Почему все питерские палеолитчики выполняли просьбы станко. Неужели с ним можно было находиться хоть в каких-то дружественных отношениях.

Ну, они ровесники, вместе или в одно время учились, их мало, и это один клан. Кроме того, они тоже заинтересованы в поддержании отношений со Станком. Все ездили копать на юг, на свои памятники, и хотели продолжать ездить, он всех их тут принимал. Они от него в какой-то мере зависели, а что им толку от такого фраера, как я? Это обычные человеческие отношения.

Короче, они меня завалили без официальных последствий. Я плакал Массону в жилетку. Он меня утешает: «Надо вести себя разумно. Они закусили удила. Ничего хорошего не выйдет. Добавьте к теоретической части главу о кочевниках и приезжайте». Я говорю: «Там получится несколько механистически. Стройность работы нарушается». «Ничего. Вы же способный человек». «Но у меня нет своего материала по кочевникам. Эти материалы не мои». Он отвечает: «Ну, покопайте, соберите. Вы же еще молоды, ничего страшного». Как бы там ни было, мы с Карышковским решили, что резко сменим тематику, а Владимиру Никифоровичу отклоненная диссертация была сдана под видом несостоявшейся плановой темы.

В ленинградском Институте великолепная библиотека. Именно там хранится архив Императорского археологического общества. А мой условный рефлекс читать все подряд иногда бывает полезен. Здесь оказался именно такой случай. Так вот, я вышел от Массона и поперся в архив из голого научно-праздного любопытства. Раз я уже в Питере. Решил выяснить историю вопроса: кто копал курганы в Буджаке, Бессарабии, когда копал, и нет ли там погребений средневековья. И нахожу огромную коллекцию кочевнических древностей – примерно сто пятьдесят погребений разных эпох, – которые были раскопаны в конце ХІХ века штабс-капитаном Иоилем Яковлевичем Стемпковским и его женой. Жили они в Тирасполе и копали курганы в предместьях города. Оба были фанатиками курганных раскопок. За это время они раскопали более полутысячи курганов. Стемпковский был смотрителем арестного дома в Тирасполе, то есть заглавным вертухаем, и нехватки в рабочей силе не испытывал. Трудились арестанты, а супружеская чета руководила процессом.

Архив полностью сохранился. Фотографии, отчеты, дневники, полевая документация. Эта коллекция решала для меня вопрос с материалом для новой диссертации. Средневековыми кочевниками этого края никто не занимался. Об этой коллекции знал Федоров-Давыдов. Он работал, в основном, с поволжскими погребениями, но упомянул, что есть такие же находки и в Бессарабии. Первым делом, я тщательно перекопировал дневники. Тогда не было ксерокса, пришлось все переписывать руками. Дневники были разного качества и сохранности. Там были и схемы погребений, тщательное описание материалов, фотографии и рисунки этих материалов. Неделю-другую я все это руками переписывал. Не было лишь самих материалов.

Материалы были утеряны?

Там была вот какая история. Раскопки велись в пределах тогдашней Херсонской губернии. Стемпковский, не будучи археологом, формально, копал под открытый лист знаменитого по местным понятиям, херсонского археолога Виктора Ивановича Гошкевича. Гошкевич был фанатом и собирал все древности в округе. Им издана знаменитая книга «Клады и древности Херсонской губернии». Он же является основателем Херсонского музея древностей, который содержит коллекции очень высокого качества. Жил Гошкевич довольно бедно. У него была дочка с фамилией Фабрициус, видимо по мужу. Она, собственно, и опубликовала книгу отца, упорядочив все это наследие. Сами древности бережно хранились в музее.

Материалы раскопок Стемпковского находились в Херсоне, поскольку сдавать их следовало автору открытого листа. Это все что я узнал о судьбе коллекции, будучи в Питере. Диссертацию оставалось изложить на бумаге, копать незачем, материала оказалось достаточно. Мне повезло: в Тираспольских курганах были погребения разных периодов, но преобладали средневековые. В отличие от средневековья, которым никто не занимался, скифов опубликовала Мелюкова. Энеолит частично опубликовал Дергачев. Материалы следовало во что бы то ни стало найти. Я записал все полевые номера погребений, скопировал полевые списки, описи, сел в самолет и полетел прямо в Херсон. Тут следует оговориться. Одесское Общество истории и древностей было богатым и знаменитым, и оно травило и презирало Гошкевича в его родном Херсоне.

Почему?

А какого хрена он возится в нашей земле? Провинциал, примерно, вонючий. Поэтому Общество не желало иметь дело заодно и с этим Стемпковским. И все материалы он сдавал в Херсонский музей. Это никоим образом не нарушало процедуру, поскольку Херсон был центром губернии. Через несколько лет Стемпковский то ли спился, и ему надоело копать, то ли постарел и заболел. Короче говоря, последние годы раскопок проводились только его женой. В конце концов, начали травить и Гошкевича. Ему не выдали открытый лист, начались всякие козни и химины куры. В архивной переписке все это отразилось. Как бы там ни было, все материалы шли мимо Одессы, хоть она и была ближе, и прямо попадали в Херсон.

В Херсоне живет мой друг Сережа Мохненко, который принял меня, естественно, с распростертыми объятьями. Я сляпал себе отношение и пошел к директору музея. Тот меня отправил к заведующему фондами по имени Исаак Эммануилович Ратнер. Я передал ему поклон от Петра Осиповича, все как надо. Он приветливо кивает и дает мне все материалы Стемпковского. Я начинаю их рисовать, записываю шифры и довольно быстро обнаруживаю, что эти шифры совершенно другие. Опись иная. Погребения у меня записаны в одном шифре, а сами этикетки на материалах носят другую нумерацию. То есть, полевая опись не соответствует описи материалов, взятых на инвентарь. Это сводило на нет всю работу. У меня на руках была груда материала, который никак невозможно посадить на погребения, в которых он был найден. За исключением одного способа. Музейный хранитель шифрует полученные материалы своей описью, как ему удобно. Единственное, что он обязан сделать – указать в соответствующей инвентарной книге, под каким полевым номером находится та или иная находка. Трудно себе представить, чтобы такой добросовестный ученый, как Гошкевич, мог поступить иначе.

Прихожу к Ратнеру и прошу книгу соответствий. На что он глумливо улыбается и мне говорит подлым голосом: «Она пропала во время Великой Отечественной войны!». Я говорю: «Как же так?» Он отвечает: «Ну, вот так. Вы не знаете, что такое Великая Отечественная война? Столько народу погибло, а вы меня про какие-то дневники спрашиваете». А я точно знаю, что он лжет. Потому что Дергачев видел эту книгу, Ратнер ему давал. Мало того, Мелюкова опубликовала скифов в пятьдесят седьмом году, когда войну уже забыли. Книгу давать ему было неохота, потому что он сам хотел публиковать эти материалы. Во всяком случае, так мне сказали девочки-сотрудницы. Ратнер еще не был кандидатом наук, возраст немолодой.

Я сижу в отчаянии и рыдаю в этом музее и, честно говоря, не знаю, что делать. А вокруг бродят молодые девушки. Начинаю их автоматически клеить. В результате, одна из них говорит, что книга все-таки есть. Я пошел ее поить разными алкогольными напитками. И комплименты говорить. А потом завел на чердак музея и подружился с этой дамой окончательно. В результате чего она мне велела прийти на следующий день, примерно в полдень, потому что Ратнер уходит на обед и шляется где-то часа два-три. Приказала взять ручку и бумагу...

Прямо как в романе Умберто Эко «Имя Розы»…

Похоже. На следующий день она прокралась к нему в кабинет, притащила мне эту книгу на чердак, и я в течение часа свел все инвентарные списки*. Книга была не такой уж большой, опись более сотни погребений. Перешифрованные номера переписал, свел описи, все получилось абсолютно точно. Ратнер вернулся с обеда, разумеется, ничего не заметив. Хранитель древностей… Ха-ха! «Вот так у нас хранится Советская граница!» знаешь эту песню?

Не знаю.

Как же так? Неужели я тебе ее не пел? Это «Песня про пуговку». Ее сочинил, по-моему Юра Михайлик. Мы ее радостно распевали в шестидесятые и семидесятые годы. Сейчас уже почти не осталось людей, которые ее помнят. Давай спою:

 

«Коричневая пуговка валялась на дороге,

Никто ее не видел в коричневой пыли.

Но мимо по дороге прошли босые ноги,

Босые, загорелые, протопали, прошли.

Последним шел Алеша, Алеша босоногий,

Он нес корзинку с ягодой, и больше всех пылил.

Случайно иль нарочно, того не знаю точно.

На пуговку ногою Алеша наступил(2 раза).

А пуговка-то эта от заднего кармана,

И буквы не по-русски написаны на ней.

К начальнику заставы бегут-бегут ребята,

К начальнику заставы, скорей, скорей, скорей!(2 раза)

Начальник всех их принял, рассказывайте строго,

И карту укреплений пред ними разложил.

Вблизи какой деревни, и на какой дороге

На пуговку Алеша ногою наступил?(2 раза)

Четыре дня скакали советские солдаты,

Четыре дня искали, забыв покой и сон.

В деревне повстречали седого незнакомца,

И строго оглядели его со всех сторон.(2раза0

А пуговицы нету у заднего кармана,

И сшиты не по-русски зеленые штаны.

А в глубине кармана патроны от нагана,

И карта укреплений Советской стороны.(2раза)

Вот так у нас хранится Советская граница!

И никакая сволочь ее не перейдет!

В Алешиной коллекции та пуговка хранится,

За маленькую пуговку – ему большой почет».(2 раза)

 

Ладно, я отвлекся. Так вот, на прощание я пошел к Ратнеру, погоревал у него на плече. Поблагодарил за содействие и все такое прочее. Приехал домой и написал большую статью с рисунками погребений, с историографией вопроса, описанием материала. И тут Дергачев мне предложил немедленно опубликовать эти материалы в своем молдавском сборнике, который он готовил. Эта публикация оказалась источниковедческим фундаментом моей второй диссертации...