Почему вы решили, что здесь был похоронен именно эмир?

Потому что не было другого претендента в то время и на этой территории на столь богатую погребальную почесть. Байдара был в свите византийской принцессы Баялунь, третьей по рангу жены хана Узбека. Он командовал охраной. Принцесса отправлялась навестить отца, Андроника III Палеолога, ее кортеж оказался на левобережье Дуная, близ переправы осенью 1334 года. Ибн-Баттута также был в этой свите. И он пишет, что по прибытию к переправе эмир Байдара скончался и был похоронен здесь же, со всеми полагающимися почестями. Здесь же, у этой переправы, мы его и нашли. Я понимаю, что это гипотеза, но даже строгий Институт археологии, который меня геть як ненавидит, пропустил статью в научную литературу, в свое же собственное издание. Я помню, Смиленко, зав средневековым отделом, лично настояла на публикации. Они посчитали, что гипотеза не противоречива.

Я все это рассказываю к тому, чтоб было понятно, отчего мы не сразу заметили сарматку в ямном кургане у Михайловки... Довольно грубо я начал проверять эту доску. Воткнул лопату в землю, и... Все-таки, профессионализм археолога – это инстинкт движения. Лопата ударилась обо что-то твердое. Вернее, как бы это правильно сказать, она только начинала ударяться, понимаешь? Опыт и интуиция – вещи великие в нашем деле. Я взял лопату, потому что был уверен, что деревяшка оказалась здесь случайно, и внизу ничего нет. Решил проверить ее чисто механически и пойти дальше на траншею... У меня мгновенно оторвалась нога от заступа. Ударилась лопата об абсолютно целый кувшин синего стекла. Я его ухитрился даже не поцарапать своей лопатой - на нем не оказалось ни одной трещины. Такие находки, как известно, – особенно находки целых сосудов, – огромная редкость. Этому кувшину было две тысячи лет, он ныне экспонируется в золотой кладовой Одесского археологического музея.

Меня охватило состояние полной растерянности. Я взял ножик, щетку и расчистил этот сосуд. Тогда и начал работать, как следует. Потому что, когда не знаешь, как работать, надо работать правильно. Я начал оконтуривать это дерево, которое оказалось остатками погребальной колоды. Бульдозеристы под руководством Ивы в это время пахали на противоположной стороне кургана. Нас разделяла бровка высотой пять метров, меня никто не видел. В соответствии с методикой, зачистку погребения следует начинать от головы и продвигаться к ногам.

Я начал зачищать, увидел череп и хотел посмотреть, что вокруг. Тут же попалась маленькая, розетковидная золотая бляшка. Я напрягся, отложил ее в сторону, и у меня возникло страшное подозрение. Засунул нож под нижнюю челюсть и увидел … золотое ожерелье с драгоценными камнями в оправе. Я перепугался, присыпал украшение и начал искать руки скелета, сообразив, что к чему. На запястье увидел золотой браслет. Залез под вторую руку, увидел второй золотой браслет... Честно могу сказать, я просто оцепенел от страха и ужаса, потому как понял - меня теперь посадят точно и окончательно. Приподнялся, осмотрелся. Вокруг бегали дети. Но они наблюдали за процессом издали и ничего не видели. Я присыпал костяк землей и уселся рядом.

На часах было три. Пришла Ива. Я ей говорю: «Завязывай!». Она отвечает: «Ты что, с ума сошел? Пахать можно еще часа три-четыре». Я на своем: «А мне, вот, надоело работать. Лучше посиди тут, я отпущу технику». Пошел, отпустил бульдозеристов и школьников. Они не хотели уходить. Я настоял под благовидным предлогом. Рабочие все поняли и оставили нас в покое. После чего я вернулся к Иве и все показал. Она тоже обалдела. «Это совершенно уникальный случай», – говорю. «Беги в село, немедленно вызывай команду из Одессы. Мы должны его брать монолитом».

Зачистка столь уникального погребения должна происходить только в лабораторных условиях, при тщательном соблюдении всех методик. К этому делу следовало подключить целый штат реставраторов. Но прежде надо подготовить погребение к тщательной консервации. Поэтому Ива побежала в сельсовет и вызвала начальника экспедиции, Чернякова, пока я сторожил находку на кургане. Мне помогал Бонд, потому что я всерьез стал опасаться за свою жизнь и сохранность погребения...

Иван Тихонович приехал очень быстро, на «Жигулях» Кушнира. Приехал поздним вечером прямо на курган. Я начинаю ему рассказывать: «Вот такая ситуация, Иван Тихонович, надо брать монолитом. Золото, кувшин, деревянная колода, множество мелких украшений, зеркало. Надо длинные доски в селе достать. Мы с вами все сделаем»... Несмотря на то, что он нас морил голодом, я к нему тогда не так уж и плохо относился. Подумаешь, жадность – человек слаб, завязавший алкаш - бывает. Но та сцена, которая последовала дальше, заставила меня его возненавидеть. Навсегда. Простить и понять можно все, но только не это.

Черняков не слушал, он подскочил к погребению, схватил лопату, и при свете фар эта гнида полезла в могилу.

Первое что он сделал - воткнул заступ, вытащил ожерелье и положил себе в портфель. Затем подковырнул браслеты и снял их тоже. Я нервно задергался. Он закричал: «Это же бесценные вещи! Их нельзя здесь оставлять! Это безответственно! Что вы себе позволяете?»... Знаешь, я до сих пор жалею, что не избил его прямо там, на месте. Но у меня был шок, как парализовало. И вместо того, чтобы дать ему по морде, я бессильно застонал: «Иван Тихонович, вы же ученый! Что вы делаете?». Черняков в ответ только меня обматерил, сел в машину и уехал в Киев хвастаться, какое замечательное погребение он нашел. А нам велел, чтобы мы его дочищали до конца...

Многим своим гонителям и врагам я все давно простил. Но Чернякову эту историю простить не могу. Нам оставалось лишь дочищать нашу сарматку прямо в поле. Несмотря на произведенный мародерский начальственный погром, в погребении оставалось огромное количество золотых украшений. Прослеживались всевозможные обрядовые дела. Но картина уже была полностью и окончательно испорчена. Сарматка оказалась вся засыпанной золотом. Я и не пытался ее опубликовать, лишь написал через много лет рассказ в своей книжке.

Но история на этом не кончилась. По сарматскому ритуалу женские головные уборы украшались золотыми ведерками и одной золотой височной серьгой, в данном случае, колечком. Височное кольцо несколько отличается от серьги по назначению – оно крепится не на мочке уха, а на диадеме и висит в районе виска. Диадему мы тоже нашли, но она была какая-то тусклая, разрушенная. По ритуалу сарматские дамы носили одно такое кольцо.

Надо заметить, что погребение находилось не в кургане, а чуть в стороне, под полой. Сарматы его спрятали, в соответствии с погребальными традициями своего общества. Это было целое курганное поле. Насыпи соседних курганов были полностью разрушены и прослеживались в пятнах, либо же несколько выделялись на плоской местности. Среди прочих там был один курганчик, где присутствовала керамика сарматского времени. Но захоронения не было. После находки нашей «принцессы» все стало на свои места. Ритуальный курганчик возвели в стороне, совершили на нем тризну. Об этом свидетельствовали многочисленные кости. Разбитый сосуд полностью собирался. Само погребение было спрятано под полой соседнего кургана ямного времени. Найти ее в этой ситуации можно было лишь в результате сплошной зачистки всей насыпи и прилегающих пятен. Грабителям это не под силу, тем более что состав грунта не позволял точно определить границы впущенной в насыпь могилы. Эти ребята знали, что делали, когда спасали могилы своих вождей от грабителей. Вот и мы нашли ее совершенно случайно...

Простить мне такую роскошную находку начальство никак не могло. Этот сопляк, мол, выкопал самое богатое погребение в Одесской области, а они всю жизнь пашут, как ломовые лошади, и ничего не находят. Поэтому это открытие надлежало у меня отнять и присвоить. Себе, естественно. А меня искусственно скомпрометировать. Прежде всего, Владимир Никифорович с Иваном Тихоновичем написали на меня в ОБХСС и КГБ. Вернее, не сами написали, а организовали донос. Писали другие. Мне инкриминировалось воровство так называемой второй серьги.

Сколько меня раз дергали, даже не могу перечислить. Думаю, отчасти из-за этого меня впоследствии выгнали с работы... Как-то мне очередной раз позвонил следователь ОБХСС и вызвал к себе. Являюсь. На столе лежит копия моего полевого дневника. Я ему рассказал ту историю, которую сейчас рассказываю тебе. Он выслушал, посмотрел на меня и говорит: «Я не верю, что вы могли что-то взять. Идите. Извините, что мы вас побеспокоили». Оказывается, и среди них попадаются приличные люди. А может, им было не до меня. Дело-то не политическое и не особой важности. Тем более был ясен контекст жалобы. Короче, меня после этого визита перестали мурыжить и оставили в покое.

Видимо следователь оказался хорошим психологом – он просто почувствовал, что инкриминировать мне можно все что угодно, но только не это. Воровство любого археологического материала – для меня высшая степень надругательства над своим делом. Это как «попрание всех основ», да?.. Клянусь, это не лицедейство, просто я так устроен. Здесь у меня стойкая система ценностей. Есть масса других способов зарабатывать деньги. Воровать при этом вовсе не обязательно.