Как вы решились на попытку защитить докторскую в такой ситуации.

А мне терять было нечего! Кроме того, я довольно сильно страдал от комплекса социальной неполноценности. С одной стороны, денег стало достаточно, халтур - куча. Но все-таки, важно не то, сколько ты зарабатываешь, а то, как ты это делаешь. Работа кружковода Дома пионеров меня не совсем устраивала. Мама мне тогда сказала: «Главное, стань доктором, и они сами к тебе придут». Но где защищаться? В Питере докторского совета еще не было, московский, МГУшный, закрыли на перерегистрацию, в Ереване у меня никаких концов. Деньги завелись, и мы с Джоном решили купить по мотоциклу, чтобы кататься по экспедициям. Мотоцикл стоил пятьсот рублей. Домашние были в панике. С моим-то темпераментом только на мотоциклах гонять. Не проживу и недели. Уговоры семьи не помогали, пока мать не пошла на хитрость. Она пристала: «Ты почему не защищаешь докторскую?». Я отвечаю: «Совета нет. Что я могу сделать?». «Как, совсем никакого нигде нет?». Я говорю: «В Новосибирске есть». Она говорит: «Вот и потрать пятьсот рублей на поездку в Новосибирск. А я тебе еще и подкину». Она сбила тем самым покупку мотоцикла. И в этот момент мне позвонила из Москвы Эмка и сказала, что совет открыт. Я сразу забыл про мотоцикл.

Даже если бы я в припадке клинического безумия и решился обратиться в киевский совет, он дружно бы расхохотался мне в лицо. Но я благоразумно пошел на его обход и обратился в московский совет, к Федорову-Давыдову, сразу же после падения Станко. Тем более Эмка обещала договориться. Я попросил Петра Осиповича, чтобы его кафедра дала мне рекомендацию. Сделала меня как бы докторантом-соискателем и прикрепила к кафедральной научной теме. Петя, не говоря ни слова, сделал выписку из протокола о рекомендации к защите, взял шифр темы, что необычайно важно. Это был его довольно сильный поступок с его стороны. Без всякого заседания кафедры сляпал бумажку, сам пошел к ректору и сам взял его подпись, вручил мне и сказал: «Защищайся. Чтоб никто не знал. Иди»… Через два дня он умер от инсульта. Это произвело на меня сильнейшее знаковое впечатление. Что называется, «в гроб сходя, благословил».

Эта выписка дала мне возможность обойти киевский совет. Единственное что еще полагалось – отношение с места работы. Я взял таковое в районном Доме пионеров и поехал в Москву… О маневре никто не знал. Во время визита к Толочко я едва не нагрелся. Показываю ему диссер, он смотрит и говорит: «Давайте мне работу, я вам найду рецензента, мы все устроим». Не знаю почему, но я ему не оставил работу. Мне почудилась здесь какая-то каверза. Правильно почудилось, как ты понимаешь. Представляешь, что бы со мной тогда было?

Поэтому я обратился на кафедру археологии МГУ, которой заведовал академик Валентин Лаврентьевич Янин. Федоров-Давыдов работу прочел. Правда, долговато читал. Мне назначили предзащиту – обсуждение на кафедре археологии. На предзащите все прошло успешно, и меня рекомендовали. Один лишь Кызя – профессор Кызласов, у которого в Киеве немало друзей, - был против. И киевская мафия сразу все узнала. Они немедленно стали искать возможность мне отомстить за оплеуху – ведь происшествие со Станком казалось немыслимой историей.

После предзащиты несу документы Янину. Он смотрит в мои рекомендательные бумаги и не верит своим глазам. Там было написано: «Дана кружководу Дома пионеров Жовтневого района города Одессы в том, что его докторская диссертация соответствует требованиям ВАКа по защите… и т. д.». Я говорю: «Подпишите, пожалуйста, Валентин Лаврентьевич». Он в ответ: «Я многое видел, но такое впервые. Даже были кандидатские, поданные от подобных учреждений. Но чтобы докторская! Они там что, с ума посходили у вас на Украине?». Я говорю: «Не знаю, у них такая кадровая политика».

Видимо, Янин тогда проникся моим положением. Через две недели он сам мне позвонил и предложил работу в совместной экспедиции Московского и Северо-Осетинского университетов в Северной Осетии, на аланском городище. Договор был долговременный, меня назначили начальником отряда. От предложений такого уровня не отказываются. Я поблагодарил и, естественно, согласился.

Не боялись упустить ситуацию с докторской защитой? Или она не требовала постоянного контроля на той стадии подготовки?

О ходе военных действий мне сообщала регулярно Ирина Аржанцева, подруга Эмки и непосредственный начальник экспедиции. Поэтому я особо не переживал. Документы проходили свою стадию оформления, диссер подан, делать нечего, времени сколько угодно.

Мы копали аланское городище, прямо под печально знаменитым ныне Бесланом, у села Зильга. В общей сложности я там провел полгода, уволившись со слезами из Дома пионеров. Меня взяли, конечно же, по протекции, но и как квалифицированного археолога-полевика. Эта экспедиция входила в состав так называемой Северокавказской экспедиции, которую возглавляла Вера Борисовна Ковалевская, известный специалист по аланам. Она впоследствии стала моим оппонентом на питерской защите. Тогда же мы и познакомились. Ковалевская все знала про лошадей: откуда они взялись, как их приручали, как снаряжали и так далее. Она в них влюблена до такой степени, что завела собственную лошадь. И даже не одну. Вера Борисовна мне очень помогла в жизни. Карьеру мне вообще помогли сделать женщины, а испортить – мужики. Потому что мужики мне завидовали, а женщины – совсем наоборот...

Родом Ковалевская из Тбилиси, где жила в то время ее мама. Один раз мы поехали с Эмкой к ней в гости, по Военно-Грузинской дороге из Орджоникидзе. Мама была художницей. Такой квартиры, как у нее, я никогда не видел. Квартира однокомнатная, в обычном доме, вся расписана фресками. Маме Ковалевской к тому времени исполнилось лет восемьдесят. Повсюду огромное количество кошек и собак. Они все у нее кормились. Меня положили спать на кухне, на топчане… Мама всю жизнь лазала по скальным монастырям Кавказа и копировала фрески, которые разрушались. Ей удалось очень многое спасти. Многих монастырей давно уже нет и в помине, а фрески сохранены. Она совершила культурный подвиг, сумев спасти несколько сотен фресок. Поразительная женщина. Художница она профессиональная. Вся квартира была разрисована какой-то ерундой. Денег у мамы не было вообще. Никаких. Количество кошек и собак невозможно подсчитать. Они по мне бегали всю ночь…

Экспедиция оказалась суперэлитной. Там собралось просто блестящее московское общество: Деопик, – великолепный керамист, его бывшая жена Ковалевская, востоковед Кулланда, скифолог Раевский. Это люди другой породы – они озабочны наукой, а не только вонючей коньюнктурой, копают честно, по-настоящему. Я признателен своей научной выучкой нескольким людям. Курганы я научился копать вместе с Сережей Дворяниновым – более дотошного и тщательного курганщика я не встречал. Эмка меня научила копать золотоордынские землянки. Массон показал, как распознавать глину в глине на Алтын-Депе, в Средней Азии. Думаю, я никогда бы толком не научился копать, если б меня не выгнали из украинского Института археологии. Я стал бродить по экспедициям. Превратился в археологического бомжа. Зато попал в хорошие руки

Денег была куча, потому что экспедиция новостроечная. На месте аланского городища собирались заложить глиняный карьер. Мы, конечно, мало что смогли спасти, но раскопы разбили в нескольких местах и кое-что сохранили.