Социалистическая Россия до 1917 года

 

Тьмы низких истин нам дороже

Нас возвышающий обман.

А.С. Пушкин

То растление нации, которое свершилось при владычестве монголов, сказалось, прежде всего, на ее элите. Сломив сопротивление князей каждого поодиночке, монголы вовсе не думали изменять порядки, заведенные в стране, удовлетворяясь одними лишь поборами. Ярлык ханский не лишал, а подтверждал их власть, обеспечивая их уделам защиту от дополнительных поборов и притеснений со стороны тех же монголов. Им было выгодно подчиняться. Александр Ярославич, прозванный Невским ездил «на поклон» в Орду и даже в Каракорум четыре раза в период с 1247 по 1263 годы. А продолжая княжить в Новгороде, не только не думал бунтовать против врагов, но всячески задабривал их посредством даров, собираемых с соотечественников. Когда же брат его Андрей и князь Даниил Галицкий составили заговор против монголов, а он отказался соединиться с ними, чтобы ускорить освобождение от ига, они отблагодарили его ярлыком на великое княжение. Ни разу не подняв руку на своих благодетелей-монголов, Александр, однако, с великим рвением воевал со шведами – бывшими соотечественниками и с немцами. Только потому, что они оспаривали его власть – самое, что ни есть вожделенное в жизни всякого правителя.

В «служебном рвении» перед татарами Иван Калита даже превзошел Невского. Он не только пять раз посещал Орду, но и принял самое деятельное участие в подавлении восстания против нее в Твери 1327 г. За что получил от хана ярлык на княжение во Владимире и на право сбора ордынской дани. Присваивая чувствительную ее долю, он обеспечил немалый доход в свою казну. Коротко говоря, интриги и козни становились первейшими орудиями государственного строительства. В нем более других преуспела московская ветвь Рюриковичей. «Рюрик, Святослав, Владимир брали земли мечом: князья московские поклонами в Орде – действие оскорбительное для нашей гордости, но спасительное для бытия и могущества России! Смиренные тиранством ханов, князья уже не спорили о правах с великим государем московским, требуя от него единственно покоя и безопасности со стороны татар»226. Таким-то образом сметались последние препятствия для устроения самодержавия, а московские князья «округляли» свои владения за счет земель своих родственников. Первым проглочено было Суздальско-Новгородское княжество, затем Ярославское. Далее последовали: разгром Новгорода, покорение Пермской земли, Ростовского княжества и Пскова, Смоленска и Рязани, походы на Урал (1465 г. и 1483 г.). Так сначала Рюриковичи, а затем и монголы способствовали возникновению российского самодержавия. Рюриковичи внушили восточным славянам мысль об их культурном родстве, монголы – о единстве политическом.

Однако к середине XVII века известные пороки абсолютизма свели его достоинства на нет. Большая часть народа была низведена до положения рабов, подавление всякого индивидуального начала стало тотальным. Обреченное на застой самодержавие погрузилось в оцепенение, сонными глазами провожая набиравшую ускорение Европу. Срединное положение между гуманистическим, динамичным Западом, с одной стороны, и коллективистским статичным Востоком – с другой, привело к тому, что коллективное сознание нации, находившейся на стадии формирования (кристаллизации), испытывало мощное воздействие самых различных культурных традиций. Оно иногда добровольно, но часто по принуждению ассимилировало подчас диаметрально противоположные и чуждые друг другу представления. Смешение варяжских начал с ордынскими, византийских с германскими не могло не привести к неустойчивости и противоречивости коллективных представлений, моральных установок, этических стандартов. Патриотизм и религия оказались, по существу, единственными константами для складывавшегося национального самосознания. Все остальное менялось, мало сообразуясь с течением исторического времени, скорее стихийно и импульсивно.

Противоречивость и зыбкость культурно-исторической почвы придали крайнее своеобразие умонастроениям основателя Российской империи – Петра I, а через него – в дальнейшем – всей российской общественной мысли. Великий патриот своего отечества, остро ощущавший опасность его отставания от бурно прогрессировавшей Европы, Петр задался целью вызволить Россию из застоя. Но в этом в высшей степени достойном начинании таилось неразрешимое противоречие. С одной стороны, он страстно желал своей стране не только догнать, но и перегнать Европу, с другой – не менее решительно хранил верность устоям самодержавия. Не осознавая генетической неспособности последнего к саморазвитию, он не видел тщетности усилий совместить несовместимое: восточное, коллективистское содержание с западной, гуманистической «формой», в которую пытался втиснуть Россию.

Эффект «основателя» сделал свое, в данном случае, контрпродуктивное дело. Российское общество в своей массе унаследовало неспособность Петра трезво осознавать недопустимость жалкого, рабского состояния огромного большинства населения страны, бессмысленность и бесплодие блокирования развития права, частной собственности, свободы и других ценностей гуманизма. Так сложились условия для дальнейшего углубления раскола национального самосознания, который – при глубоком безмолвии и непросвещенности народа – вскоре расширился до зияющей пропасти, разделившей до взаимного непонимания консервативную и реформаторскую части нации. Гуманизм, не имевший возможности развиваться естественным образом, порождал извращенные формы «освободительной» борьбы и мстил самодержавию явлениями Нечаева и «Народной воли», Азефа и Гапона, Распутина и Ленина…

С середины XVIII столетия вплоть до реформы 1861 г. русские помещики торговали крестьянами, как скотом, следуя в этом примеру как своих греко-римских предшественников, так и современников – американских собратьев по классу. Но в цинизме российские крепостники превзошли и тех, и других. Они отбросили прочь «вздорный предрассудок», будто их соплеменники – крепостные крестьяне могут обладать чувством собственного достоинства. Дворянское сословие, движимое слепым групповым эгоизмом, посчитало выгодным для себя развращать самосознание народа, консервировать в нем традиции верноподданичества, ограждать его от «опасных» идей гуманизма. (В известном смысле оно своего добилось, правда, ценой собственной гибели, ибо в 1919-1921 гг. потомки бывших крепостных, памятуя о перенесенных их предками унижениях, просто-напросто уничтожили его «как класс».)

Социалистическая контрреволюция 1917 г. вынудила Россию не просто вернуться на исходные позиции, но совершить прыжок в пропасть, отбросивший ее развитие более, чем на век. Учение Маркса было менее всего ориентировано на Россию. Но именно в России оно обрело наиболее последовательных и ярых адептов, поскольку здесь, как ни в какой другой стране (благодаря петровской закваске) накопилась закритическая масса угнетаемых. В умах царили хаос и брожение, а «верхушка» нации была давно приучена к мысли, что цель оправдывает средства, что величие нации в ее габаритах, что великие дела делаются «с шумом» и для их достижения не жалко и миллионов загубленных жизней о-ординаров.

При всем своем радикализме учение Маркса долгие годы оставалось не более чем одним из многих продуктов западноевропейских социалистических умов XVIII – XIX веков, а не конкретным «руководством к действию» для тех, кому оно адресовалось. Чтобы сделать эту теорию практикой, история – этот гениальный режиссер-импровизатор – вновь, как не раз до этого, сделала ставку на случайность. Она выпустила на сцену В. Ленина. И новоявленный сторонник веры в очистительные свойства насилия сумел вдохнуть жизнь в российский патриархальный социализм. Ленин вернул Россию ко времени Петра, разорив ее при помощи гражданской войны. Но возрождать дух самодержца выпало на долю И. Сталина – наиболее одаренного воспитанника ленинской школы одержимости и величайшего презрения к достоинству и уникальности человеческой личности.