Ошибка в истории с печенегами оказалась методологической. Считалось, что один этнос сменяет другой на конкретной территории.

Да, считалось. Но на самом деле, все эти кочевые народы были родственниками. Скажем, огузы-торки, которые проскочили по Причерноморью буквально в два десятилетия, практически не оставили после себя археологических следов. Их погребения никто не может выделить. Нет общепринятой атрибуции для кочевых погребений. Она, безусловно, связана с датировкой. И Федоров-Давыдов предложил такую систематику, которую никто не сумел опровергнуть. Эта работа стала классической. Впоследствии, такие исследования стали проводиться регионально, практически по всех зонам степи. Но, надо признать, Федоров-Давыдов и Плетнева были первыми.

Петя мне почти продиктовал проблематику моей первой научной темы. Я сел и написал заметку. Она была опубликована в журнале «Археологія», ведущем академическом журнале киевского Института археологии. Больше у меня там публикаций нет. Не берут, не любят меня. Как бы там ни было, это для меня послужило толчком к пересмотру всей этнокультурной ситуации в Причерноморье в средние века. При почти полном отсутствии археологических памятников.

Но я существо увлекающееся. Владимир Никифорович сразу же почуял во мне конкурента. Не знаю почему, ведь к должностному росту я не стремился. Станко все время волновался по поводу занимаемой им должности. По этологической классификации это поведение высокорангового самца. Я тоже высокоранговый самец, но озабочен совершенно другим рангом. У меня своя личная мания научного величия, я всю жизнь мечтал, и мечтаю, стать великим ученым, но вовсе не начальником какого-то провинциального отдела. И пока я думал о том, как нужно социально классифицировать эти погребения, началась травля.

В книге Вадима Михайловича Массона (о нем позже) «Экономика и социальный строй древних обществ» я вычитал, что социальный статус погребенного определяется затратами на сооружение его могилы. Массон, таким образом, подал мне идею распределить все известные кочевнические погребения по трудовым затратам. Таким образом, определю социальный статус каждого. Все материалы были на руках, погребения опубликованы и доступны. Я сел, собрал их и распределил по группам. Посчитал по методике Федорова-Давыдова, сделал корреляцию, даже почитал математические книжки. И пришел к выводу, что социальная реконструкция по археологическим источникам сделана им независимо, она соответствует сведениям письменных источников, поэтому они добротны. Увлекся, написал об этом большую статью и с гордостью принес Владимиру Никифоровичу.

Владимир Никифорович прочел статью и начал смеяться: «Ну, нельзя же так позориться! Это натянутые выводы. Ты сильно увлекаешься методологией». В общем, понес какую-то общую ахинею. Думаю, он обозлился, что сам не смог за всю жизнь выполнить такую работу. Я тогда был очень увлечен методологическим теоретизированием и, по молодости, невежеству и отсутствию научного опыта, наивно полагал, что общая теория археологии может быть создана в принципе, и что я с этим вполне справлюсь. Такая иллюзия у меня давно развеялась, но тогда подобная талмудистика производила на меня сильное впечатление. Я мнил себя «на острие» передовой археологической мысли, почти все время об этом думал. Поэтому я написал вслед за этим статью: «О структуре объекта археологической науки», за которую меня впоследствии полюбили Марк Ткачук и его команда. В ней, основе марксистских экономических категорий, установил структурные компоненты сего объекта. Ее тоже опубликовали. Станок не увидел в ней особой опасности, потому что она была теоретико-социологическая. Похоже, он не въехал в суть вопроса. Мною была выведена формула: объект археологии является продуктом жизнедеятельности, который определяется трудовыми затратами. Затраты существуют необходимые и дополнительные. Но дополнительные трудовые затраты тоже могут делиться на оформительские и функциональные. Получается, что стоимость продукта прямо пропорциональна необходимым трудовым затратам, которые чисто функционально связаны с дополнительными, обеспечивающими, в свою очередь, эту функцию. В знаменатель у меня уходит оформительская функция.

И тогда же я вывел определение традиции, которым до сих пор пользуется школа Марка Ткачука. Традиция это инерция осознания обществом изменяющейся функции продукта.