо научила изобретённому ею методу своих сверстников, те – своих матерей и так далее, так что вскоре этот приём стал общепринятым почти во всей популяции. Научение такого рода отличается от изучения методом проб и ошибок или подражания и толкуется как проявление инсайта (озарения). Его связывают со способностью воспринимать ситуацию как целостное образование или гештальт. Явление инсайта, подобное описанному, представляет собой такое же редкое событие в жизни животных, как изобретение письменности или колёсного транспорта в истории людей. Кроме того, расположенность к инсайту относится к разряду сугубо индивидуальных особенностей, отличающих одних особей от других.

Таким образом, поведение животных контролируется, с одной стороны, статичным инстинктом, рефлексами, научением, т.е. всем тем, что можно охарактеризовать как проявление группового наследия, с другой – индивидуальностью, проявляющейся как динамичные отклонения от запрограммированного стереотипа. Когда мы говорим о коллективных представлениях человека, то имеем в виду, прежде всего, интеллектуально-психическую сферу его существования. Между тем, не следует забывать, что большую часть нашего бытия заполняют всё те же инстинкты и рефлексы, разумеется, специфические для Homo sapiens, но в основе своей аналогичные животным и выполняющие те же функции, что и у животных. В весьма значительной степени поведение людей определяется потребностями желудка, сексуальными мотивами, стремлением к комфорту и общению с себе подобными. Способы удовлетворения этих стимулов, конечно, отличаются от тех, которыми располагают животные, но существо дела от этого не меняется. Высокие материи – поэзия, искусство, философия и т.д., если увлечение ими не превращается в профессиональное занятие, занимают достаточно скромное место в быту рядового человека. Поэтому разрыв между групповым сознанием типового человека и животного (в особенности, общественного животного) далеко не так велик, как нам может представляться. К тому же и язык наш в огромном большинстве случаев используется по ничтожным поводам, и, более того, поведение слишком многих индивидов часто не заслуживает того, чтобы именоваться культурным. И всё же язык и культура играют исключительно важную роль в формировании человеческого сознания. Каковы их функции и в чём состоит целесообразность их появления в процессе антропогенеза?

Следует подчеркнуть, что ни тот, ни другой феномен не являются жизненно необходимыми атрибутами существования организмов. Следовательно, их назначение выходит за рамки утилитарной биологической целесообразности. Отсюда мы можем заключить, что роль языка и культуры состоит в моделировании человеком образа мира на основе представлений, возникающих в процессе эмпирического и теоретического познания. С того самого времени, как последний обретает способность изготавливать орудия охоты и хозяйствования, он, тем самым, приступает к созданию мира вещей и отношений, «параллельного» естественному и не имеющему аналогов в природе. А в процессе овладения способностью к речи он приобщается к познанию окружающего мира. Образ последнего запечатлевается в его голове в виде некой целостной модели, либо в виде фрагментов из символов, знаков и других идеальных представлений. Таким образом, коллективное сознание человека состоит, условно говоря, из двух компонентов. Первичное видовое сознание, основанное на инстинктах, рефлексах и подражаниях, «обслуживает» физиологические нужды организма. Новое групповое сознание, основанное на языке и культурных навыках, ориентировано на моделирование природной и «надприродной» (собственно культурной) действительности.

Я особо хочу подчеркнуть, что эволюция сознания, как вообще всякая эволюция в природе, заключается не в вытеснении (замещении) «старого» «новым», а в наслоении «нового» на «старое» и их дальнейшем взаимном сосуществовании. Такое представление, развиваемое мною из самых общих соображений, полностью совпадает с позицией современных этологов. В частности, Мак-Фарланд в этой связи отмечает, что «у всех позвоночных нервная система построена по одному общему плану. Она развивалась, главным образом, путём добавления новых механизмов, а не изменения старых (курсив мой – Г.Г.).» Следовательно, коллективное сознание, представляя собой синтез природного и культурного начал, выполняет функции, сходные с функциями инстинкта. В силу чего его можно (достаточно условно) определить как инстинктивный разум. При этом, разумеется, остаётся нерешенной проблема нахождения той невидимой и неосязаемой грани или черты, преодолевая которую, «количество» переходит в «качество» и скромнейшая серая мышь животного сознания вдруг преображается в блистательного всесильного принца – в человеческий интеллект.

Так как новое коллективное сознание не несёт нагрузки, связанной с непосредственным жизнеобеспечением индивидов, оно не обязано быть строго тождественным реконструируемому образцу, взятому для подражания. У него тем более нет ограничений, когда оно создаёт реальные или мыслительные конструкции, природных аналогов которым мозг не видит. Калейдоскопическая пестрота и многообразие культурных обычаев, верований, навыков, присущая любому этапу существования человеческого сообщества, обязана именно этой «творческой свободе» новообразованного коллективного сознания, которое в некоторых своих проявлениях представляется необузданным и чуть ли не «безответственным».

Развитие индивидуального сознания человека радикально отличается от эволюции его общественного сознания. Во всяком случае, никакого особого нового свойства оно не приобретает, если не считать того, что под влиянием языка и культуры оно получает возможность существенно более полного самовыражения. Индивидуальное сознание человека сохранило двойственность, унаследованную от животного. С одной стороны, в процессе индивидуального развития (онтогенеза) оно всецело формируется под воздействием группового сознания (вспомним печальную судьбу реальных, а не вымышленных Маугли или «эффект Каспар Хаузер»); с другой – оно само стимулирует видообразование (филогенез). У животных последний механизм известен как «эффектоснователя»,[17] играющий заметную роль в формировании особенностей и изменчивости генофонда данной популяции, конкретного рода и т.д. Однако несоизмеримо большее значение сходный механизм, известный как «явление родоначальника»,[18] имеет в процессе культурного филогенеза. Достаточно сослаться на имена Сократа и Архимеда, Конфуция и Будды, Ньютона и Дарвина, Микеланджело и Наполеона, придавшие земной цивилизации её неповторимый облик. Фактически весь «культурный генофонд» человечества создавался усилиями одиночек, известных или неизвестных истории культурных героев. Закрепляясь в традициях данного этнокультурного круга, их индивидуальное сознание либо радикально изменяет последние (Мухаммед, Коперник), либо существенно дополняет и расширяет их (Аристотель, Эйнштейн).

Инсайт в человеческой среде представляет собой столь же редкое явление, как и в животном царстве. Поэтому действительно значимые культурные открытия и изобретения остаются уделом узкого круга избранных. Отсюда становятся понятными идейные предпосылки, приведшие немецкого этнографа Ф. Гребнера к созданию «теории культурных кругов». Последняя доказывает, что изобретения большинства культурных явлений, обычаев, объектов происходят крайне редко. Фактически они не повторяются, и наблюдаемое их широкое распространение обязано механизму диффузии, т.е. проникновению из центров их зарождения в периферийные зоны. У подавляющего большинства людей индивидуальное сознание полностью определяется корпоративным сознанием конкретного окружения. Тем не менее, нельзя сказать, что его значение приближается к нулю. Напротив, точно так же, как в животном мире, его предназначение состоит в реализации важнейшего обязательства продлевать существование вида, в данном случае – Homo sapiens. Оно имеет дело с насущными проблемами бытия: с добычей пропитания, воспитанием потомства, охраной территории и жилища от двуногих и четвероногих хищников и т.п.

Разумеется, индивидуальное сознание опирается на коллективный опыт, приобретаемый во время совместной охоты и сбора съедобных плодов, вооружённых стычек, строительства жилья. Оно руководствуется передаваемыми по наследству знаниями повадок животных, рыб и птиц, свойств растений и минералов. Тем не менее, собственные сообразительность, расторопность и ловкость рук очень часто (притом, во все времена) оказывались решающим аргументом в борьбе за выживание. Вот почему индивидуальное (предметное, аналитическое, обыденное, эмпирическое) сознание реалистично и одинаково у всего человеческого рода, причём, вероятно, на протяжении всей истории его существования как вида. Можно даже сказать, что индивидуальное сознание представляет собой фактор единства всего человечества, уравнивающий всех людей Земли.