В доме пионеров раздавали медали моим огородникам. Правда, в малоторжественной обстановке - шумели мальчишки, проникшие на чествование из разных кружков. И все же я очень рада событию.

Т.Б.Лозинская пишет из Москвы в последнем письме: "Сегодня разговор в трамвае. Говорит инвалид, услышавший ссору старух, которые не хотели уступить другому инвалиду место: "В Ленинграде этого не могло бы быть, там золотые люди". Почувствовала гордость за своих земляков".

Приятная идеализация.

XII.1943 г.

В полдень иду на трамвайную остановку, чтобы ехать на угол Литейной за перелицованным мне пальто. Иду по Дзержинской, только что получив 400 гр. свежих яблок - их нам выдали впервые с начала войны. Поглощаю с восторгом. Выхожу на Невский... В чем дело? Все трамваи стоят, публика из них удалена. Оказывается, артобстрел, а я ничего не слыхала. Это часто в последнее время. Стреляет какое-то мощное орудие, и разрушения очень сильны. Решаю вернуться в школу. Через некоторое время обстрел усиливается, стоит сплошной грохот. С третьего этажа I-IV классы сводим в столовую, а старших - в коридор у канцелярии. Обстановка напоминает 1942 г., но увы, наше бомбоубежище сейчас переоборудуется в газоубежище и туда не сойти.

Обстрел кончен. Но тут как раз пора кормить детей обедом. После этого с ученицей Люсей Ширкевич заходим в мой кабинет набросать план ее выступления в связи с новыми задачами, стоящими перед школьниками. Вдруг бухает выстрел, и со звоном на нас летят оконные стекла. Тут же выскакиваем в коридор. Прибежавших старшеклассниц быстро выстраиваю между капитальными стенами, на случай попадания снаряда в здание школы, а после организованно идем вниз. Повсюду стекла разбиты. Встречаю Иру Аглиш, она страшно взволнована. От ее мамы знаю, что она безумно боится обстрелов. Беру под руку, стараюсь шутить. Ира удивляется: "Неужели вы не боитесь? Какая вы храбрая, вот и мама такая, а я не могу". Другую мою руку стискивает ученица Осипенко: "Ксения Владимировна, я однажды во время артобстрела такое видела... такое..." Говорю обеим: "Бросьте, девочки, не надо об этом думать".

В вестибюле темно, холодно. Много уличных прохожих понабилось. Увожу девочек в светлый коридор. Свет и тепло успокаивают всегда. Прибегает Нина Андреевна Митрофанова: "Ксения Владимировна, что делать?" По лицу вижу, что-то очень ужасное произошло. Сбивчиво рассказывает, что везла с ребятами на саночках причитающиеся школе за летние работы овощи с завода имени Ворошилова. Голый камень мостовой утомил ребят, и Нина Андреевна оставила их во главе с Валей Петерсон, а сама пошла в школу за новой группой ребят. Уже в дверях ее оглушили взрывы. Что делать? Мы обе очень волнуемся. Детей на подмогу вести нельзя, а как там дети, оставшиеся одни? Особенно страшно за Валю Петерсон, потому что люблю ее - я уже стольких потеряла любимых девчонок и мальчишек, я больше не вынесу этого. Гибнут, действительно, лучшие. Решаем, что Н.А.Митрофанова в сопровождении молодой уборщицы вернется за детьми. В это время сообщение: "Снаряд попал в уборную Александровского сада". А наши-то шли по площади. "В худшем случае они контужены", - заключают обступившие меня школьники. Бегу наверх смотреть на площадь. Там все благополучно, как будто. Спускаюсь в вестибюль. О радость, появились Нина Андреевна и уставшие, взмокшие от пота дети. И овощи притащили-таки, не оставили. О каких еще недоработках в воспитании я так переживала в летнем лагере?

Мобилизую старшеклассников на перетаскивание привезенных мешков с овощами. Их складывают в канцелярии. Наш школьный завхоз А.А.Родионова подымает шум, что, дескать, канцелярия - не складочное место. Стараюсь ее убедить, что это временно, и спешно ухожу с А.Л.Артюхиной считать разбитые стекла. Резкий холод наполнил все помещения, а мы только порадовались, что у нас в школе тепло. В столовой собрался весь технический персонал, чуть не плачут. Они везли на грузовике дрова и на повороте трамвайных путей у Адмиралтейства видели ужасную картину - разбитый трамвай и массу жертв.

ПЕРЕДНИЙ КРАЙ ГОРОДА-ФРОНТА

В День Конституции, 5.XII.1943 г., решили навестить нашего шефа - боевую дивизию. Предварительно дали шефам телеграмму - на станцию Песочную Финляндской железной дороги. Школьники сами решили, кого из учащихся направить в качестве делегатов в сопровождении взрослых: Лору Рудакову, Люсю Ширкевич, Нюру Шац, Клару Кудрецову, Ару Шестакову, Валю Петерсон, Раю Ефремову, Галю Игнаеву. Девочки давно мечтали об этой поездке. Они уже три раза собирались ехать на передовую города-фронта, и трижды дивизия отменяла приезд из-за боевых операций.

К 8 ч утра собираемся в школе. На улицах еще темно, а в канцелярии бивуак: Анна Ивановна Белова спит на диване, а Анна Матвеевна Матвеева - на столе. Это наши бездомные учительницы. У той и другой есть свой дом, но они запустили свои комнаты, лето не использовали для подготовки их к зиме. Да и вошло у них уже в привычку жить вне всех наших бытовых забот, на всем готовом. Школу это устраивает: они бессменные ночные дежурные. Но в этом и что-то жалкое: эти двое спят, неприкаянные, а тетя Саша, грубая семидесятилетняя уборщица школы, не поддающаяся городской цивилизации, зажгла люстру и метет канцелярию, шумно передвигая вещи. На мой шепот отвечает нарочито громко. Мне не хочется пускать в эту обстановку детей, и я сама выношу в коридор связки книг, собранных ребятами для шефов. Книг более восьмидесяти. Подбирали получше, поинтереснее.

В 8 ч приходит директор школы Вера Васильевна Бабенко. Мы вдвоем везем нашу делегацию. Третья - работница Октябрьского райкома Э.В.Л-ич - едет прямо из дома. Она - "принудительный ассортимент". Дивизию она нам сосватала в шефы, уверяя, что там ее муж. При ближайшем обследовании сочувствующие убедились, что есть всего-навсего "мечта о муже". Злые языки уверяли, что она исполняет обязанности "ппж" (так сейчас стали острить: "полевая походная жена"). Мне такого рода циничные пересуды никогда не нравились.

В 8.15 ч идем на площадь Лассаля, не дождавшись Люси и Раи. Пропуск в порядке, и мы проникаем беспрепятственно на Финляндский вокзал. Взяв билеты, я возвращаюсь на площадь за девочками, а все остальные идут в поезд. Припозднившихся наших девочек я благополучно встречаю.

Вагон полон народу. Окна забиты фанерой. Время проходит незаметно: девочки болтают, поют хором. Прекрасный у них возраст. На них, улыбаясь, смотрит весь вагон - и старые женщины с узлами на руках, и томная гражданка с портфелем, и особенно бойцы и командиры. Молодость всегда привлекательна, а наши девочки, безусловно, хороши собой, каждая в своем роде.

Сходим с поезда на станции Песочной. Чудный зимний день. Легкий мороз. Все бело от снега, которого в городе нет. Нас встречает капитан Полонский. Мы его знаем, он не раз бывал у нас в школе. Он бывший учитель. Тут же знакомит нас с капитаном Олегом Владимировичем Розенбергом и поясняет: "Он будет все время с вами".

Идем в политотдел. Тесная дачка. Нас очень приветливо принимают и спрашивают, на какой срок мы приехали и с чем мы хотели бы ознакомиться. "Передовой край", - дружно отвечаем мы. "В таком случае, надо ночевать", - заявляет приставленный к нам О.В.Розенберг. Мы говорим, что это невозможно. Тогда он объявляет, что мы поедем в полк, который "почти на передовой", там в клубе прослушаем его доклад, а дальше "видно будет". Девочки мрачнеют. Я их понимаю. Хочется увидеть боевую обстановку, а не слушать доклад. Мы называем свой Ленинград городом-фронтом, мы постоянно под прицелом, под бомбежками и артобстрелами, мы привыкли жить в условиях военных невзгод, находиться по соседству с нашими врагами, но нам не доводилось близко видеть их позиции. А мне, например, почему-то очень хотелось бы.

Подают грузовик. В.В.Бабенко садится около шофера. Мы лезем в кузов. Едем. Местность прекрасная: хвойный лес, холмы, широкие дали. И всюду признаки войны: противотанковые рвы, башни, уловители звуков, маскированные землянки и траншеи. На доты и дзоты внимания не обращаем, они нам известны по Пери и Ольгино.

Вдруг машина остановилась. Шофер в отчаянии: "Что-то с газом". Мы пока знакомимся с Олегом Владимировичем. "Просто Олег", - поправляет он меня всякий раз, как я его называю по отчеству. Он киевлянин, с высшим образованием, преподаватель литературы. Брат его сражается под Черкассами, а мать и пятнадцатилетний младший брат сейчас под немцами. Капитан О.В.Розенберг очень симпатичен, культурен. "Газа нет", - жалуется шофер, и мы вылезаем из машины. Розенберг поторапливает: "Чтобы не опоздать на доклад, надо идти пешком". Последнее оказалось не страшно, и через четверть часа мы были уже у цели - это "хлебозавод" полка. Мы идем через пекарню, пахнет свежим ржаным хлебом. Все, включая пекарей, которым мы немного помешали, очень приветливы. Нас усаживают в теплой комнате. Здесь, как и в политотделе, канцелярию обслуживают женщины-бойцы. Нам ясно, что идут какие-то приготовления, чтобы накормить нас. Мы совсем не прочь, потому что на часах уже 13.00.

Пришел лейтенант, которого нам рекомендовали как "хлебного короля". Он пригласил нас к себе, и мы гуськом пошли за ним по заснеженной тропке к землянке. Это оказался целый домик, только опущенный под землю: прихожая, большая комната, где спали девушки-бойцы, и комната лейтенанта, где разместились широкая кровать с белоснежными взбитыми подушками, два кресла, очевидно, для нас накрытый белой клеенкой длинный стол с массивными стульями. Выслушав с довольной улыбкой наши восторги от увиденного, лейтенант исчез. Капитан Розенберг не преминул занять разговором наших учениц. Расспрашивал, кто их родители. Наши девчата не промах и закидали вопросами его самого. Интересно было услышать, как он представляет себе мир после войны: Германия лишается права держать армию, а 16 миллиардов марок в год, которые она тратила на содержание войск, идут на возмещение убытков, причиненных ими; восстановительные работы ведутся руками немцев, которые содержатся за счет Германии. Видно, что это не его догадки, а материал какого-то доклада. Неожиданно переходит к оценке немцев русскими писателями, называет рассказ Лескова, мне не известный.

Девушки-бойцы ставят на стол тарелки с толстыми ломтями хлеба. Тут ни о каких граммах и речи нет. Кладут на стол ложки и два ножа. Суп подают в эмалированных зеленых мисках. Суп густой, жирный, с картошкой и крупой. На второе - большой кусок американской колбасы с вареной картошкой и кислой шинкованной капустой. Порции такие, что три наши девочки их не могут одолеть. Усиленно предлагают еще, поскольку беспокоятся, что обед хуже школьного.