Какова дальнейшая судьба находки из михайловки.

Научная судьба михайловской «принцессы» оказалась рассыпанной, возможно потому что мы из-за нее подрались. Я не убежден, что это интересно. Сначала публиковать принцессу хотел сам Черняков, написать о ней монографию. Но у него кишка тонка. Для качественного издания такой блестящей находки нужен очень квалифицированный, широко начитанный и культурно мыслящий профессионал. А Черняков, полагаю, за всю жизнь ни одной художественной книжки не прочел. Какие у него могут быть историко-культурные ассоциации? Курам на смех. Он ведь простая дворняжка. Ни кожи, ни рожи. А научные понты колотит как настоящий.

Принцесса, конечно же, вполне тянула на прекрасную монографию, но Иван Тихонович не был в состоянии сосредоточиться – он, к тому же, был растрепанным, точнее, синусоидальным алкашем. То пьет, то завязывает. Между тем, находка требовала очень серьезного научного внимания и обработки, тем более что была изначально запорота методически: вещи изъяты из контекста до полной зачистки комплекса. Сарматам удалось спрятать «принцессу» от грабителей, зато не получилось уберечь от завсектором Института археологии.

Когда Черняков укатил на своих «Жигулях», нам с Ивой и Бондом оставалось зачистить полуразрушенное погребение обычными ножами и щетками, выбирая все, что было. Работали тщательно, в палеолитической методике. Всю землю откладывали в сторону и просеивали на сите. Затем просеянную землю отвозили на речку Сарата и промывали ее, чтоб ничего не потерять. Все что могли, мы сделали.

Затем я отправился в Одессу и сдал вещи по описи. Тогда же и возникло обвинение в краже серьги. Затем я вернулся в экспедицию и через несколько дней ко мне приехали Дзиговский и Сапожников. К тому времени золото находили, понятное дело, но находки такого класса в Буджаке не было никогда. Тем пикантней она оказалась, в условиях голодной экспедиции, когда меня бросили в поле без денег и рабочей силы. Разумеется, Сапога и Дзигу это обстоятельство не радовало.

Вдвоем они составили ту подмогу, которую Станко прислал мне уже после обнаружения сарматки. Вскоре меня и вовсе решил перевести в другое место. Дзига приходили с Сапогом на раскоп и твердили: «Андрей, ты копать не умеешь». Отстранить меня самостоятельно, силой своей власти, Черняков не решался и подослал «коллег». Видимо, не хотел по морде получить. Ребята сообщили, что отстраняют меня от руководства работами, потому что это распоряжение самого Ивана Тихоновича. Я им говорю: «Тут целое курганное поле! Основной курган не докопан, давайте жить дружно. Надо закончить работы». На что они заявляют: «Пшел вон со своей Ивой! Устраиваешь тут бардак, пьянку, ничего не соображаешь, запорол погребение. Работы мы сами закончим, без тебя». Дзига, правда, вел себя куда более прилично. Молчал. В основном Сапог устраивал весь этот концерт.

Поскольку разговор шел при канистре вина, я подошел к Сапогу, который побольше меня вдвое, размахнулся и дал ему в морду изо всех сил. На него это не произвело особого впечатления – бить я не умею. Потом размахнулся он, и я улетел куда-то в угол своей сельской комнаты, ударился головой о стол и чуть не потерял сознание. Надо отдать Дзиге должное: он перепугался, подбежал ко мне и начал лизать раны, как Хулентий. Все были пьяные. Зализали...

Хоть Станко с Черняковым и решили менять уволить, но я им создал ситуацию, при которой это сделать было трудно. Серия доносов за подписью Чернякова, Сапога и Дзиги действовала не эффективно. Потому что они опасались спровоцировать финансовый скандал. Тогда зашла речь о моем пьянстве, злоупотреблении служебным положением и издевательстве над подчиненными. Написали новый донос, на имя заведующего отделом, видимо, под его же диктовку. После чего Станко меня вызывает на заседание отдела. Скандал происходит в то время, когда я сдаю золото. Параллельно идут доносы в ОБХСС и Кэй Джи Би. Посадить-то меня не посадили, но все эти бумажки потом превратились в дополнительный аргумент для моего увольнения...

Дай передохнуть. То, о чем мы говорим, бесконечно. Не спеши, можно я закурю...

Мой друг Алпоп написал обо всей этой истории песню. И мы ее пели с Петром Осиповичем и всей компанией. Поется на мотив «Матроса Железняка». Называется: «Песня о кандидате, шмурдяке и сарматском голдяке».

«Он шел из Одессы, и вышел к кургану,

В кусках там валялся отряд.

Дзиговский и Вилли бульдозер пропили,

Лишь десять осталось лопат (2 раза)

Ребята, сказал им начальник отряда,

Кончайте хлестать вы шмурдяк,

Курган перед нами, разроем руками,

И десять лопат – не пустяк! (2 раза)

Пошел бы ты… – матом вскричали ребята,

Поставили шефу синяк.

Пришлось кандидату взять в руки лопату

И вырыть сарматский голдяк. (2 раза).

В степи под курганом высокие травы

Там пьяный остался отряд.

А дома, с стаканом, с прекрасным алканом,

Довольный сидит кандидат» (2 раза).

Так вот, события, которые последовали после обнаружения находки, научным занятием назвать нельзя. Я вел себя в своей манере и сарматку им не простил. Но драться с ними на служебной почве я не мог, потому что: а) мне не по зубам; б) даже незачем. Поэтому я немедленно опубликовал сообщение о находке в газете «Вечерняя Одесса», через Голубовского, чтобы закрепить свой приоритет. Спустя какое-то время я опубликовал ее более обстоятельно в своей книжке «Тайны причерноморских курганов». Изложил всю историю в достаточно мягком варианте. Написано все было вполне корректно с точки зрения советского читателя того времени. И, если честно, сарматка после этого меня перестала интересовать. Какой смысл страдать по прекрасной даме, которая тебе никогда не достанется. Ни при каких обстоятельствах. Лучше постараться ее забыть.

В результате, ее фрагментами публиковали Черняков, Субботин, Дзиговский и, по-моему, еще кто-то. Какие-то отдельные материалы отправлялись на экспертизу в Москву. Многие вещи были обработаны соответствующими специалистами на разном уровне. Это-то как раз нормально. Хуже другое. Мне недавно Саша Симоненко жаловался, что не может достоверно восстановить контекст многих вещей в погребении, он даже специальную статью об этом написал. Короче, с легкой (в данном случае, тяжелой) руки Чернякова это погребение утратило источниковедческую добротность. А я после увольнения вообще перестал проявлять к своей принцессе какой-либо научный интерес. В общем, эти крокодилы сломали мне кайф открытия и отбили у меня мою прекрасную леди.

Но, как выяснилось, только для того, чтобы надругаться над несчастной девушкой. Это у них обычная манера – лишь бы отнять успех у коллеги, присвоить его. И приписать себе. А что потом с этим делать – неясно. Она ведь, на самом деле, Чернякову ни к чему. Зато они со Станком отобрали чужую добычу, прогнали конкурента и, чтобы закрепить успех, выгнали его с работы. Чтобы неповадно было совершать открытия без их разрешения. Мне, конечно же, жаль – принцесса явно заслуживала лучшей участи. Что делать – попала в плохие руки. Неудачно вышла замуж.