Великая нравственная революция XX века

 

Моралисты, чье представление об истории складывается не из фактов реальной жизни, а из общих историософских схем или религии, часто склонны преувеличивать достоинства прошлых эпох и грехи нашего времени. Желание непременно обличить современников в меркантилизме, бездуховности и потребительстве, якобы вызванных ослаблением веры в религиозные идеалы, оказывается сильнее беспристрастного анализа сдвигов, происшедших в массовом сознании в последнем столетии. А эти сдвиги свидетельствуют о том, что человечество в целом буквально на наших глазах становится нравственнее и цивилизованнее, добрее и сострадательнее. Но можно спросить: а разве не наш век опозорил себя архипелагом ГУЛАГ и Освенцимом, Хиросимой и холокостом, «культурной» революцией в Китае и геноцидом Пол Пота? Не наш ли век выявил ужасающую степень моральной деградации, низость и порочность духовно нищего человека, лишенного высоких нравственных идеалов?

Что и говорить, ужасов и кровопролитий, подлости и обманов, которыми «славно» последнее столетие, с избытком хватило бы на все предыдущие века мировой истории. Но только ли ими заполнился XX век? Вспомним: со времен Александра Македонского и Цезаря до эпохи Наполеона война – это величайшее преступление перед человечностью, считалась делом, достойным героев. Мясники, лишавшие жизни сотни тысяч людей ради утоления своего непомерного и ненасытного честолюбия, представали в общественном мнении в ореоле воинской доблести и славы. Колониальные войны, которые велись Испанией и Португалией, Англией и Францией, Германией и Россией с XVI по XIX века, также ни у кого не вызывали и тени сомнения в нравственной подоплеке этого освященного тысячелетиями узаконенного разбоя. Никто не удивился превращению принципа «человек человеку – волк» в принцип «государство (нация) государству (нации) – волк», ведь правило Палмерстона (см. разд. 8.1.4.) казалось незыблемым, неподвластным коньюнктуре времени. И лишь II Мировая война, явившаяся последним звеном в цепи всемирных бандитских разборок ХХ века, породила, наконец, стойкое представление о вооруженном противостоянии как об аморальном способе разрешения конфликтов между народами. Отныне и впредь всякий, кому не дают покоя лавры верноподданных воинственного бога Марса, может рассчитывать на известность лишь в качестве военного преступника.

Вплоть до XX столетия исторический интерес для коллективного сознания представляло не человечество в целом, а лишь его сильное мужское меньшинство, тогда как женщины, старики и дети не рассматривались в качестве полноценных и значимых субъектов. Всего столетие назад весь род людской было принято подразделять на людей разного сорта, различавшихся цветом кожи, разрезом глаз, принадлежностью к той или иной крови, конфессии, идеологии, к тому или иному сословию. Недавно, почти вчера, еще никто не помышлял о том, чтобы протянуть руку помощи и сочувствия умственно или физически неполноценным членам общества. Напротив, многие цивилизации далекого и не очень далекого прошлого считали необходимым избавлять общество от их присутствия.

XX век произвел грандиозный, ошеломляющий, беспримерный переворот в коллективном сознании, касающийся представлений об отношениях между людьми. Он выразился, во-первых, в том, что возникло осознание необходимости выработки единых для всего человечества идеалов и ценностей, которые способствовали бы взаимопониманию и сближению мнений по наиболее важным, фундаментальным проблемам, касающимся существования мирового сообщества. Во-вторых, все большее понимание находит то, что традиционные, частные установки и приоритеты должны уступать общечеловеческим моральным и нравственным стандартам в тех случаях, когда первые противоречат вторым. Данная позиция совпадает с точкой зрения гуманизма, полагающего, что преступлением перед человечностью должно быть признано все, что ущемляет права конкретного человека, независимо от его пола, возраста и иных признаков. Это дает нам основание связывать происходящее сегодня моральное очищение человечества с влиянием гуманизма.

Но, могут спросить, а почему не с религией? С какой именно? – позволительно будет уточнить вопрос. Влияние последователей буддизма и ислама, индуизма и конфуцианства на становление современного миропорядка еще слишком незначительно, чтобы приписывать их конфессиям какую-либо существенную роль в формировании современного религиозно-универсального мировоззрения, если таковое вообще возможно. Да и военно-экономическая и научно–техническая мощь соответствующих сообществ невелика по сравнению с мощью христианского Запада. (В этом вся ирония и двусмысленность влияния религий в мировом сообществе.) Остается христианство с его «Нагорной проповедью», десятью заповедями и заветом любить ближнего. Увы, человечество не раз убеждалось в том, что не только слова этого учения полны фарисейства. Главное – его слова не соответствуют его же делам. В этих делах – не только лицемерие, но и жестокость, несправедливость, презрение к человеческому достоинству, свободе и чести.

В этом отношении христианство слишком во многом сродни марксизму и фашизму. Вот почему XX век предстает перед историком в таком невообразимо противоречивом свете, то вспыхивающим багровыми отблесками пожарищ I и II Мировых войн, то мерцающим мертвенным сиянием «холодной» войны между гибнущим, но еще не окончательно сломленным социализмом, с одной стороны, и либеральным гуманизмом – с другой. Вот почему этот последний может считаться истинным «виновником» той величайшей в истории человечества нравственной революции, которая совершается как бы исподволь, бесшумно, без фанфар и салютного грома. Следование его идеям облагораживает нравственный облик человечества. Поэтому можно сказать, что всемирная история – это процесс превращения гуманизма из феномена уникальной античной цивилизации в универсальное и всеобщее явление мировой культуры.

В терминах принципа дополнительности, сформулированного Н. Бором,[219] этот процесс представляет собой диалектическое снятие противоречий между интересами индивида и социума путем достижения компромисса. При этом снятию противоречий в области материальных отношений предшествует их устранение в сфере сознания, между его индивидуалистской и коллективистской составляющими, и создание представления о том, что такое наше «Я» и что такое «МЫ» как окружение (семья, община, род, народ, государство) этого «Я», воздействующее на него извне и формирующее его ответные реакции.

Около 80% времени существования коммунистического Homo sapiens его развитие продвигалось поистине черепашьими шагами по той причине, что в его сознании «МЫ» подавляло индивидуальное «я». Но у некоторых индивидов их маленькое «я» не мирилось со своим подчиненным положением, и когда изменившиеся эколого-демографические условия предоставили им возможность, они произвели тихий переворот, поставив свое разросшееся «Я» над уступившим его напору уменьшившимся «мы». Индивидуальное сознание каждого отдельного члена такого коллектива пошло на поводу у предрассудков коллективного сознания, воплощенного в «Я» вожака, лидера, монарха, вождя. Поскольку ни о каком равноправном партнерстве между «Я» и «мы» или между «Я» и «я» не могло быть и речи, то не могло быть подлинного прогресса.

Выдающаяся роль гуманизма состоит в том, что он не смирился с участью этого подавленного множества маленьких «я». Развив в людях чувство собственного достоинства, он нашел способ перевести униженное, задавленное «я» в расправившее плечи большое «Я». Тогда-то они и осознали аморальность существования несправедливой социальной иерархической пирамиды. Все остальное явилось следствием этого осмысления и, так сказать, инсайта. Начало было положено, а цепочка событий, предшествовавших ему, выглядит следующим образом:

МЫ/я → Я/мы → Я = ВСЕ

На третьей стадии эволюции культуры «мы» не исчезает полностью, а становится посредником между «Я» и «ВСЕ», где «ВСЕ» – это сумма равноправных «Я», т.е. роль «мы» становится формально несущественной. Тогда-то и вступают в игру механизмы свободной внутривидовой культурной конкуренции, создающие неодолимую движущую силу прогресса человечества во всех сферах его идеального и материального бытия. Это снова возвращает нас к общей идее о том, что гуманизм как мировоззрение – это искусство равновесия между общественными и частными интересами на основе триады демократии, рынка и нравственно-правовых императивов.

Гуманизм и эффект Журдена

 

Г-н. Журден: Что? Когда я говорю: «Николь! Принеси мне

туфли и ночной колпак», – это проза?

Учитель философии: Да, сударь.

Г-н. Журден. Честное слово, я и не подозревал, что вот

уже более сорока лет говорю прозой.

Мольер

У читателя, не потерявшего интерес к излагаемым здесь соображениям, наверное, давно созрел вопрос: если гуманизм и в самом деле так значим для развития мировой цивилизации, то почему представления о нем разительно не соответствуют степени этой значимости? Если он действительно не ограничивается сферой исключительно нравственной или узко культурной, но на протяжении вот уже двух с половиной тысячелетий являет собой также образ жизни индивида и общества, то почему никто до сих пор не замечал этого его долголетия и этой его многогранности? Дефиниция «гуманизм» существует уже 6 веков. Тем не менее, почему-то ни один историк или философ, ни один политик или экономист не счел возможным или необходимым подчеркнуть особенность гуманизма как явления одновременно идейного, правового, политического и экономического. В чем причина невидения его истинной сути – фундамента западной цивилизации? Причин, увы, множество. Они делятся на две группы: объективные и субъективные. Рассмотрим их по порядку.