Откуда Дергачев пришел в археологию?

Валентин Анисимович - исконный молдавский археолог. Он оттуда родом. В археологию попал случайно. В свое время работал поваром в экспедиции у Бырни. Потом заинтересовался, стал рабочим, прекратил готовить, поехал в Ленинград и поступил в университет. Закончил его, вернулся в Молдавию, начал работать. Нормальная, достойная научная карьера... Но Яровой не мог ему этого простить. Все время вспоминал ему поварскую деталь его биографии. Даже опубликовал ее в своей популярной книжке…

Кажется, Дергачев первым стал применять метод корреляции в археологии...

Среди них – безусловно. Он меня еще учил этому. Это питерские штучки. Типология у него разворачивалась на целых простынях – огромные таблицы. Перфокарты взвешивал, чтобы они сами нанизывались на штыри. Каждая карта находила свою щелочку. Таким образом, он все материалы распределял по группам, категориям, функциям. Мы с ним много раз это обсуждали. Он фанатик. Про типологию и всевозможную категорийность материала готов был увлеченно говорить часами. Его мало что интересовало, кроме черепков. Дергачев – превосходный методист. Теория его куда меньше занимала. Прикладные специалисты к методологии относятся с необычайным пренебрежением. Тем не менее, мы сдружились.

Травить они его начали исключительно по конкурентно-иерархическим соображениям. Дергачев был достаточно молодым человеком, чуть за сорок. Возникла опасность, что он защитит свою докторскую. Даже несмотря на то, что он не знал, где ее защищать. В Питере, его любимом, тогда докторского совета не было. Ближайшие два совета располагались в недоброжелательных к нему Москве и Киеве. Поэтому работа слегка присохла. Но враги знали о его планах и решили, как хорошие врачи, что лучшее лекарство - это профилактика.

Жадный и скупой Яровой начал звонить по межгороду и строить планы с Сафроновым и Черняковым. Счета за телефон приходили в бухгалтерию, где работала то ли жена Дергачева, то ли кто-то еще. Там посмотрели, какие номера и все всё узнали. Разговоры были долгими, по сорок минут, иногда по часу. Эти звонки совпали по фазе с травлей... Ларчик открылся просто - стало ясно, что дело инспирировано Яровым.

В своем письме Дергачев просил высказаться. Больше ничего. Не было ни звонка, ни предупреждения, ни личной просьбы. Сопроводиловка была совершенно официальной. Я сначала решил было ему позвонить, но потом передумал. Получается, что сомневаюсь. Мне все стало ясно после вторичного прочтения письма Чернякова. Я понимаю, что Дергачев мешает Яровому. Но какого хрена Иван Тихонович возникает из своего вонючего Киева? За Черняковым закрепилась стойкая репутация самого крупного вора в украинской археологии. Быть может, не самого, но он явно входил в почетную десятку. И теперь дубинку у него, видите ли, украли... Кто ему самому мешал или мешает стать доктором?

Я сел за машинку и написал ответ на бланке своего управления. Написал о том, что получил эти письма и глубоко проникся их содержанием. И считаю эту историю возмутительной, поскольку знаю Дергачева, как великолепного специалиста, самостоятельного теоретика в археологии. Мало того, я считаю его своим учителем. И во многом ему обязан качеством своей выучки. Я не могу себе представить, что его диссертация не самостоятельна, хотя и не являюсь узким специалистом в области энеолита. Но знаю точно, что разработки Дергачева в области этногенеза древности произвели необычайно продуктивное влияние на развитие нашей науки. Это великолепные работы. То, о чем пишет господин Черняков и Кº – грязные инсинуации. И прошу комиссию, если она склонна, учесть мое скромное мнение по этому вопросу. Что же касается авторов писем, то лучше бы они занялись наукой, а не этой грязью. Или, на худой конец, посадили бы по дереву.

Написал очень резко и отправил в ихний молдавский президиум. Ни ответа, ни привета. Это было зимой восемьдесят седьмого года. И я подзабыл об этой истории. Дергачев мне потом рассказывал, что все люди, которым он отправил письма, ответили в том же духе, и дело не состоялось.

Правда, зависла защита его диссертации. Но Массон постарался, и вскоре докторский совет был открыт в Питере. Дергачев прошел чуть ли не на первой же сессии и быстро стал доктором. Я в это время сидел в Москве со своим завалом. Дергачев вернулся домой, будучи единственным доктором наук в Молдове. Они устроили выборы директора Института, и он их выиграл. Я приехал в Кишинев в момент инаугурации. Смена власти произошла не сразу, но в достаточно краткие сроки.

Я все это веду к гагаузам... В один прекрасный день мне звонит человек по имени Степан Степанович Курогло. Представляется заведующим сектором гагаузоведения молдавской Академии Наук. Я отвечаю: «Рад знакомству». Он мне и заявляет: «Евгений Васильевич Яровой дал мне вашу книжку. Я ее изучил...». «Какую же книжку?» – к тому времени у меня было две книжки. Я решил, что звонит мой очередной литературный поклонник. Курогло отвечает: «Кочевники Северо-Западного Причерноморья в эпоху средневековья». Я был польщен. И тут он переходит к делу. «Вы так много сделали для изучения истории гагаузского народа!». У меня варежка отвисает. А он продолжает: «Приезжайте на международный конгресс “Этническое происхождение гагаузов” в Чадыр-Лунгу». На что я ему робко отвечаю, что у меня очень слабые знания о гагаузах. Он спрашивает: «Вы написали эту книжку?». «Я написал». «Вы Андрей Добролюбский?» «Да. Но я ничего не понимаю в этногенезе гагаузского народа. Извините, вы не туда обращаетесь. Я не специалист». «Как это вы не специалист?! Кто написал эту книжку?». «Я написал». «Так там же ясно сказано – это наши предки!». «Кто?» – спрашиваю. «Печенеги, торки, половцы. Посмотрите, какой вы вывод сделали. Это же замечательно! Ваши исследования составляют всю археологическую основу гагаузоведения... Слушайте, вы приедете на конференцию? Мы вас ставим на пленарное заседание». Я обалдел, но согласился. На то были свои причины.

Курогло обещал заплатить за дорогу и пребывание. Я решил, что можно и покататься. Но прежде поехал в Киев ругаться по поводу экспедиции и денег с Русецким. Поселился у Генинга-младшего, который хотел сваливать из своего музея археологии Киева при Институте зоологии. Его заведующим был Гладилин, палеолитчик, который стал доктором наук на старости лет и умер от пьянства. День он начинал со стакана коньяка. Милейший человек. На своих сотрудников не обращал ни малейшего внимания... Видимо, Генингу надоело смотреть на пьяного Гладилина ежедневно, и он решил заняться издательским бизнесом. Для разнообразия.

А у Ярового наступили последние дни его правления. В его подчинении находился огромный сектор из двадцати пяти человек. Так или иначе, но он успел навести на меня Курогло, и я решил поехать в Чадыр-Лунгу. Кроме того, Яровой приглашал меня к себе на работу. Бабки в его отделе действительно как бы текли рекой. Я колебался между Кишиневом и Одессой. Тут еще и Володя Генинг мне говорит, что договаривался с Яровым об издании материалов конференции. Тогда мы решили вместе ехать в Кишинев прямо из Киева, с тем, чтобы их познакомить. Володя желал посмотреть на Ярового, чтобы решить – издавать ему книжку или нет. Мы сели на прямой поезд в Кишинев. Я так и поехал – в своих тапочках и кооперативных джинсах. А также в светлой курточке. У меня была тогда одна одежда. Мы жили довольно бедно. Правда, у меня был еще костюм. Но старый и ветхий, я его берег на защиту. Всюду можно ходить как угодно, а на защиту диссертации следует являться в костюме.

Являемся мы с Генингом в кишиневский Институт в момент инаугурации Дергачева. Вернее, после того, как она уже состоялась. Шло всеобщее закрытое заседание Института. Туда не пускали никого, но в коридоре было все прекрасно слышно. Дергачев выступал как новый директор. Прямым текстом говорит: «Я никого не выгоняю с работы. Каждый сам знает, следует ему уходить или нет. Вы будете делать то, что я говорю». Примерно таков был смысл этих тронных речей. Я от ужаса отшатнулся от дверей. Через несколько минут они выходят поникшие. Яровой зеленый. Я его знакомлю с Генингом. Выскакивает Дергачев, совершенно ошпаренный, увидел меня, целует и говорит: «Пошли обедать!». Мы стали у какой-то будки напротив библиотеки Крупской. Он что-то взял поесть. «Чего ты сюда приперся?» – меня спрашивает. Я отвечаю, что Яровой мне работу предлагает, а также гагаузский конгресс. Он смеется: «Ты что, с ума сошел, Андрюша? Не имей дела с Яровым. Я его завтра выгоню с работы, если он сам не уйдет». Потом поблагодарил за мое письмо.

Дергачев убежал в свою Академию, я вернулся в Институт. Там идет эвакуационное заседание сектора. Обстановка военная. По коридорам бегают сотрудники Ярового с криками: «Эти материалы спрятать! Эти вывезти в подвал, чтоб не нашли»... Володя Генинг сидит с выпученными глазами. Тут приходит мой друг Вася Гукин. Я обрадовался, как ребенок: «Ну их к черту, Вася. Пошли лучше посмотрим, что там у гагаузов делается. Небось, выпить дадут. Возьмем с собой Володю Генинга». И точно. Идем по этому проспекту Ленина, сиречь Штефана чел Маре, подходим к великому зданию Академии Наук. У парадного входа стоят несколько «Икарусов». На лобовых стеклах вывески: «Всемирный тюркологический конгресс в Чадыр-Лунге». Повсюду множество турок, казахов, и других родственников гагаузского народа. На дворе весна девяносто первого года, самый разгар борьбы Гагаузии за независимость. Молдова ей не дает ее или морочит голову. До путча ведь оставалось несколько месяцев. Такая вот обстановка. Основные претензии заключались в том, что молдаване объясняли гагаузам, что они должны говорить по-молдавски. А те их послали на хер и провозгласили свою республику.

Все автобусы украшены гагаузскими национальными флагами. Если ты не знаешь, могу напомнить: голубой флаг с кругом, внутри которого сидит волк. Я, честно говоря, думал увидеть унылую научную процедуру, тюркологический конгресс с академическими докладами на организационном заседании. Думал, посадят по секциям. Мы обсудим археологическую сторону проблематики, этнологическую сторону... Но все шло необычайно торжественно, на сплошном национальном подъеме. Мы выехали из Кишинева и через некоторое время достигли границ исторической Гагаузии. Граница маркировалась окопами, пулеметными гнездами, радостными автоматчиками. Везде пестрели национальные флаги. Жители приветствовали участников конференции, которые ехали наконец-то им показать, кто хозяин на этой земле. И научно обосновать.

В автобусе – куча турок, говорящих по-турецки. Все на одно лицо... Мы приехали в какое-то местечко под Чадыр-Лунгой. Саму Чадыр-Лунгу гагаузы называют Чадыр, потому что приставка «лынгэ» – молдавского происхождения, а это унизительно для гагаузского самосознания. В этом местечке оказалась большая столовая в доме культуры. Нас хорошо накормили и напоили. Гостей - участников конгресса насчитывалось до сотни. Все залито вином «Чадыр-Лунга». Это такой крепляк типа портвейна. Очень вкусный и вставляет. Красного цвета. Потом нас поселили в каком-то пансионате. Курогло еще ходил и возникал, что я с собой притащил Васю и Володю Генинга – их ведь не приглашали. А потом решил, что ему не жалко и успокоился. Побриться было негде. Сортиры сельские. Умывальник один на всю окружающую местность. И то без воды. По-моему, я так и не побрился. Какая-то добрая женщина мне подарила зашмыганный свитер, потому что было холодно.

В первый же день конференции произошел культурологический конфуз. Все сортиры перед приездом гостей побелили. Сортиры публичные, без перегородок. Но без умывальников. Даже руки негде помыть. Однако руки, это еще полбеды. В эти сортиры не могли зайти турки. Они не умели таким вот образом отправлять свою нужду. По мусульманским нормам чистоплотности бумагой пользоваться не принято. Даже в самом занюханном сортире на стамбульском базаре стоят пластмассовые кумганчики - такие, но керамические, я находил еще при раскопках в Измаиле. Организаторы конференции несколько неуклюже исправили конфуз и поставили в сортиры ведра с водой.

В самой Чадыр-Лунге нас торжественно завели в огромный Дворец культуры. Так и назывался: «Дворец». Зал очень большой и весь набит ликующими гагаузами. На сцене весь президиум Гагаузской национальной республики. Во главе с председателем Верховного гагаузского совета. В президиуме заседает какая-то баба, и поп – гагаузы хоть и тюрки, но православные. Зал скандирует: «Свободу гагаузскому языку! За национальное самоопределение!». Всех усаживают на места, раздают программки. Я смотрю в программку и вижу, что мне выступать вторым. На пленарке. После бабы - председателя Верховного совета Гагаузии. Забыл как ее фамилия. Такого митинга я не ожидал. Поэтому и одет был соответственно – кроссовки, джинсы и драная куртка с пятнами от вина «Чадыр-Лунга». Все ясно, это социальный заказ.

Делать нечего. Председатель вещает, что собрались ведущие ученые-гагаузоведы со всего мира. Следует наконец-то дать им свободно высказаться. А то они раньше не могли. Меня ставят на трибуну, потому что я автор академической книжки. За мной, по-моему, шел какой-то Губогло из Москвы. Из Института востоковедения. Его пустили вслед за мной, потому что он занимался современными гагаузами, то есть в порядке хронологии. Хотя он был доктором, а я тогда – еще кандидатом наук. В те годы у меня не было такого лекционного опыта, но я поступил совершенно правильно. Поднялся на трибуну и попросил диаскоп. Диаскоп немедленно нашли и установили. Я сказал, что прекрасно понимаю настроение зала и всячески его разделяю. Мало того, хочу выразить надежду, что мои скромные усилия по изучению этногенеза гагаузов исключительно археологическими методами, которые являются тем более объективными, раз они не преследовали этой цели – внесут свой вклад в исследование данной проблематики. Это совершенно независимое археологическое исследование, которое построено на изучении типологии, топографии погребальных памятников тюркоязычных печенегов, огузов и половцев, которые являются предками гагаузского народа. Начнем с первой картинки, где нарисовано, как они сюда попали. Показываю на карте, как тюркские народы, начиная с IV века появлялись на этой территории. Мы можем совершенно отчетливо наблюдать здесь тюркское население с этого времени. С тех пор кочевой поток идет в Причерноморье непрерывно... Зал сидит тихо, как мыши. Я увлекаюсь. Рассказываю, как в средневековье кочевники концентрируются в районе Чадыр-Лунги и Комрата. Как вырабатываются стойкие и своеобразные этнокультурные черты в окружении других бродячих народов, и гагаузы фактически начали переходить к полуоседлости именно на той территории, на которой мы сейчас находимся. То есть, в междуречье Прута и Днестра. Перешли и начали осваивать эти земли. И создавать свою самобытную культуру. Уже к XIV веку здесь сложился этнос, который имеет по всем археологическим характеристикам, стойкие этнические признаки. Огузско-печенежско-кипчакское население являлось по очевидным лингвистическим и иным историко-культурным данным, прямым генетическим предшественником современного гагаузского народа. И этот этнос, сложившись в первой половине XIV столетия, к сожалению, в силу печальных исторических обстоятельств, был отсюда сметен и вытеснен растущим молдавским княжеством на долгие столетия. И сегодня есть опасность, что история может повториться. Поблагодарил за внимание и раскланялся.

Зал встал в овации! Они хватали меня за руки. Требовали картинки, карту. Меня расцеловал поп. Меня расцеловала эта тетка. Они так меня зацеловали, что места живого не осталось. Прибежали какие-то люди и вручили ящик «Чадыр-Лунги» в подарок. Спрашивают: «Куда отнести? На трибуну?». Я кричу: «Отдайте картинки!». Какие-то корреспонденты неведомых гагаузских газет немедленно на меня набросились... Через полчаса все успокоились и разошлись по секциям, на которые я не пошел, потому что свою функцию уже выполнил.

Вместо этого мы с Васей понесли в автобус ящик «Чадыр-Лунги», где начали его радостно распивать с другими сотрудниками сектора гагаузоведения, которые предпочитали пить «Чадыр-Лунгу» со мной, чем сидеть на своих заседаниях. Все меня поздравляли с блестящим выступлением. Одной из них являлась алкоголичка-гагаузка Валя. Такое тоже встречается. Она преподавала гагаузский язык в кишиневском педине. Я даже помню, что ее фамилия начиналась на К. Валя была вполне нормальной дамой, вот только все время напивалась, как сумасшедшая. Котенко ее фамилия, вот... Принимали нас очень обильно. Мы ездили в Комрат, посещали места гагаузской исторической славы. Возлагали цветы у какого-то памятника какому-то гагаузскому поэту. Потом поехали на какую-то ферму и дико нажрались. Все безостановочно пили и радовались, прославляя великий гагаузский народ. Валя мне обрыгала всю куртку, причем, единственную, красным вином. Ирка Дынник ее потом долго стирала, но безуспешно. Куртка была такая светлая, плащевая. Моя самая нарядная одежда на то время...

И тут ко мне подходит приличного вида турок, в галстуке, дарит свою книгу на турецком языке и говорит по-английски: «Я вице-ректор Эрджийского университета. На меня произвел огромное впечатление ваш доклад». Этот университет располагался в городе Кайсери, в центре Малой Азии. Стал говорить, что польщен знакомством с таким прекрасным ученым, и не окажу ли я ему честь, не приеду ли к нему в Кайсери, на всемирный тюркологический конгресс, который состоится в октябре текущего года, с этим самым докладом. Мы одинаково плохо объяснялись по-английски и благодаря этому прекрасно друг друга понимали. Я говорю: «Зачем вам этот доклад? Это же гагаузы. У меня есть лучше, я первый и единственный археолог, который копал на слой турецкий Измаил». Он аж закричал по-турецки от восторга. Начал уговаривать. Я отвечаю: «Посмотрите на меня, мое финансовое положение несколько отлично от вашего». И действительно, я был небрит, залит вином «Чадыр-Лунга» и одет в драный свитер, который мне подарила добрая гагаузка. А он говорит: «Наш университет оплатит все ваши расходы. Могу ли я прислать вам приглашение?». «Ну, присылайте», говорю.