На этом записи дневника обрываются.

ЛЕНИНГРАДСКИЕ НАСТРОЕНИЯ

В первомайском номере газеты "Литература и искусство" статья литератора Фадеева "Шестая симфония". Статья имеет подзаголовок: "Из ленинградского дневника". Фадеев чудесно уловил ленинградские настроения. В этой статье он приводит слова замечательной поэтессы Ольги Берггольц: "Главное было в том, чтобы заставить себя забыть о голоде и работать, работать; работать и поддерживать в твоем товарище этот постоянный огонь работы, который в наших условиях был главной жизненной силой. И все мы, кто мог работать, стали работать на началах полной взаимопомощи и взаимозаменяемости... Главное было в том, чтобы незаметно поддержать наиболее слабого".

Удивительная вещь, эти строки и стихи "Ленинградке" производят на меня такое впечатление: "Это хотела сказать я, но не сумела".

V.1943 г.

Абсолютно не было времени писать. Май был исключительно труден: тяжелейшие обстрелы, тревоги, бомбежки. 19.V.1943 г. было принято решение из-за этой обстановки отменить испытания во всех классах, кроме VII. Учащиеся шумно радовались, когда, придя 20.V на испытания, узнали на линейке об их отмене. Но после многие говорили об ощущении: "Год без конца". Сумбур в подготовке к лагерям. По просьбе товарища Охотилкова из райкома ВЛКСМ я на заседании райкома выступила с мотивировкой создания единого летнего лагеря. На этой точке зрения стоит и военный комиссар Октябрьского района подполковник Петров. Зав. РОНО Алексеева предложила этот вопрос не обсуждать на данном собрании и определиться по этому поводу РОНО с райкомом ВЛКСМ.

V.1943 г.

Еду с директором В.В.Бабенко в Ольгино и прихожу в полное отчаяние: дети будут размещены в шести дачах, причем в разных концах поселка - следовательно, образуются "микролагеря"; работать предстоит в семи подсобных хозяйствах; столовая же - аж на Конной Лахте, за 3 с лишним километра от наших дач. По соседству с нами учащиеся школы N 236. Поля начинаются у столовой, но тянутся на 3 км. Всюду военные. Горн и гонг запрещены. Подаю заявление об освобождении меня от должности начальника лагеря, но зав. РОНО К.А.Алексеева отвечает, что сие не от нее зависит, а от лагерной комиссии. Занимать собой лагерную комиссию в момент вывоза детей не считаю правильным. Я явно раздражена. Директор школы либо с недоверием отнеслась ко мне и поэтому тоже поехала в Ольгино, либо здесь проявилось ее властолюбие. В любом ведь случае все вопросы сейчас и в дальнейшем предстоит решать мне, а не ей за меня. В последнюю минуту выдерживаю борьбу за А.Л.Артюхину - на нее можно будет положиться в случае необходимости, и силком мне навязывают К.В.Васильеву.

А может, это у меня просто нервы, и никакой подоплеки на самом деле нет. Я никак не могу дать себе отчет, что вот-вот начнется лето.

VI.1943 г.

Идет дождь. Выезжаем сегодня. VII класс остается в городе ждать выпускного районного вечера. Ребята разбиты на 8 отрядов, мальчики отдельно от девочек. В двух старших выборный комсорг, в других утвержденный горкомом вожатый из наших ребят. Многих наших старшеклассников взяли пионервожатыми в оздоровительные лагеря.

Отъезд лучше организован, чем в прошлом году. Вещи прошли санитарную обработку, часть из них даже увезли на машине, выделенной телеграфистами. Но суеты все же много. Карточки "ШП" (школьное питание) в последний момент обмениваются на "рабочую категорию". А.Л.Артюхина вынуждена с ними возиться, когда трехвагонный заказанный трамвай стоит перед школой. Едем кружным путем: через Дворцовый мост, по 1-й Линии, Тучкову мосту, Введенской, Кронверкскому. Приезжаем за два часа. Боялись попасть в ВТ. Заказан железнодорожный вагон, но его оказалось мало. Размещаемся в двух, поэтому сидим хорошо, свободно.

ОЛЬГИНО

Выгружаемся благополучно, несмотря на короткую остановку. Бригады идут по своим дачам. Я в арьергарде с теми, кому трудно справиться со своими вещами. Мы еще по дороге решили, что в основном вещи снесем в наш лагерный штаб, где моя резиденция: ул. Рядовая, 43. Это помещение ближайшее к столовой, и все пути лежат мимо этой дачи. Дача принадлежит частнице. Она пришла в ужас, когда увидела лавину двигающихся к ее строению детей. Успокаиваем ее, строимся и с песнями идем к столовой мимо штаба Октябрьского района. Я довольна. Впечатление лагерь производит, несомненно, хорошее. Идем по пыльному шоссе, среди болот - два с половиной километра, по крайней мере. Кому пришла мысль устраивать столовую не в Ольгино? В дождь, когда не будет работы, придется таскаться сюда. Три раза в день ходить немыслимо, значит, ужин придется брать с собой. А это значит, что дети будут съедать до времени. Но выхода нет.

В столовой любезный прием. Там и представители штаба Октябрьского района М.И.Коркина и А.В.Малаховская. Сразу получаем завтрак, обед и ужин. Поэтому все сыты. Идем по дачам. Обегаю всех, смотрю, кто как устраивается. Это берет около полутора часов лишнего времени. Предприятия всюду плохо подготовились к приему детей. Не хватает даже таких существенных вещей, как кипятильники, кровати, матрацы или хотя бы материал для набивки сенников. Это все было добыто к 12.VI, и то не в полном объеме, хотя уполномоченная Октябрьского района М.И.Коркина созывала в штабе собрание директоров специально по этим вопросам 5.VI и обязала их все сделать в три дня. На том собрании были и все наши учителя-бригадиры. В это время началась ВТ. Самолеты немцев летали низко, зенитки тяжело ухали - по небу шли белые следы. Я просила разрешения отпустить бригадиров к детям. Не успели они выйти, как раздался страшный грохот, задрожали стекла веранды, на которой мы сидели, и К.В.Васильева с криком ворвалась к нам. М.И.Коркина, ведшая собрание, ядовито сказала: "И вы думаете, что такие учителя нужны для успокоения детей". Было очень неприятно.

Ночь выдалась тяжелая. Тревоги шли одна за одной. Дачи дрожали, но дети сладко спали. Лишь в тревогу около 6 ч утра мальчики с интересом и без всякого страха стали следить за немецкими самолетами, летевшими так низко, что была видна свастика. Я лично этого не видела, но все подтверждали.

Хуже было под утро следующей ночи. Я уже проснулась, когда началась пальба из тяжелого орудия, а в промежутках четко и совсем близко стреляли из винтовки. У нас утренняя гимнастика поводится у дачи, в которой живу я; первыми приходят комсомольские бригады. Подошедшие мальчики сообщили, что рядом с дачей девочек горит склад боеприпасов и взрываются снаряды, что вряд ли окна у девочек целы. Бегу к ним. Встречаю их по дороге. Пожар, оказывается, действительно, на соседнем с ними участке. Часовой охранял этот объект и, когда увидел пожар, стал стрелять из винтовки, надеясь, что на выстрелы кто-то придет. В случае ЧП так положено при несении караульной службы, когда нет средств связи. Но никто к солдату не шел, а мины стали взрываться. Вышибло окно в одной из спален. Девочки перепугались.

Следующим выдающимся событием стала поимка финского шпиона. Он спросил у женщин, как дойти до Ленинграда, минуя заставу. Так как был одет он в нашу форму и уверял, что забыл лишь удостоверение, женщины указали ему дорогу. Не знаю, каким образом это стало известно пограничникам, но они появились на полях с ищейками. Человек был отыскан спящим в канаве и арестован. После этого наши ребята в каждом незнакомом красноармейце усматривали шпиона и осаждали нас просьбами удостовериться в этом лично.

Больное место - столовая. Первые дни кормили отвратительно, мало, невкусно, используя недоброкачественные продукты. Бросила туда на налаживание А.Л.Артюхину. Сама уделяла этому внимание. Била тревогу в штабе. Невозможно выделять контролеров к закладке, потому что столовая далека, а ночное хождение запрещено. Ставим у весов учеников. Старшие, работая по 8 ч, ужин получают своевременно после ухода с полей. Но как быть с маленькими? Заставлять их дважды ходить в столовую немыслимо. Ужин даем в обед. Агитируем, чтобы он уносился домой. Но они его съедают задолго до отхода ко сну и вечером, конечно, хотят есть. Уговариваю бригадиров организовать чай на дачах. Но в некоторых дачах нет кипятильников.

На грани возможностей не только ребята, но и учителя-бригадиры. У М.Н.Чуркиной, Н.А.Митрофановой, З.А.Жуковой к вечеру распухают ноги: сердцу трудно на жаре в поле, прибавим сюда неблизкое хождение в полях и в столовую.

Дети пишут домой, жалуются на питание. Я очень хорошо знаю по прошлому году, как много зависит от решения вопроса питания. Если кормят хорошо - дети прекрасно работают, веселы. Хуже питание - спад во всем. Может начаться и утечка с огородов. А с мобилизацией и без того большая нечеткость. Прошлогоднее постановление Совнаркома о мобилизации школьников V-X классов никто не отменял, но в то же время было немало тех, кто "дезертировал" под всякими предлогами. РОНО каждый раз предписывало: "Уговорить, в крайности пошлите к нам". Идти к ним - никто не шел. Детей просто не пускали, даже если просились в трудовой лагерь. Какие причины? Во-первых, уважительные: болезнь членов семьи, наличие маленьких детей, элементарная боязнь разлуки в нашей обстановке и, конечно, нелепые слухи об опасности мест, куда едут дети (вряд ли тут опаснее, чем в Ленинграде). Во-вторых - культ "маменькиных деток". Прошлым летом родители ученицы VIII класса Тибановой предпочли послать ее работать в кладбищенскую контору, только бы иметь при себе нарядную, очень холеную дочку. В этом году профессор Линдберг отличался - он до сих пор умудрялся обеспечивать проводы в школу своих детей. Сверстники таких недолюбливают. Помнится, Нина Смирнова появилась в Пери, куда мы ездили год назад, ужаснулась обстановке сарая, напряженный труд ей тоже не понравился, и она "отбыла". Правда, прибыла в школу и все лето несла большую общественную нагрузку по работе с маленькими. После нашего вечера воспоминаний она мне сказала: "Очень интересно ребята говорили об огородах - я в этом году обязательно поеду". Сейчас она с нами и пока в прекрасном настроении. Конечно, кто бы спорил, детям нужно детство. Но что же делать, если у этого поколения его отняла война, если их маленький труд, а подчас он на уровне взрослых, тоже важен для Большой Победы. Мы обязательно победим, хоть сегодня воюет против нас такой сильный враг - Германия Гитлера и оккупированная им Европа, с ее людскими ресурсами, техникой, промышленностью, финансами.

Мы вообще считали, что раз трудовая мобилизация, то надо было продумать что-либо по линии выдачи продкарточек. Тут их можно было реализовывать. Наша главная агитсила - это наши "перийцы". Когда червь сомнения заползал в их души, они искали поддержки у товарищей и у меня: "Ведь от нас же самих зависит, будет ли нам хорошо".

Очень больной вопрос - производственный: нормы Наркомзема недействительны даже для взрослых, так как нереальны. Об этом говорится официально. Единых норм быть не может, поскольку играют роль и почва, и культуры. Однако директора хозяйств могут договориться о примерных нормах, но они этого не делают по причине занятости, халатности и т.п.

Мешает хаотичность распоряжений: мальчики всех классов, кроме VII, приехали на огороды, чтобы здесь быть до 12 июня, а затем отправиться на две недели в военный лагерь. Но двухнедельный срок превратился в месячный, да мальчиков вдруг вызвали на два дня раньше. Они уехали, едва начав копать гряды под индивидуальные огороды.

Наконец, отвлекает неимоверное количество обследователей. С 4 июня к нам наведываются сплошь ответственные работники, а именно следующие товарищи: Сизмин - из исполкома Октябрьского района, Гурьев - из горкома ВЛКСМ (детальное обследование условий проживания и работы), военный комиссар Октябрьского района Петров, военный инспектор Шепило, представитель пожарной охраны Кокоринов (дважды). Правда, товарищи Сизмин и Гурьев приструнили столовую. По их следам выехал парторг треста столовых и, как нам сообщили наши дежурные по столовой, "прочистил с песком". Кроме того, выхлопотали машину для подвоза продуктов. Отговорка "кормим тем, что в наличии" - теперь не пройдет.

А вот приезд товарища Шепило анекдотичен и неприятен. Его ко мне привела преподавательница Посадовская. Я в это время была на даче старших девочек. Он принялся осматривать их комнаты. Пошло шутил, лишенный напрочь такта и какого-либо понимания, куда приехал. Так он себя вел и при обходе других дач. Безупречен оказался только в одном случае: отчитал основательно мальчиков-дневальных, оставивших посты - Белкова, Соколовского и Харитонова.

На другой день застаю его в столовой. Держится, как полновластный хозяин. Сообщает мне: "Я договорился, учителя - десять человек - будут питаться отдельно, получать побольше и без вырезки талонов. Вы сами распределите эти обеды". Теперь понятно, почему местная работница встретила меня у столовой вопросом: "Вы согласились на отдельное питание?" Мне это же, но в замаскированной форме, предлагал директор столовой, и я решительно отказалась. Мне представляется очень важным в наше "время желудка", чтобы ребята видели, что мы в одинаковом положении. У нас ведь та же категория карточек. Я протестовала и против попытки отоваривать нам кондитерские талоны шоколадом в то время, когда дети не будут получать его целый месяц.

М.И.Коркина и А.В.Малаховская, что из штаба Октябрьского района, прекрасно поняли другую положительную сторону: сохранить полную свободу действий и критики по отношению к столовой возможно, лишь пока ты не пользуешься ничем незаконно. Говорю Шепило, что протестую и дойду вплоть до исполкома: эти 10 обособленных обедов - воровство из котла школьников. Шепило спорит: "Но ведь директора и завуча кормят в школах?" Верно, но там на 574 человека - только этих двоих, и детского питания они не получают, а всего лишь суп, кашу и компот. Это узаконено и идет в счет надбавки к выдаваемым продуктам, предназначенной для питания служащих столовой.

Поразило меня отношение наших учителей к этому предложению, когда я им рассказала. М.И.Барская и З.А.Жукова возмутились, врач и М.Н.Чуркина дипломатично молчали, И.А.Жукова (дочь З.А.Жуковой) и Н.А.Митрофанова доказывали, что это так и следует делать, как нам предложили, Л.Н.Иванова возмущалась, как и я. М.И.Элькинд даже принялась уговаривать меня согласиться... Всегда такую психологию объясняют состоянием "длительного голодания". Неверно. Я в корне не согласна. У Митрофановой донорский паек, И.А.Жукова имеет паек благодаря работе в ремесленном училище и потому поперек себя шире. "Протестанты": Барская - слабый и больной человек, ее могу понять, а Иванова только и говорит о еде, будучи достаточно здоровой и подвижной. Даю эти строки дневника почитать Барской - она меланхолически говорит: "Но все равно это уплывет от детей". Вот это и есть платформа слабых: "Раз все так, то и я". Но нам, учителям, надо стараться быть сильными. Иначе что значит наше воспитание, если мы рискуем опровергнуть его собственным обратным примером?

Шепило по-прежнему в центре внимания. Ведет нас зачем-то в поля - первая же встреча с ребятами показывает, что не для ознакомления с их работой. Мне почти ясно, что с Посадовской у него установились несколько более, чем товарищеские, отношения. Он красуется, невыносимо бахвалится своим воинским стажем. Можно подумать, что перед нами не инструктор по школам, а самый отважный из отважных, с передового рубежа. Вдруг видим, сидит ворона. Он вытаскивает из кобуры револьвер и говорит: "Я ее сейчас". "Ну, зачем, это ведь не тетерев?" - удивляюсь я. Бац - выстрел... Ворона простирает крылья и плавно улетает. Через некоторое время то же доказательство меткости глаза и твердости руки. Что же Шепило? Отдает мне приказ назначить моим заместителем по лагерю... Кого? Посадовскую, конечно. Почему? Посадовская - человек без опыта работы в лагере. Политическую работу неплохо вела зимой Барская, а также я подключалась. Обе мы в лагере. В конце концов, зав. РОНО К.А.Алексеева говорила о возможности поставить на этот участок М.Н.Чуркину. Посылаю запрос Алексеевой.

VI.1943 г.

Лежу в постели. Больна. Событий много: четыре предыдущих дня отпускаю детей партиями в город - помыться в бане, увидеться с родными. Налеты инспектуры идут своим ходом. Инспектор пожарного дела прибыл однажды под утро и разбудил: срочная проверка. 14 июня вечером бежит к моей даче вожатая Люся Ширкевич. Удивляюсь, почему она здесь, ведь она должна находиться в городе до следующего вечера. Протягивает мне письмо от директора школы.

"14 июня. Ленинград.