Вы говорили, что естественники относятся с некоторым пренебрежением к историкам. Это отношение сложилось в советское время из-за выраженной партийности историков?

В какой-то мере. В советский период произошла огромнейшая потеря репутации для исторической науки. Ведь историки партии были в массе своей совершенно неквалифицированны. И их репутация так или иначе распространялась на остальных. Поэтому наши специалисты по истории не канали в принципе. Разве что в отдельных, частных случаях. На самом деле тебя может спасти только личная репутация. Ты становишься известным авторитетом в своем узком кругу. Но этот круг международный. Никто на эти дипломы не смотрел. Всем наплевать, доктор ты или кандидат. Главное, чтоб был специалистом.

Западная система менее иерархична в этом смысле. У них не связана должность или ученая степень с получением материальных благ. Они работают иначе. У них есть лишь одна степень. Кроме того, она не делится по номенклатуре специальности. Все гуманитарии получают звание Ph.d., то есть «доктор философии». По их делам мы все будем докторами философии. Ты можешь носить это звание, но лишь как украшение. Твоя зарплата зависит исключительно от производительности труда. Работа в высшем ученом заведении определяется исключительно профессиональными качествами. И прежде всего, системой аттестации. Аттестует преподавателя не начальство, а студенты.

Это та самая система, на которую наша страна сейчас как бы нацелилась, но, думаю, лишь декоративно. Потому что она - плод славянской цивилизации, и переход на западную систему - это для них все равно, что вставить себе нож в живот. Проблема заключается в том, что образование на Западе платное и студенты требуют от преподавателей соответствующего качества. У нас-то оно тоже платное, но из иных соображений. Платят те абитуриенты, у которых нет другого выхода. Иначе такой студент вообще никакого образования не получит. Понятие профессор у них более размыто, чем у нас. Само слово «le professor» по-французски означает «учитель» или «преподаватель». То есть, знаток в своей области знаний. Не более того. Желающий устроиться в университет предлагает свой курс руководству. Ректорат вывешивает объявление. Если курс университету совсем не подходит, то они откажутся. Если студенты увидят этот курс в расписании и к лектору запишется два-три человека, уже считается, что он оправдывает свое существование. А если десять, вообще шикарно. Малочисленность группы позволяет работать со студентами индивидуально. Это тебе не лекции девственно невежественным заочникам на потоках читать. Мало того, на западе они аттестуют преподавателя и его курс каждые полгода. Лева Лурье, например, работал в колледже Колби, под Бостоном и ему предлагали остаться, потому что он прошел рейтинг. Он преподавал историю России. У Левы было шесть или семь студентов. Если они склонны его слушать дальше, то аттестация проходила успешно. Если нет, то могут уволить.

Но предметы, которые считают непопулярными, игнорируются студентами, что сказывается на их общем образовательном уровне.

Кому-то всегда хочется слушать самые непопулярные предметы. Во всяком случае, я имел в виду, что западная система исключительно чутка к требованиям аудитории. В зависимости от потребности слушателей твоего курса тебе и платят зарплату. Мало того, у них не приняты ставки, в отличие от наших дел, когда все знают, кто сколько получает. У них никто не знает зарплаты своего коллеги. Никто не обязан признаваться в том, сколько ему платит университет. А здесь говори, не говори, все всё знают. У нас огромное количество освобожденных от учебного процесса людей, которые им руководят. При этом они давно забыли, как читать лекции, возиться с детьми на семинарах и практических, учить писать курсовые, статьи, дипломы. Когда-то в детстве они получили свои ученые степени, а теперь руководят. Такова норма цивилизации. У нас такое государство.

Если ты на Западе понравился, то с тобой заключают контракт еще на полгода. Затем еще на год. Далее на пять лет. Но через пять лет тебя снова аттестуют и если что-то не так, выгонят. Но если все в порядке, составят контракт еще на десять лет. После чего могут заключить контракт на всю жизнь.

У нас все иначе. Качество обучения не имеет ни малейшего значения для твоей карьеры. Руководству совершенно наплевать на студентов. Главное, чтоб преподаватель соответствовал требованиям начальства. Если ты хороший лектор, тебя ценят коллеги. Если нравишься студентам, коллеги и руководство к тебе относятся неплохо, но с подозрением, потому что студенты начинают сравнивать тебя с ними самими. Выделяться нехорошо. Такие вещи прощают только тем людям, которые не претендуют на их начальственные места. Но они все равно не верят достаточно долго, что ты не хочешь быть, допустим, деканом или заведующим кафедрой.

Выходит, что западная модель образования нацелена на обучение масс, а наше носит индивидуальный характер?

Не стоит так рубрицировать. Я бы сказал иначе. У них среднее культурное образование, безусловно, выше. Но по высокому счету они образованы плохо. А у нас в аудитории сидит либо полное невежество, либо блестящий студент. Тут можно окончить университет, не посещая занятий. Все зависит исключительно от личности. Если ты увлечен своим делом и тебе повезло с личным общением, с наставником, ты станешь блестящим профессионалом. Такие работают не за деньги, а за любовь к своему делу. Подобных людей крайне мало. Воспитываются они в жесточайших научных условиях... На Западе же великолепная материальная база. У нас страна нищая и система нищая. Некоторые работают за идею, а остальные только за деньги. Отсюда и взяточничество. Не потому что люди плохие, а потому что жить не на что.

Наших студентов в массе своей не интересует качество образования, им нужны лишь корочки. Большинство выскочило из-под своего хлева, они пожили в городе студенческие годы и им уже не хочется в этот хлев возвращаться. А без университетского диплома тебя никуда не возьмут. Говорят, что сейчас чуть ли не кондукторов только с высшим образованием принимают. В результате происходит резкая маргинализация образования. А научно-озабоченные личности составляют в таких системах меньшинство. Я тебе рассказывал, как без денег раскапывались курганы. Мне и друзья-физики подобные истории рассказывали из своей области. У наших физиков нет никакого оборудования. На старых самодельных приспособлениях они совершают феерические открытия. Из каких-то запчастей сооружают любые приборы. И эти приборы работают. Они так соорудили синхрофазотрон, примерно. Потому, что это очень увлеченные и талантливые люди, которые согласны работать за гроши. Более умные физики, типа Миши Фойгеля, становились теоретиками. Благодаря таким людям советская физика оказалась передовой.

Наша наука выращивает гениев, а западная производит среднестатистическое быдло. У них нет, на самом деле, стимула к научной работе и условий для увлечения ею. Потому что они живут в достатке, им не надо работать на второй или третьей работе или писать диссертации за бабки, чтобы семья с голоду не опухла.

А у нас наоборот. Хотя наши экстремальные условия жизни имеют двоякое воздействие, я бы так сказал. С одной стороны, они убивают всяческое желание заниматься чем-то разумным, добрым и вечным. Потому что элементарно не на что жить... Теперь представь себя в системе западного образования. Можно я скажу? Ты не такой уж безумно молодой человек. В твоем возрасте некоторые генералами в царствование, например, Александра І, становились. Не говоря уже о каком-нибудь Александре Македонском. По объективному рейтингу ты превосходный ученый. У тебя тридцать научных работ. Ты автор книги, и не одной. Рейтинг твой в ученом мире очень высок, хотя бы даже с той точки зрения, что он скандален. То, что нас с тобой ненавидят, нервничают, злобствуют, раздражаются и вообще очень суетятся по этому поводу – это и есть рейтинг. Тем более что значительная часть культурного сообщества на нашу деятельность реагирует весьма благожелательно. И даже восторженно. Но что тебе за это платит социальная система? Да, у тебя сейчас нет ученой степени. Но разве в этом дело? Тебе платят такие деньги, прожить на которые невозможно. Это показательный пример всей системы в целом.

Даже если ты плюнешь на все эти трудности и станешь великим ученым, тебе что-нибудь заплатят? Нет. Моя научная карьера, например, состоялась по максимуму. А что мне за это платят, успешному профессору и академику? Мне платят столько же, сколько уборщице в гардеробе любого занюханного европейского университета. Таков мой оклад и я счастлив.

У нас разные структуры цен...

И даже заработка. Я уже говорил о «кормлениях», взятках, закопанных договорах... Конечно, моя официальная зарплата или же оклад любого ректора, видимо, равны пособию по безработице в Германии. Но структура цен иная – пятьсот долларов здесь и там, это две большие разницы. Я тебя уверяю, что если ты пойдешь и помоешь вечерком посуду в каком-нибудь берлинском или парижском ресторане, тебе заплатят сто долларов. Но эти деньги велики только лишь при нашей структуре цен. Не говоря уже о том, что на Западе имеет значение способ заработка. Наша цивилизация в данном случае изолированная.

Западный студент платит за образование, потому что он хочет потом эти знания продавать. Система образования превращается в бизнес. Лекторы продают свои знания...

Они просто прагматично относятся к процессу образования. Они убеждены, что наука - это источник дохода. Мы же к этому не так относимся. На самом деле большинство наших академиков и ученых наукой, в сущности, не занимаются. Эти степени и звания приобретаются для того, чтобы занять высокое общественное положение. Которое, в свою очередь, и дает возможность «кормления». К науке это имеет такое же отношение, как свадьба к панихиде.

Как человек, который постоянно функционирует в защитном процессе и сам прошедший горнило многих защит, могу сказать, что почти ни у кого из соискателей нет никаких иных соображений, кроме как занять после защиты соответствующую должность. Которая прибавляет зарплату. Как правило, такие научные работники остаются на уровне кандидатской степени, если их не мучают амбиции, поскольку та наука, которой они как бы занимаются, их совершенно не интересует.