Трест рисковал – вы могли уйти, не расплатившись.

Она подписала просто так. За любовь к нам. Ты выпей столько коньяка и попробуй не подпиши таким милым людям, как мы с Джоном. Когда я превращаюсь в сгусток обаяния, передо мной мало кто устоит. Но если и еще Джон рядом, то в принципе нет такой крепости, которую бы не взяли большевики.

Но вы же не дали зарплату людям, которые в тресте на вас работали!

Почему? Очень даже и дал. Но сначала я должен был добиться, чтобы эти деньги были переведены на контору Русецкого. Изначально она должна была мне поверить. Потом я поехал в министерство и обналичил бабки. Таков механизм финансовой работы. Если мы не выполнили работы, то договор нам не подпишут, и деньги мы не получим. С другой стороны, работы в поле не могут начаться без денег. Искусство начальника экспедиции состояло в том, чтобы организовать работу под честное слово, на основании которой будут закрыты процентовки трестом, который денег еще не получил. Но и не получит, если мы не предъявим в министерство эти закрытые процентовки. У работяг сохранялась туманная надежда, что я окажусь приличным человеком и заплачу. Я таковым и оказался, полностью расплатился, все были довольны. Такова структура советской плановой экономики.

Подпись этой дамочки было получить сложно еще и потому, что она несчастная женщина. Не старая, лет около сорока. Но очень изношенная жизнью. Видимо, одинокая. С озлобленным лицом. Сидит и всех ненавидит. Работает на самой окраине Николаева, по дороге на Херсон. Она туда каждый день таскается на ненавистную работу со своей николаевской слободы. Так она провела всю свою молодую жизнь. Есть у нее дети или нет, я не помню. Выглядела она довольно болезненно. Меня поразили ее ноги. Они были распухшими, усыпаны варикозными венами. И кого она там видит всю свою жизнь? Только этих работяг, которых на дух не переносит... Представь себе внешний облик учреждения. Во дворе, за бетонным забором, напротив двухэтажной коробки, стоят, пошатываясь, какие-то промасленные ханыги. За гаражами раздавался пьяный визг. Идет дождь и грязь хлюпает под ногами. Обстановочка…

И тут к ней приходят такие блестящие джентльмены, как мы с Джоном. Начинают читать стихи, лить коньяк и говорить, что жизнь прекрасна. Без умолку восхищаются ее прелестной красотой и спрашивают, зачем она здесь находится. И приходите к нам на курган, и пошли на пляж! И наливай, и конфетку поешьте! Боже, как вы хороши собой! И ничего не просим, кроме автографа... Мы уже договорились, что поедем завтра на пляж в Коблево, будем там резвиться и разгонять тучи. Дама млеет, как любая нормальная женщина и ставит свою подпись. После чего мы уже вместе с ней пошли к начальнику треста. С ним было потруднее, потому что он мужчина. Ему мы купили водяры в соседней лавке, взяли закуски. Посидели с ним, рассказали про море, про курганы и еще чего-то. Шлепнул он печать через полчаса. А до этого никому не давал. Шлепнул и еще сказал «спасибо», отвез в Николаев на служебной машине. Не будем вспоминать драматическую судьбу малообаятельного Васи Никитина.

Мне и всей моей группе Русецкий дал премиальные в размере месячного оклада за блестящее выполнение трудовых показателей. Признался, что считал эту экспедицию дохлым номером. Отчет я написал немедленно. И финансовый и научный. Мою группу и меня самого Русецкий взял на год на работу со стабильным окладом. После чего сказал, что я должен поехать в разведку. Тут начались конфликты. Поисково-разведывательные работы он оплачивать не захотел. Необходимо было сделать какую-то разведку в районе Дуная. Там планировалась какая-то стройка. Я попросил бабки на поездку, потому что у меня своих не было. Он настаивал, чтобы я сделал на свои, а сам обещал потом расплатиться. Тут снова звонит Сапог и говорит: «Давай я тебе сделаю разведку за полцены. Сколько тебе полагается на все?». «По-моему, триста». Он говорит: «У меня почти вся разведка готова. Давай сто пятьдесят рублей, я тебе передам материалы по этому району». Я ему вручил деньги, он мне принес всю готовую документацию. Бегать по полям не пришлось.

Я поехал в Киев. Говорю: «Разведка готова, давайте бабки. Или хотя бы верните триста рублей». Русецкий начал крутить: «Мы тебе зарплату платим. И так тебя выручили. Премию дали. Чего ты еще хочешь?». Я отвечаю: «Я же вам еще пригожусь». «Скажи спасибо, что мы тебе командировку оплатили, нас вот-вот разгонят»…

Страна практически потеряла управление. Головной Институт все время отказывался от проведения новостроечных экспедиций, потому что у него не было сотрудников и денег на археологические работы. При этом строительные организации, которые должны были оплачивать охранные раскопки на местах строительства, тоже не имели средств. Или же не желали их на нас тратить. Когда процесс развала страны наблюдаешь изнутри, то даже его не замечаешь. Правда, люди страшно меняются. Вдруг наступает полная свобода и повальная безответственность. Нет никакого административного давления. Хочешь – работай в Институте. Или можешь создать себе хоздоговорную группу, или малое предприятие. Чем ты занимаешься, не имеет никакого значения, лишь бы тебя зарегистрировали. И власти все время регистрировали эти кооперативы. Кооперативщики перенимали деньги и смывались.

Контора Русецкого была подобным учреждением. Он также искал себе официальную государственную крышу. В данном случае, когда Институт перестал платить зарплату, смылся в кооператив. А потом сожрал своего начальника и разделил фирму, перейдя под крышу Министерства культуры. Ему нужно было нахапать договоров, отмыть бабки и свалить. Поэтому он нашел себе соответствующего бухгалтера, который не давал деньги ни под каким предлогом. Они в результате и свалили.