Как возникла идея организовать в педине истфак.

Подозреваю, что случайно. В силу общего развала Советского Союза, когда пошла расслабуха времен перестройки. Чумак утверждает, что этот факультет придумал он. Но, скорее всего, это затея Шамка. За счет каких-то своих московских концов он сумел пробить решение Министерства образования о наборе у нас отдельной группы историков. Тогда еще Москва была столицей нашей великой родины. Они впервые набрали первую группу историко-филологов на девяносто второй учебный год при факультете учителей начальных классов. Развал Союза происходил постепенно. Поэтому действовали ребята на свой страх и риск. Выпускники этой группы имели право по диплому преподавать украинский язык и историю. Как и было обусловлено кадровой политикой государства. Контингент наших студентов набран, в основном, из сельской местности.

В эпоху скрытого антисемитизма педин был прибежищем всех способных еврейских детей. Никого из них не брали в университет из-за национальности. А у нас брали. Так здесь, а потом в строительном институте, сделал карьеру знаменитейший математик всех времен и народов, наш сосед по даче, Марк Григорьевич Крейн. Он был членом всех академий мира и даже член-корреспондентом украинской Академии Наук. Я не знаю, что он там такого вычислил, но это было светило мировой величины. С ним все носились, как с писаной торбой, его обожали, им гордились. Однако в Одесский университет его на работу не брали – еврей. Вот он и заведовал кафедрой теоретической механики в Строительном Институте. Крейн был замечательный, великий, но еврей. К тому же, воспроизводил себе подобных. Его ученик Иосиф Семенович Иохвидов тоже сидел в строительном институте. Он не мог поступать или устроиться в университет ни при каких обстоятельствах. Поэтому Иохвидов закончил педин. И благодаря этому у нашего физико-математического факультета появились нехилые ученые традиции. Он выпустил много знаменитых людей.

Я не знаю, почему они решили делать именно истфак, могли бы сделать и что-нибудь другое. Например, биофак. Но нашелся инициативный человек и решил именно истфак. Установка на создание новых факультетов возникла с развалом Союза, когда все вузы стали самостоятельными. Попытка сделать истфак в педине вызвала очень злобную и нервную реакцию со стороны истфака Одесского университета. Причем именно у руководства факультета. Ведь мы разрушали тем самым их монополию на историческое образование. И тогдашний его декан Ващенко безостановочно писал письма в министерство о том, что все надо унифицировать и прекратить безобразие. Кажется, даже было какое-то решение слить воедино пединститут с Одесским университетом под эгидой последнего. Мало того, под эту лавочку меня и взяли на работу в педин. Тогда я это не совсем понимал. Но сама установка отнять кормушку, монополию у университета, и унизить его мне пришлась очень по душе. К тому же из-за повсеместной креатуры в педине тоже развели такую ситуацию, когда докторов у них было раз, два и обчелся. Или же они рассыпались от дряхлости. Тут под руку подвернулся я, самый молодой доктор, в момент напряженной обстановки на внешнем фронте. Возможно, в обычной, советской ситуации меня и не взяли бы. Это вовсе не моя личная заслуга, просто оказался в нужное время и на нужном месте. Ведь сам факт моего существования им тоже помог этот факультет организовать и укрепить.

Как бы там ни было, я честно подключился к этой затее. Мне сразу же дали бюджетную тему на три года с отдельными деньгами по НИСу. Это было, мягко говоря, необычно. В те времена вообще не выдавали никаких денег на науку. Тогда же, в девяносто третьем и девяносто четвертом, шла упомянутая война с Одесским университетом, которую наш ректор выиграл. Я не знаю, каким образом, но выиграл. Думаю, в силу своей относительной молодости, а также неповоротливости противника. Наши ребята, как более молодые, энергичные и настойчивые люди, удачно поинтриговали в Министерстве освиты. И победили.

Помню, что нас всех собрали на большом ученом совете, объявили о придании статуса университета нашему педину. Затем нас всех уволили, а потом сразу же приняли, но уже в педагогический университет. Было это осенью девяносто четвертого года. Ректор нам поведал, как происходило дело. Без деталей, разумеется, но всех поблагодарил за помощь. Его выступление меня даже тронуло. Потому что я был в нем комплиментарно упомянут. Он рассказывал, что название «Южноукраинский» придумали потому, что, если назвать университет одесским, получится дубляж. Говорил спокойно, как бы отчитывался в содеянном. Славный мужик. Заявил, что этим успехом администрация обязана всем здесь присутствующим. Поскольку у нас не так хорошо с кадрами, как в иных местах. Но у нас есть группа очень сильных ученых, которые работают сами по себе, возглавляя отдельные направления. Они очень инициативны и эффективны. Благодаря их деятельности это и произошло. Меня назвали вторым по списку... Я даже расчувствовался от умиления. Честное слово. Тогда я понял, что на своей новой работе я прижился и искренне ее полюбил. Хуже того – произошло разрушение моей прежней личности – я полюбил свое начальство.