Как вы себя чувствовали при этом?

Я себя чувствовал хорошо, потому что опохмелился.

Я имел в виду – через этот пролив переправлялся царь Ксеркс, войска Александра Македонского...

Нет, ну приятно, конечно, хоть и не совсем через этот. Они переправлялись южнее, через Геллеспонт, нынешние Дарданеллы. В отличие от Александра Македонского, я попал в Малую Азию совершенно неожиданно для себя, в силу каких-то случайностей.

Под утро мы приехали в Кайсери. Опохмелиться решительно негде. При этом ощущение полного изобилия. Гранаты, апельсины... Знаешь, как у нас продавались апельсины в те времена? Их возили из Москвы по одной штуке, примерно. Купить на территории Украины апельсин вообще было невозможно... Все машины чистые. Стамбул, по сравнению с этой провинцией – грязный город... За нами явились из университета и привезли прямо на место. Эрджийский университет оказался относительно молодым учебным заведением. Рядом студенческий городок, дома для преподавателей. Специальное здание для администрации, библиотека. Прекрасно, просторно и чисто. Тунчер выходит навстречу и радостно нас приветствует.

А я небритый три дня, синюшного цвета. Валя выглядела не лучше. Тунчер корректно намекает: «Вам надо отдохнуть». Нас повезли в какую-то гостиницу и поселили. В холле собрались участники конгресса. Все лопочут на неведомых мне языках. Один Тунчер говорит по-английски. Все присутствующие друг друга понимают, потому что являются этническими родственниками. Скажем, татары понимали турецкий язык. Там еще было двое ребят из Крыма, я не сразу их определил, из Института этнографии. Всем выдали бейджики. Подписали место, где мне следовало сидеть. Даже номера в гостиницах были подписаны тоже.

Какова была цель конгресса?

Никакой цели не было, кроме тюркского самоутверждения. Они провозгласили, что турецкий народ – самый великий в мире. А турецкая культура – самая главная, но эти сволочи ее угнетают. Татар угнетают москали. Казахов – тоже москали. Там даже присутствовал вице-президент Академии наук Казахстана. В этом проявляются остаточные имперские амбиции Османской империи... Гагаузов угнетают молдаване. Крымских татар...

Украинцы?

Нет, они плохо знают, кто такие украинцы, если честно. Крымских татар тоже угнетают москали.

Научный уровень собравшейся публики был чрезвычайно низок. Я выслушал какое-то количество этих докладов. Хоть они были на турецком или английском языке, кое-что понятно. Должен заметить, в тех областях, которые касаются археологии, самый занюханный наш лаборант после студенческой скамьи, едва попав в полевую археологию, становится более квалифицирован, чем самая именитая профессура этого сообщества. К тому же у них идея пантюркизма – как наш марксизм-ленинизм. Она верна по определению. И нечего тут думать и рассуждать.

Конгресс проходил в конференц-зале невероятной величины. Огромный, новый и красивый. Присутствовали какие-то светила мировой тюркологической науки в разных областях. Я их не знал. По стенам развешано множество флагов разных тюркских государств. Мне не оказали такого же почета, какой был в Чадыр-Лунге и не поставили на пленарку. Думаю, это отчасти произошло потому, что их смутил мой внешний вид. Но турки не подали виду. Самой академичной частью моего туалета являлись очки. Да и то потому, что я ничего без них не видел. Вечером был прием у ректора. Организовали нечто вроде шведского стола. Я наивно надеялся, что они в западном мире не обращают внимания на ритуалы. Тем не менее, все мужчины днем ходили в костюмах осветленных тонов, а на прием одели темные. Дамы облачились в вечерние платья. На приеме, у входа, стоял сам ректор со своей супругой. Все идут по очереди и пожимают им руки. Я тоже двигался в этой очереди, одетый в свою зашмыганную куртку. Пожал руку, приложился к ручке супруги и пошел к столу. Турки на меня несколько недоуменно поглядывают. Тут Тунчер ко мне подошел и говорит... Кстати, они еще не знали, как со мной общаться. Никто не владел английским. Других иностранных языков тоже не знали. Даже русского... Тунчер подводит ко мне такого округлого, молодого турка и радостно говорит: «Вот, он знает русский язык!». Парень ни бум-бум. Турок оказался ассистентом кафедры турецкой филологии, который в результате очень мучительного общения мне рассказал историю своей жизни. Он знал три русских слова. Или четыре. Оказывается, во время армейской службы его обязали учить русский язык, как дисциплину. Это считается обязательным предметом, потому что Россия является традиционным врагом Турции. Несмотря на то, что русско-турецкие войны уже давно кончились, они учат русский, как язык врага...

Мне стало не по себе. Во-первых, я выделяюсь своим туалетом. Во-вторых, не могу представить, как буду делать доклад. Я-то его подготовил на английском языке и даже написал себе текст. Но аудитория не понимает английского. В этих печальных размышлениях я провожу время с ассистентом. Обмениваемся языковой информацией. «Дурак», по-турецки, оказывается, «остановка». А «стакан» – то ли «болван», то ли еще что-то. В общем, такими темпами я явно не успеваю подготовиться так, чтобы сделать свой доклад по-турецки.

И тут происходит чудо - ко мне подходит женщина моего возраста и обращается на чистом русском языке: «Давайте, наконец, познакомимся». Она оказалась родом из Азербайджана. Некоторое время жила в Турции, в Кайсери работает по контракту. По национальности турчанка, но обитает в Баку, преподаватель русского языка. По имени Солмаз Алиева. Она разрешила называть ее просто Соней, это легче. Так я получил личного переводчика. Впоследствии я обнаружил там еще несколько русскоговорящих девок из Гагаузии. Поначалу они все были неопознаваемы. Щебечут себе по-турецки, хрен поймешь, кто откуда.

Немедленно мы договорились с Соней о синхронном переводе и подружились. Она призналась, что не может выдержать от этих турок, и наконец-то нашелся приличный человек в моем, то есть, лице. Нормальная советская баба. Проблема общения была решена автоматически. Вдохновленный этой перспективой, я дружил с ней на конгрессе и все последующие дни. Тут ко мне подсаживается Тунчер и протягивает конверт. В нем триста баксов. Я спрашиваю - за что? Он говорит, что это на мои нужды. Видимо, имел в виду, чтобы я купил себе приличную одежду.

Я решил посоветоваться со своей новой подругой Соней. Она говорит: «Не выдумывай. Купи лучше тряпки своим девочкам». И я накупил кучу тряпок. Стало хорошо. После чего заседание подошло к концу, и начался прием у мэра города. Там все то же самое, что было у ректора, только в несколько раз помпезнее. Сам мэр стоит с супругой, все проходят с дамами и целуют руку. Потом снова шведский стол, турецкие песни и пляски. Я пришел в своих тапочках и куртке. Видимо, это их доконало. Но ни звука не было сказано.

Зато на следующий день ко мне опять подсаживается Тунчер с двумя крымскими татарами. И говорит, что у них предусмотрена программа крымско-татарской помощи. Я сказал, что это очень интересно, но я не крымский татарин. «Но вы же разделяете всей душой идеалы борьбы крымско-татарского народа за самоопределение и независимость?». Я кивнул: «Еще академик Сахаров очень об этом беспокоился». Тунчер довольно заулыбался и посадил меня в машину.

Мне очень нравятся турки, но они все время целуются. Я сам очень люблю целоваться, как южный человек. Тем не менее, даже для меня это было чрезмерно. Мы приехали в самый главный универмаг города. Навстречу выбежал директор со своим заместителем и двумя подносчиками. Бросился на меня, страстно расцеловал в губы лица. Мы сели пить кофе и обсуждать судьбы крымско-татарского народа. Попечалились. После чего, удовлетворенные беседой, мы снова расцеловались, и они меня отвели на второй этаж. Расцеловался со всеми продавцами. Там продавалась одежда. Я перемерил пять костюмов. Остановился на одном, чрезвычайно дорогом. Потом начали подбирать рубашку. Потом два галстука, туфли и носки. Одели, расцеловали, поблагодарили за то, что удостоил их своим визитом, и отправили. Я совершенно охерел. Через несколько лет я этот костюм подарил Хасе. У меня в жизни не было такого костюма.

На следующий день таки пришла моя очередь выступать. Мы с Соней даже предварительно отрепетировали. Они меня поставили на заключительное заседание. Я делал не секционный доклад, а при полном зале. В президиуме сидел патриарх из Измира, какой-то турецкий академик. В отдалении виднелись столы с закуской. Кормили хорошо. Столы были завалены мясом, мандаринами, апельсинами. Все это не съедалось, официанты уносили надъеденное и выбрасывали в мусор... Я вылез на трибуну, и повторилась Чадыр-Лунгская история. Соня оказалась профессионалом. Мы оба работали превосходно. Сделал доклад по Измаилу и тюркологии, рассказал о тюркском мире Причерноморья. Они, по-моему, ничего не понимали, но все выглядело красиво. После чего я им сообщил, что тюркская культура в опасности, но мы сделаем все, что в наших силах, для ее спасения. Зал взорвался в овациях. Я же должен был этот костюмчик отработать... Турки остались очень довольны. На итоговом заседании, где они всех благодарили, мой доклад был отмечен особым образом, как выдающийся. Мне вручили диплом почетного доктора Эрджийского университета...

В Турции я провел около двух недель. Они все время нам устраивали экскурсии. Мы ездили по всей Каппадокии. Потом попали в Трабзонд, затем в Синоп, Конью. Это были удивительные города, которые сильно отличаются от Стамбула. Кормили нас очень круто, в пятизвездочных отелях. Меня, как советского человека, поразила сантехника в гостиницах – подносишь руки к крану, и вода сама течет. И сейчас не везде такое увидишь. Турки необычайно чистоплотны. В квартирах у них всегда два туалета, чтоб не толкались...

После того, как меня, как родного, включили в крымско-татарскую общину, то и мне полагалась материальная помощь. Мне надарили кучу разного барахла - платочки, электронные часы, конфеты, войлочную тужурку, необычайно элегантную. Губарь потом в ней ходил, я ему подарил. Очень теплая тужурка. Штаны были, кроссовки... Ко всему прилагался перечень всех вещей для таможни с подписью ректора и печатью университета. Где значилось, что вещи являются подарком мне, как ученому и я их не везу на продажу. Зная мои интересы, Тунчер подарил на прощание бутылку водки, в дорогу. Валя на протяжении всего конгресса была пьяна, как сосиска. Доклад она сделать не могла, и ее милостиво избавили от этой процедуры.

Мы снова приехали в Стамбул. Ехали в компании с гагаузами во главе с Курогло и его женой. Весь день шатались по городу до отхода поезда. Неожиданно появились какие-то люди, один из которых представился турецким профессором какой-то тюркологической школы. Второй тоже профессор, но болгарского происхождения. Я забыл, как их зовут, потому что общение не продолжилось. Они пришли специально, узнав, что такой ученый, как я прибыл в Стамбул. Хотели со мной пообщаться. Причем, оба говорили по-русски. Один плохо, а второй совершенно свободно. Я пошел с ними, и они меня гуляли по Стамбулу. Валю я бросил – там не с кем было разговаривать.