Как вы познакомились со своей женой.

Я с ней знаком с десяти лет, с четвертого класса. Мы вместе ходили за ручку в школу. Галочка жила в соседнем доме. Наша семья обитала и обитает на Успенской, семь, а она жила на Успенской, одиннадцать. Это был дом китобойной флотилии «Слава». Галочка была дочкой замполита всей флотилии. Довольно крутая семья по тем временам. Ты можешь себе представить, что такое китобойная флотилия «Слава» в начале шестидесятых годов?.. Ее замполит был, кажется, в ранге члена обкома партии. Или что-то в этом роде – я плохо разбираюсь в деталях партийной иерархии. Семье Ивана Павловича (это мой будущий тесть) дали довольно престижную квартиру в этом «китобойном» доме.

Галку иногда привозили в школу на машине «ЗИЛ». Хотя, ты не можешь знать, для тебя это эпоха динозавров. Сначала был «ЗИМ», а потом «ЗИЛ». Модели правительственных машин. Во всяком случае, начальственных. Позднее более высокое начальство стали возить на «Чайках».

Так вот, ее машина останавливалась у 101-й школы, на Большой Арнаутской, тогда улица Чкалова. Это бывшая гимназия Панченко. Шофер открывал дверцу, и Галка выходила вельможной походкой. Но так было не всегда – время от времени мы ходили в школу ногами, держась за ручки. Я даже удивлен, как она ухитрилась, родившись в такой номенклатурной семье, оказаться вполне приличным человеком. В общем, мы с Галочкой полюбили друг друга, и у нас начался обычный школьный роман. Но не сразу, а как бы постепенно. Когда мы с ней познакомились, я был ниже ее ростом. Мы танцевали на каком-то вечере в шестом классе, и я доставал ей губами, примерно, до груди или что-то в этом роде. В прошлом году мы с моей многопочтенной супругой отмечали 40-летний юбилей нашего первого знакомства и 35-летие нашего законного брака. Я даже отвез ее в Париж за столь подвижническое долготерпение – мы наконец-то смогли позволить себе свадебное путешествие. А потом я вырос и неожиданно для себя превратился в довольно красивого молодого человека. Мало того, я чуть не стал актером по этой причине.

Почему вы не стали актером?

Обошлось, слава Богу. Дело в том, что моя старшая сестра Ксана была знакома с массой разных людей. В том числе из киношной среды. Среди ее приятелей оказалась чета московских режиссеров – Тед и Полина Вульфовичи. Тед был известен тем, что снял знаменитый в то время фильм «Последний дюйм». Может, ты слышал песню из него: «Пуля-дура прошла меж глаз,/ Прошла на закате дня,/ Какое мне дело до всех и до вас,/ А вам – до меня». Она же была почти антисоветской. А Полина, кажется, работала тогда во ВГИКе. Возможно, они в те времена были довольно влиятельными людьми в своей среде. Как-то они гостили в Одессе, привел их к нам, по-моему, Женя Голубовский. Увидев меня, Тед и Полина очень возбудились и сразу предложили мне поступать во ВГИК под девизом: «Смерть Алену Делону!». И не раз повторяли: «Глаза болят, ну сил нет – такая красота!». Мне едва исполнилось шестнадцать лет. В общем, нельзя было, с их точки зрения, допустить, чтобы такая красота сгнила в нашей занюханной дыре. Но, поскольку я картавлю, то мне следовало подрезать под языком уздечку. И отвести к логопеду, чтобы привести произношение в норму.

Я, естественно, обрадовался и даже согласился идти к логопеду. Но моя мать – мудрая женщина, и была очень недовольна. «У нас в доме это не принято. Никуда ты не поедешь». Я огорчился: «Почему это не поеду?!». Мама ответила: «Потому что таланта тебе не хватает. А красота скоро пройдет. Актер должен быть очень талантливым, либо вообще никаким. Иначе станешь неудачником». И не пустила меня в Москву. И я не стал резать уздечку. Так и картавлю до сих пор. Мама вообще-то не считала, что я совершенно лишен актерских способностей – просто актерство не должно быть основной профессией, а лишь приложением к ней. С возрастом я понял, что она была совершенно права.

Это было в конце лета. Забавно, но той же осенью в Одессе снимался фильм «Тридцать три», и его авторы – Георгий Данелия, Виктор Конецкий и Евгений Леонов приходили к нам, то есть к Ксанке, в гости. Мама им меня показала и рассказала историю с ВГИКом. И Конецкий, который потом стал очень известным советским писателем, с ней согласился: «Правильно, не пускайте такого хорошего ребенка в Москву. Жалко. Скурвится он там и пропадет».

Кстати, я вспомнил, что когда умер Высоцкий, все были очень опечалены. Ему, было, кажется, 42 года. А мне тогда – лет на десять меньше. Я маме говорю: «Вот и я умру, когда мне будет сорок два года». А она отвечает: «Не переживай, не умрешь, ты не настолько талантлив». И, действительно не умер…