Магическое мышление коммунистического человека

Один австралийский абориген едва не умер от страха, когда узнал,

что во время сна под деревом на его ноги упала тень тёщи.

Дж. Фрэзер.

Если принять, хотя бы в принципе, излагаемую здесь концепцию наличия двух типов сознания, то будет нетрудно согласиться с мнением, что Дюркгейм и Леви-Брюль, по существу, были глубоко правы, объясняя вопрос об эволюции человеческого сознания и различая те или иные этапы его развития. Возможно, читатель найдёт справедливыми и соображения Тайлора, Фрэзера и Леви-Стросса, отрицающих реальность каких-либо существенных исторических подвижек или этнических, расовых и культурных различий в умственном потенциале людского рода. Обе точки зрения верны по-своему, так как каждая из них неполна и имеет отношение только к одной из сторон диалектики сознания. Несовместимость их позиций кажущаяся, так как коллективное сознание многолико и действительно подвержено развитию, тогда как индивидуальное сознание функционально и по своей внутренней сути остаётся неизменным и универсальным. Вместе с тем, понятие «разум» включает в себя обе составляющие, вследствие чего одностороннее рассмотрение этого феномена, строго говоря, некорректно.

Я не знаю лучшего, чем Фрэзер, проводника по «девственным дебрям» коллективных представлений людей той поры, когда заря логического мышления едва только начинала брезжить в их мозгу. Первое, что привлекает внимание при знакомстве с его энциклопедией людских мифов и заблуждений – «Золотой ветвью», состоит в той специфике мышления первобытного человека, которую автор определяет как магическое. Магия, по Фрэзеру, исходит из предположения, что все личные существа, будь они людьми или богами, в конечном счёте, подчинены безличным силам, которые контролируют всё, но из которых, тем не менее, может извлечь выгоду тот, кто знает, как ими манипулировать с помощью обрядов или колдовских чар. Второе важнейшее свойство первобытного сознания состоит в единообразии всеобщей постоянной веры в магию. По сравнению с бесконечным многообразием и текучестью религиозных учений магия всегда и везде в своей теории и практике остаётся, по существу, одинаковой. Третья особенность магического мышления, с точки зрения Фрэзера, состоит в его полной нечувствительности к опыту. Когда в некоторых уголках Амбоины (Индонезия) состояние гвоздичных плантаций указывает на то, что урожай будет скудным, мужчины ночью нагими отправляются на плантации и там с криками «Больше гвоздики!» предпринимают попытку оплодотворить деревья, как если бы это были женщины… Мать больного ребёнка на Невольничьем Берегу (Гана, Того, Бенин, Нигерия) верит, что её ребёнком овладел злой дух: для изгнания его она делает на теле маленького больного небольшие надрезы и кладёт в ранки зелёный перец или другие специи в уверенности, что тем самым причиняет боль злому духу и принуждает его уйти. От боли, естественно, бедный ребёнок визжит, но мать успокаивает себя мыслью, что вместе с ним страдает и демон.

Абсурд и нелепица – вот самое щадящее из того, что можно сказать в отношении такого рода практики и мышления человека магического мировоззрения. Тем не менее, вера в сверхъестественное столь сильна, что с поразительным упорством противостоит времени и всем научным и технологическим достижениям цивилизации. Не много найдётся среди современных европейцев тех, кто искренне не придаёт значения приметам, гаданиям, ворожбе, сглазу, астрологии, космической энергетике и иной паранормальной чепухе. Поскольку коллективное сознание коммунистического человека есть эволюционно более прогрессивный аналог группового сознания животных, между ними можно видеть не только различия, но и сходство. Сходство состоит в той всеобщности поведенческих стереотипов, которые определяют сознание и характеры каждого вида животных, включая Homo sapiens. Подчеркивая факт универсальной распространённости веры в магию в первобытной среде, Фрэзер (возможно неосознанно) даёт нам доказательство в пользу генетического родства между сознанием человека и животного. Различие состоит в том, что та часть (новая) коллективного сознания, которая отсутствует у животных и связана с языком и культурой, не имеет прямого отношения к повседневному существованию человека. Соответствующие этой части поведенческие комплексы не увеличивают его приспособленности к среде и условиям обитания.

Человек как вид существует почти вопреки своим новым коллективным представлениям. Не только у Фрэзера, но практически у всех этнографов, изучающих жизнь «отсталых» народов, описаны тысячи самых разнообразных обычаев, ритуалов, суеверий, огромное количество которых не имеют никакой рациональной или эмпирической основы и абсолютно бессмысленны. Исполнение некоторых из них приводит к деградации и даже гибели целых племён, как, например, это произошло с воинственным племенем йагов из Анголы, с индейцами племени ленгуа (Гран-Чако) или с племенем уветов (Западная Африка). Менее плачевны, но и не более результативны современные магические представления и действа (я не имею в виду, разумеется, самих «магов», которые всюду и во все времена умели зарабатывать свой кусок хлеба с маслом на невежестве толпы). Видимая безрезультатность, обременительность, а подчас и вредность такого эволюционного новообразования, каковым является магическое мировоззрение, не вписывается в концепцию дарвиновского естественного отбора. Последний призван отбраковывать мутации (в том числе и поведенческие, т.е. связанные с сознанием), не дающие каких-либо преимуществ, и сохранять те новые признаки, которые повышают приспособленность и конкурентоспособность во внутри- и межвидовой борьбе.

Если магическое сознание – визитная карточка Homo sapiens эпохи коммунизма – не имеет никакой сиюминутной, непосредственной адаптивной ценности, то чем можно истолковать его появление? У меня нет иного объяснения, кроме признания за ним свойства, родственного явлению преадаптации (предварительной приспособленности). Преадаптация вообще играет в эволюции организмов большую роль, повышая их обладателям шансы на выживание в новых или быстро меняющихся условиях. «Пример: «рыбьи легкие» и короткие, словно обрубленные, парные конечности кистепёрых рыб явились необходимой преадаптацией для перехода позвоночных к жизни на суше. Такой преадаптацией может быть и изменённое поведение», – утверждает Э. Либберт.15 Важными преадаптациями в процессе антропогенеза оказались хватательно устроенная рука и хорошо развитое пространственное воображение – признаки, унаследованные от предков, живших на деревьях.

В процессе генезиса нового сознания преадаптация служит механизмом «приучения» человека к когнитивной деятельности, стимулирует его интерес к поиску причинно-следственных связей между событиями, охватывающими гораздо более широкий круг явлений, чем это доступно механизму научения с помощью условных рефлексов или подражания. В вышеприведённом определении, данном Фрэзером, очень точно подмечено свойство магии видеть в природных феноменах определённую закономерность. Магия, пишет он, предполагает, что одно природное событие с необходимостью неизменно следует за другим без вмешательства духовного или личного агента. Фундаментальное допущение магии тождественно, таким образом, воззрению современной науки: в основе как магии, так и науки лежит твёрдая вера в порядок и единообразие природных явлений. Иными словами, с помощью магии человек эпохи коммунизма осваивает совершенно непривычный для него вид деятельности – моделирование окружающего его мира во всей полноте и сложности отношений и связей, существующих в нём. Не следует удивляться тому, что на этом пути он гораздо чаще приходит к ложным выводам, чем к истинным. Довольно того, что его иллюзорные представления не слишком часто наставляют ему синяков и шишек – не ошибается тот, кто ничего не делает.

Если назначение групповых представлений коммунистического человека в целом совершенно одинаково повсюду от западного побережья обеих Америк до восточных побережий Евразии и Австралии, то это вовсе не означает, что схожи результаты его интеллектуальных усилий. Из-за того, что магическое сознание неподвластно опыту и не контролируется им, оно почти совершенно свободно в своих конкретных выводах и проявлениях. Это как раз и создаёт невообразимо пёструю и причудливую мозаику обрядов, верований, предписаний, запретов и прочих воплощений магического мировоззрения. Тем не менее, оно обязано, так или иначе, считаться с родоплеменной организацией коммунистического сообщества. Свой посильный вклад в укрепление этих структур и, как следствие, в обострение внутривидовой конкуренции на «культурной» почве оно вносит посредством невежества и страха, присущего первобытному человеку перед всем неизвестным. Фрэзер отмечал, что из всех источников опасности дикарь страшится более всего магии или колдовства, и всех иноплеменников он подозревает в причастности к этому искусству. Когда Миклухо-Маклай приближался к деревне на берегу Маклая в Новой Гвинее, один из сопровождавших его туземцев сорвал с дерева ветку и, отойдя в сторону, некоторое время что-то ей нашёптывал; затем он поочерёдно подходил к каждому участнику экспедиции, выплевывал что-то ему на спину и несколько раз ударял его веткой. В заключение он пошел в лес и в самой чаще зарыл ветку под истлевшими листьями. Эта церемония якобы ограждала экспедицию от предательства и опасности в деревне, к которой она приближалась».

Культурные барьеры в коммунистическую эпоху держатся не только на страхе перед неизвестным. Описывая социально-политическую систему нуэров, Эванс-Причард отмечает тот парадоксальный, на первый взгляд, факт, что чем ближе народ к нуэрам по образу жизни и обычаям, чем ближе считают его сами нуэры, тем легче они переходят к враждебности. Но и среди самих нуэров, точнее, между отдельными сегментами племени столкновения и войны – обычное явление, переходящее из поколения в поколение: вражда длится вечно… обида никогда не забывается и расплатиться, в конце концов, надо человеческой жизнью. В основе этих взаимоотношений лежат, разумеется, многие причины, среди которых далеко не последнее место занимает психология коммунистического человека. «Всем своим поведением нуэр показывает, – утверждает Эванс-Причард, – что он ничем не хуже соседа… В их обществе нет хозяев и слуг, есть только равноправные люди, мнящие себя наиболее совершенным творением бога. Их уважение друг к другу особенно резко подчёркивает их презрение к другим народам».16

Страх перед неизвестным, презрение к иноплеменникам и преувеличенно высокое мнение о собственных достоинствах определяют психологический портрет магического, родоплеменного мировоззрения. И следует отметить, что в полном соответствии с марксовым тезисом о взаимоотношении общественного бытия и общественного сознания сохранение традиций родоплеменных отношений способствует консервации соответствующего мышления. Даже современные северокавказские боевой генерал авиации или профессор, руководствуясь индивидуальным сознанием и преуспевая в индивидуальных областях деятельности, вполне успешно вписываются в рамки цивилизованного общества. Но как только их мысли переключаются на интересы рода, в них немедленно просыпается дух древнего общинника, мыслящего категориями родоплеменного сознания.

Так как первобытное общественное сознание имеет целью сохранение традиционных устоев и стремится к торможению культурного, хозяйственного или политического развития, оно вынуждено ориентироваться на возможности и интересы арьергарда общества. Естественные индивидуальные генетические различия в способностях между людьми оно в расчёт, конечно же, не принимает, что превращает первобытное равенство в фикцию и кулачное право. Хватка родоплеменных традиций, эквивалентных по своему влиянию инстинктам животных, чудовищно сильна. Для преодоления инерции этих традиций эволюции потребовалось пустить в ход многократно испытанный механизм инсайта или инициативы одиночек, в мышлении которых произошла фундаментальная переоценка ценностей. Когда осознание некоторыми индивидами своих выдающихся интеллектуальных или психофизических качеств становится свершившимся фактом, оно принимается искать выходы для их реализации. Новое индивидуальное сознание находит единственный возможный для существующих условий выход, состоящий в ломке института ложного коммунистического равенства и в утверждении фактического социалистического неравенства. Таким образом, иллюзия всеобщего равенства между людьми становится первой жертвой культурного прогресса человечества.

 

Сознание и душа

 

Что такое душа? Человечек задумчивый,

Всем наукам, печальным и грустным, обученный.

Б. Окуджава

Магическое мышление имеет своим основанием не только веру в неотразимую силу магических чар. Сама эта последняя порождена другой верой первобытного человека – верой в существование двух взаимосвязанных миров: реального и потустороннего. Его воображение населяет природу не только вещественными объектами – видимыми, слышимыми, осязаемыми или обоняемыми, но и их идеальными дубликатами – духами или душами. Представление о всеобщей одухотворённости окружающего мира, наполненного различными разрядами добрых и злых духов, которые управляют обыденной жизнью и конечными судьбами человека, и число которых бесконечно, так что нет в природе силы или предмета, начиная от моря до комка земли на поле, которые не имели бы своего покровителя, Э. Тайлор относит к анимизму. Как возникают идеи, приводящие к анимизму? Ключевые и самые впечатляющие события в судьбе каждого человека, так или иначе, связаны с рождением и смертью его самого и его близких. И не удивительно, что нет человека, который бы не задумывался над тем, что различает состояния жизни и смерти, бытия и небытия, где кончается первое и начинается второе. Ещё менее удивительно, что эти мысли приводят его к представлению о чём-то неуловимо зыбком, что одаривает тело способностью существовать, вселяясь в него, и лишает тело этого дара, покидая его.

Но способность существовать тождественна возможности чувствовать. Жизнь вообще и в самом элементарном понимании, в частности, – это чувствование любого рода. Хотеть жить – значит желать испытывать ощущения. Для чего же мы чувствуем? Что бы там ни говорили рафинированные идеалисты и сколь бы ни была длинна, запутана и опосредована цепочка любых промежуточных звеньев чувствований, их конечным назначением является одно – избежать смерти, т.е. бесчувствия. В этом смысле назначение чувств, если можно ставить вопрос, таким образом, полностью совпадает с функцией сознания, финальная цель которого также состоит в том, чтобы избежать смерти, т.е. бессознательного состояния. Поэтому, следует признать, что, настаивая на всеобщей одушевлённости мира, гилозоисты* правы, по крайней мере, в отношении органической природы. Ибо даже молекула ДНК испытывает желание жить, т.е. наделена душой.

Коль скоро человек связывает представление о жизни с понятием души, он должен наделять её особым, выдающимся качеством, высоко возносящим её над бренной и посему жалкой телесностью. Это свойство души, противопоставленной телесности, заключается, на его взгляд, в её бессмертии. Трудно сказать, что побудило первобытного мыслителя изобрести идею бессмертия духа. Возможно, свою роль здесь сыграло то, что нет человека, который бы без особых на то причин не страшился и не избегал смерти, ибо таков основной закон жизни, общий для всех живых существ. Поэтому, ежечасно сталкиваясь с угрозой смерти и предчувствуя неизбежность её наступления, он в качестве самоутешения пришёл к поистине счастливой (точнее, приносящей облегчение) мысли обессмертить свою душу. Тем самым он хотя бы отчасти взял психологический реванш у смерти за свою телесную бренность.

Однако склонность нашего далёкого предка переносить свойства, присущие только ему или животным, на весь оставшийся мир, привела к недоразумению, т.е. к представлению о том, что его собственная душа относится к объектам того же порядка, что и души (духи) рек и озёр, гор и скал, деревьев и предметов домашнего обихода, например, топора или котла. Коль скоро душа, к счастью, бессмертна, она, стало быть, вольна покидать тело и переноситься с места на место, например, во время сна, экстаза или видений. Но, несмотря на своё бессмертие, она, увы, подвержена всевозможным напастям или болезням. И тогда, верили, колдун может заменить её свежей, здоровой душой зайца, оленя или ребёнка. Верили и в то, что даже на том свете она нуждается в тех же услугах и удобствах, которыми пользовалась на этом. Поэтому все первичные культуры содержали обычай при похоронах знатных персон отправлять в мир иной в качестве свиты их слуг, невольников и любимых жён, и этот обычай сохранялся в ряде мест чуть ли не до наших дней. Так, в Африке прошлого века королю Дагомеи полагалось войти в страну смерти с духовным двором, сотнями жён, евнухов, певцов, барабанщиков и солдат, которых убивали тем или иным способом либо живыми закапывали в землю. В Японии вплоть до XVIII века в случае смерти благородного вельможи слугам полагалось умерщвлять себя посредством харакири. Самоубийство вдов, желающих следовать за мужем, было весьма распространено в Китае ещё в прошлом столетии и иногда даже совершалось публично. Похороны кавалерийского генерала фон Вальдена, происходившие в Трире в 1781 г. согласно обрядам Тевтонского ордена, сопровождались убийством его лошади, каковую и зарыли вместе с ним.

Если вера в бессмертие души была общепринятой, то по поводу её вещественности или нематериальности мнения расходились. И хотя большинство придерживалось второй версии, много было и тех, кто считал душу материальным объектом. Из-за этого, в частности, во Франции, Германии и Англии до недавних пор бытовал суеверный обычай отворять окно или дверь для души, отлетающей от тела. Современные спириты и посейчас оценивают вес человеческой души примерно в 100 грамм (иногда – в 33 грамма). Мы бы ошиблись, думая, что подобные представления о душе были свойственны людям грубым и глубоко невежественным. Согласно воззрениям Эпикура, «те, кто утверждает, что душа бестелесна, говорят вздор: будь она такова, она не могла бы ни действовать, ни испытывать действие».17 С другой стороны, если верить буддийской традиции, во время своих многочисленных перевоплощений Гаутама принимал образ лягушки, рыбы, обезьяны и других животных. К тому же существовали различные мнения по поводу количества душ, имеющихся у человека. В племени дакота, к примеру, считали, что их не меньше четырёх.

Представление о душе как о чём-то действительно сущем и отличном от тела, восходящее, по-видимому, к палеолиту, т.е. эпохе рождения кроманьонца, сохранило свою власть и над сознанием современного человека. Платоновская теория идей есть, ведь, не что иное, как модификация или, если угодно, модернизация первобытного анимизма. С точки зрения Аристотеля, «душа есть причина как то, откуда движение, как цель и как сущность одушевлённых тел… Ведь все естественные тела суть орудия души – как у животных, так и у растений, и существуют они ради души».18 Схожее видение души «как животворящего начала тела» свойственно и Гегелю и вообще всей той философии, которая до недавнего времени числилась в России идеалистической.

На том же фундаменте анимизма возводились и все религии мира, что дало Тейлору основание заметить, что учение о душе составляет главную часть системы религиозной философии, которая связывает непрерывной умственной нитью дикого поклонника фетишей с цивилизованным христианином. Предельно недвусмысленно выразился на сей счёт Кант, признав, что его нравственные принципы строятся исключительно на вере в бытие бога и загробной жизни, т.е. души. Однако понимания души Кантом и «диким поклонником фетишей» всё же несколько отличаются друг от друга. Иначе чем объяснить то почти маниакальное упорство, с которым христианство и ислам ожесточённо преследовали магическое язычество. Если что и омрачало дух первобытного охотника, так это предполагаемые ужасные последствия вольного или невольного нарушения им всевозможных табу. Угрозу представляли и воображаемые козни врагов, всегда готовых напустить на него порчу, болезнь и даже смерть с помощью колдовства – чёрной магии. Но если первой мнимой опасности он мог избежать благодаря пунктуальному исполнению известных ему правил, то второй – противопоставив черной магии белую. Благо, против сглаза и наветов имелись свои контрприёмы, известные тем же колдунам и магам, с которыми не сложно было сторговаться. Так что воинственный бродяга-охотник был не так уж беззащитен и слаб перед миром выдуманных им злых духов, как нам кажется. Сама же идея души и её бытия превозмогла время, легко вписавшись в современный мир высоких технологий, науки и культуры под видом экстрасенсорики, астрологии, хиромантии и прочих языческих и неоязыческих суеверий.