Американская мечта для афроамериканцев

В эволюции гуманизма, богатой событиями, одно из них следует отметить особо – Гражданскую войну в США. С нравственно-духовной точки зрения она не имеет себе равных в истории. Если определение «благородный» применимо к какому-либо массовому явлению, движению, порыву, то она, несомненно, заслуживает его в первую очередь. Ибо эта война, благодаря проявленному в ней редко встречающемуся счастливому сочетанию высокого замысла и проникновенного слова с благим и бескорыстным делом придала демократии подлинное величие. Здесь уместно напомнить, как однажды к Л. Толстому с просьбой о содействии в ликвидации позорной дискриминации российских евреев обратился Ш. Алейхем. Он был весьма озабочен бедственной судьбой восьми миллионов своих соплеменников, поставленных в положение граждан второго сорта. В частности, им было разрешено проживать лишь за «чертой оседлости», т.е. на юго-западной периферии империи. Можно ли представить себе что-то такое, что могло бы потрясти Россию до такой степени, чтобы две половины её коренной нации, русских, пошли друг на друга войной – одна ради того, чтобы стереть эту черту с лица земли и из памяти, другая – чтобы оставить ее и все ей сопутствующее в неприкосновенности?

Действительно, вообразить такое трудно. Тем более, что юридическое и материальное положение евреев в империи было несравненно легче положения негров в США. Но ведь в России были и крепостные крестьяне, чья доля не отличалась от судьбы американских негров? И те, и другие были рабами в полном и абсолютном, т. е. античном смысле этого слова. И те, и другие были той производительной силой, которая составляла собственность их хозяев – рабовладельцев, будь то плантаторы республиканских США или помещики монархической России. (В этом отношении не только Россия, но вся Восточная Европа, включая Пруссию, Австро-Венгрию и т. д. «переплюнула» античность. Для греков и римлян рабом, за редким исключением, мог быть только варвар-чужеземец). Почему же «совестливая» часть России не восстала против зверств, чинимых в отношении собственного народа «бессовестной» ее частью?

При всем том блестящем прорыве в демократию, который возглавили отцы-основатели американской нации – Вашингтон, Джефферсон и другие, на их совести оставалось позорное пятно соглашательства с институтом рабства. Более того, они сами были рабовладельцами. Несмотря на то, что рабство не играло решающей роли в экономике страны (к 1860 г. доля Юга в национальном доходе составляла всего 25%), рабовладельцы занимали господствующее положение в центральных органах власти. Почти все президенты были выходцами из рабовладельческой среды. Как писал один из историков, «хозяева рабов были хозяевами республики. Их власть была почти неоспорима, а их сила непреодолима».[177] К началу войны население рабовладельческого Юга составляло 12 млн. человек, включая 4 млн. негров-рабов. Последние, задавленные государственной репрессивной машиной, разобщенные и запуганные, не предпринимали почти никаких организованных усилий к изменению своего статуса. По мнению преобладающего большинства белых южан, рабство являлось необходимым условием их существования. В северных штатах проживало 19 млн. человек, части которых (4 млн. иммигрантов последней волны) едва ли были близки проблемы негритянского населения их новой родины. Среди коренных белых северян очень значительная доля сочувствовала южанам. В особенности среди тех, кто был связан с ними деловыми отношениями – предпринимательскими, торговыми и т. д. Одним словом, американский капитализм породил американское рабовладение, он же поддерживал его на плаву.

Итак, казалось бы, ничто не сулило афроамериканцам скорого освобождения от оков рабства. Слишком многое складывалось не в их пользу. Сдвигу к лучшему в их участи препятствовали жизненные интересы слишком многих влиятельных людей. Что мог противопоставить гуманизм силе экономического интереса, не дожидаясь того времени, когда последний войдет в противоречие с экономической целесообразностью? (А это противоречие должно было проявиться непременно, как произошло в эпоху античного капитализма.) Возмужавший гуманизм XIX века не стал повторять ошибок прошлого. Он противопоставил сиюминутному, близорукому и бесперспективному экономическому интересу республиканской олигархии нравственную силу демоса, совесть большинства нации. А демократия нашла блистательного исполнителя воли прогресса в лице сына фермера А. Линкольна. Мотивы, которые двигали им, он выразил в следующих словах: «Я ненавижу рабство потому, что рабство само по себе чудовищно несправедливо. Я ненавижу его потому, что оно лишает наш образец республиканизма заслуженного влияния в мире; дает благовидную возможность врагам свободных институтов насмехаться над нами как над лицемерами; заставляет убежденных друзей свободы сомневаться в нашей искренности. И особенно потому, что рабство заставляет столь многих действительно хороших людей быть в состоянии скрытой войны с самыми основными принципами гражданской свободы».[178]

Победа Линкольна на президентских выборах 1860 г. привела к попытке расторжения Союза, выхода из него (сецессии) 11 южных штатов и создания нового независимого государства – Конфедерации. В апреле 1861 г. Юг спровоцировал начало Гражданской войны. И вот наступил 1864 г. – время новых президентских выборов. Время, когда на полях сражений за свободу темнокожих уже сложили головы полмиллиона белых, и еще большее число молодых американцев вернулось домой изувеченными и раненными. Время, когда война поглощала ежедневно «более 2 млн. долл., казна была пуста, государственный долг достигал безумной по тем временам суммы 1700 млн. долл. В обстановке неразберихи и сумятицы, возникших в связи с ведением широкомасштабной войны, вольготно чувствовали себя разного рода авантюристы и спекулянты. В федеральных учреждениях столицы и на местах пышным цветом расцвели коррупция и казнокрадство. За взятки таможенные чиновники готовы были разрешить вывоз и ввоз чего угодно».[179]

И вот в этот момент истины и величайшего морального и физического испытания, когда так легко было пойти на сделку с совестью, оправдать свое малодушие непомерными жертвами, уже принесенными на алтарь чужой свободы, нация еще раз должна была дать ответ самой себе: во имя чего она столь щедро расплачивается собственной кровью? У Линкольна и большинства нации был один ответ: во имя достойного будущего. Они слышали этот ответ в своих сердцах. Они понимали, что терпят лишения и страдания, не скупятся жизнями своих сограждан за право считать свою страну великой прежде всего в нравственном отношении. «Запомните, что не от политиков, не от президентов, не от жаждущих занять должность в правительстве, а от вас самих зависит решение вопроса: будет ли сохранен Союз и будут ли свободы нашей страны обеспечены последующим поколениям», – говорил Линкольн, обращаясь к избирателям – простым людям Америки. Эти люди рассудили здраво, отдав ему свои голоса и тем самым решив исход беспримерной в истории битвы за свободу.

В феномене президентства Линкольна есть одна ключевая деталь, которая способствовала свершению его гражданского и политического подвига, равный которому трудно сыскать как в далеком, так и в близком прошлом. Это – безраздельное доверие народа к его мыслям, словам и поступкам, а доверие проистекало из безупречной и незапятнанной честности, с одной стороны, и осмотрительности и благоразумия – с другой. Когда среди северян, сочувствующих южанам, возник заговор против президента, радикалы из его окружения потребовали введения жесточайших репрессий против агентуры рабовладельцев вплоть до установления режима военной диктатуры. Но Линкольн не поддался искушению разрубить гордиев узел проблем одним махом. Он оказался мудрее Робеспьера, Маркса и Ленина, терпеливо развязывая узелок за узелком и закладывая прочный фундамент демократии в США, которые благодаря ему обрели право гордиться ею. Во всяком случае, что бы ни утверждали идеологические противники США, американский образец демократии ближе к ее современному идеалу, чем любой иной.

Откликаясь на убийство Линкольна, газета «Санкт-Петербургские ведомости» (от 14.04.1865 г.) проницательно заметила: «Если бы на его месте в эти истекшие четыре года стоял какой-нибудь дерзкий честолюбец, может быть, и демократическая Америка не избегла бы общей судьбы, – может быть, и она бы имела своего Наполеона со всеми последствиями, к которым ведет появление Цезарей в свободной стране. Соблюдение покойным президентом Линкольном самой строгой законности в эпоху трудной и страстной борьбы останется лучшей памятью его имени, величайшим правом его на историческую знаменитость, на благородную память потомства». Не сразу, не вдруг, пройдя еще через тысячи испытаний и попирая тысячелетние предрассудки, бело- и чернокожая части американской нации нынче сливаются в единое, нерасторжимое и демократическое единство благодаря личному мужеству и дальновидности своего президента А. Линкольна.* Его жизнь и деятельность послужили блестящей иллюстрацией справедливости Золотого правила для публичных политиков, открытого еще Периклом и гласящего: «Политик должен быть с народом во время выборов и впереди народа после выборов».