Другой мальчик наворовал где-то шелк, блокноты, конверты, спички и выменивал все это у одноклассников на хлеб. Цены установил от 50 до 150 гр. Хлеба.

ЛЕТО - НАЧАЛОСЬ

Недавно был воскресник на станции Пери. На огороды уехали VII-X классы. Дистрофики рыдали, что их не берут. Наиболее "благополучных" из них я рискнула послать с ведома врача и дав наказ пионервожатой их не замучить.

Привезли мне букет черемухи. Это первые цветы, которые я вижу. Мне грустно на них смотреть. Веет прошлым. И тут я спохватилась: ведь, кажется, началось лето, а я и не заметила... Нет, конечно, уже тепло. Мы еще 20 мая носили шубы, а сейчас уже лето, но странным образом я не дала себе в этом отчет.

Вчера вечером пошла к Ушаковым, проведать. На Исаакиевской площади девицы под руководством красноармейцев обучаются езде на велосипедах. Мимо идут люди с огородов усталые, но загорелые уже, с лопатами в руках. На лицах солнце. В Александровском саду на скамейках "по-мирному" обнимаются парочки, но она - слабый, пробивающийся росток, а он - или моряк, или армеец, не слишком далеко загадывающий. Памятник Петру I ушел под гору песка, и деревянная надстройка кажется совсем крохотной. У самого памятника и дальше, в сторону Адмиралтейства, проволочные заграждения и аэростаты. Кстати, над городом их сейчас не видно, как в прошлое лето. Нева удивительно красива, и четки силуэты зданий. У берега зенитки. А от бульвара опять веет миром. Зима закончилась. Как много ужасного произошло.

VI.1942 г.

В школе должен пройти митинг. В зале собираются VI-X классы. Я обязана выступить. Вместе с учкомом Миррой Исаевной Барской набрасываем резолюцию. Она волнуется, у нее дебют, и ее настроение передается мне. Алла Гурбанова открывает митинг. Слово предоставляется мне. Я говорю со сцены, в зале воцаряется идеальная тишина, значит, интересно. Сопоставляю речи Сталина и Черчилля. Сталин уверен в окончании войны в 1942 г., а Черчилль полагает, что война будет носить затяжной характер. В договоре с Англией указывается все-таки сталинский срок. Говорю о доблести, героизме нашей армии. Волнуюсь, путаю фамилии Сталина и Молотова. Может последовать нагоняй.

В этот день случайно, по пустяковому делу, попала к Н.В.Толстой. Живет неплохо: обед без вырезки талонов в Союзе писателей, всякие связи, была на усиленном питании. Но цинга у нее тоже есть, как и у меня. Хотела меня поить настоящим молоком. Я гордо отказалась. Она очень приветлива, очень довольна собой. Она задумала когда-нибудь, после, написать прозаическое произведение о блокадном Ленинграде в лучших традициях нашей литературы. И считает себя настоящей героиней. В чем геройство, не понятно - оберегает свою шикарную квартиру и "отдыхает в полном смысле этого слова", как сама наивно говорит. Должна сказать, приятно мне было посидеть в комнате, где все убрано и вещи красивы. А у меня пыль и грязь, убираю раз в неделю.

ВОРОВСТВО

У семиклассника Володи Ланцова в нашей школе украли бумажник, в котором были 20 рублей, метрика и абонемент в столовую. Неделю сидел без школьного питания. Хорошо, родители живы. Прихожу в его класс. Невероятный шум. "В чем дело?" - спрашиваю. Оказывается, абонемент найден и вручен Ланцову Лелиным из параллельного класса. Веду Лелина к себе в кабинет. Разговор трудный, ясно: либо он украл, либо покрывает вора. Наконец, называет Морозова. Посылаю за Морозовым, но тот упорствует: нашел. И все же сознается. Говорит, что ел неделю, и стало стыдно. Его семья страшно голодает, и средств никаких. "Смотрел на Ланцова, и жаль его было. Ну и вернул..." Охотнее всего устроила бы Морозова на спецпитание. Мальчик он грубоватый, плохо дисциплинированный, но очень способный и очень симпатичный, с чудными карими глазами. Большой, рослый. У нас он появился осенью и потом исчез на время. Со мной у него отношения хорошие, и он как-то даже заявил в своем стиле: "Урок истории всегда более или менее приличен". Это манера мальчиков так выражаться. Надо понимать, занятия нравятся. Говорю, что то, что ему стало стыдно есть норму товарища, это слышать отрадно. Но почему не иметь мужества сознаться мне ли, воспитателю или товарищам? Побеседовали с ним, а затем я пошла к врачу с просьбой устроить Морозова на спецпитание. Логики тут, конечно, нет. Не даром воспитательница А.Ф.Гаврилова, сладкая и фальшивая, резюмировала ядовито: "Это в награду за воровство". Но как оставить мальчика голодать? И ведь воровство не дало ему счастья и покоя. Мальчишеская совесть оказалась сильнее голода.

Через несколько дней Морозов вернул через меня Ланцову хороший кожаный бумажник, и в нем две десятирублевки. Вова Ланцов, получая его, удивился: "Двадцать рублей точно было, но не этими деньгами".

В VIII классе Жабыко подделал талончики и на фальшивые ел с классом, а на настоящие потом получал обед под видом больного. Был изловлен Щетинской. Она его отругала последними словами. В этой женщине что-то страшное. У нее, как ожидалось, умер муж. Карточкой своей умершей сестры она с ним не делилась, а сейчас возмущена, что нет золотых часов и велосипеда. "Куда он их подевал, не понимаю. Верно, проел". Теряюсь, высказать ли ей соболезнование по поводу мужа, но она помогает мне определиться, поделившись своей радостью: "Знаете, такое счастье, морг всего в двух шагах от нас. Не надо никуда тащить".

VI.1942 г.

Писем не было с 11 апреля, и вдруг целая лавина - за 3 дня 21 письмо. Тут чехарда: и майские, и апрельские, и мартовские. По ночам тревоги. Неимоверно грохочут зенитки. Но их грохот успокаивает - значит, стерегут.

Самый радостный вечер был - 11/6, наше радио не работало, и Катя Малкина принесла известия о договоре с Англией, прослушав экстренный выпуск в 9 ч вечера. А днем у нас в школе появился моряк, хотел видеть директора, но Вера Васильевна где-то задерживалась. Моряк долго колебался, затем показал мне командировочное и удостоверение - лейтенант. Попросил провести в угловой класс. Он заперт. Лейтенант, к моему безмолвному изумлению, вынул из кармана бушлата связку каких-то воровских отмычек, пошурудил ими в замке и открыл дверь. Осмотревшись, моряк стал объяснять, что угловую дверь, балконную, надо заложить кирпичом в два с половиной кирпича, сделав амбразуру для пулемета, у другой двери тоже нужно сделать кладку для прикрытия бойца, оставив щель для винтовки. "Может ли это сделать школа своими силами?" - спрашивает без тени сомнения. "Нет, конечно". - "Тогда будут присланы рабочие".

Сердце холодит: неужели ситуация такова, что можно ждать уличных боев? Понимаю всю нелепость того, если задать этот вопрос лейтенанту, и поджимаю губы. Моряк, видимо, понял мои мысли и пояснил: "Будем надеяться, что это не понадобится. Но предосторожность не помешает". Идем по этажам, везде выходы на балконы будут аналогично замурованы. По дороге лейтенант интересуется школой, детьми. Очень милый мальчик.

Директор должен немедленно вызвать рабочих через исполком. В конце дня нам звонят военные и спрашивают по телефону: что сделано? Очень вежливо, но с нажимом напоминают об ответственности администрации школы. Сообщают имена тех, кого ночью пускать в школу, телефон перейдет в их распоряжение.

На следующий день РОНО известило, что 11 педагогов и 2 технички будут посланы на комиссию, чтобы получить направление на усиленное питание. Я в том числе. Всеобщая радость. "Комиссия" - это формальность, в нее входит, как правило, один врач, который никого не осматривает.

Через 2 дня узнаем, что список аннулирован. Учреждения лишены права направлять сотрудников, надо проводить индивидуально через поликлинику и своего лечащего врача. Кому от такого решения лучше?

Дома Голушина распечатала уборную и стала ею пользоваться. Я спросила ее, действует ли канализация. "Мы льем". Приходили старик с 5-го этажа и водопроводчик, оповестили: пользоваться можно. И вдруг разразился скандал - на 1-м этаже залило пустующую квартиру высланных немцев. Руководство жакт постановило устроить субботник.

Коричневая жижа по щиколотку. Вонь. Я в ботах и резиновом пальто. Сперва носим песок со двора и засыпаем пол. Затем сгребаем лопатами и выносим в ведрах. Очень затрудняет работу куча всякого хлама - галоши, кирпичи, старая одежда, обрывки линолеума. Мои руки вот-вот должны отвалиться. На нас, мстительно улыбаясь, взирает из дальнего угла кукла с всклокоченной рыжей шевелюрой.

ОГОРОДНИКИ

Июля собираемся у школы к 7 ч утра. У меня за спиной рюкзак - спутник кавказских переходов. Моросит дождь. Школьники разбиты на бригады, мальчики отдельно от девочек. Сегодня едет 75 учеников, 6 учителей, начальник трудлагеря Горцева и я.

Во дворе масса родителей, провожающих ребят и часто мешающих. Всех беспокоит вопрос: как будут кормить? Некоторых сильно тревожит предстоящая разлука. Наконец, построились и идем, пересекаем площадь Лассаля, здесь нас должен ждать заказной трамвай. Но его почему-то нет. Садимся в N 20. Кондукторша требует плату за проезд. Мы ей тщетно внушаем, что во 2-м вагоне должны оплатить все до копейки. Она страшно груба. "Тоже, в шляпке", - раздается по моему адресу. Она дает звонок, желает вызвать милиционера. Этой остановкой пользуется Б.Н.Пашский, перебегает к нам и платит.

Переехав Литейный мост, выгружаемся и идем к Финляндскому вокзалу. У входа проверяют пропуска. У меня постоянный, у детей разовые. Ребят полный поезд: целый ряд школ сегодня выезжает, большинству до станции Пери, а там в разные лагеря. В вагонах страшно тесно, шумливо. От райкома едет Скатерщикова. Везем 2 огромных бидона. Их ставят из-за тесноты в уборную, верховный надзор за ними возложен на А.Ф.Гаврилову. Но эта дама едет, как на дачу, с портпледами и прочим багажом и норовит все это подбросить ребятам. Из окон поезда смотрим на блиндажи, окопы, тут масса военных. В Токсово на другом пути воинский поезд со штабным вагоном, маскированным елками. В окнах видны командиры с орденами на груди. Дальше бронепоезд, еще дальше огромная зенитка на платформе. И резким контрастом к этому чудесное озеро с высокими лесистыми берегами и на дачах ребятишки-дошкольники в белых панамах.

Подъезжаем к Пери. Выйти, оказывается, будет невозможно: краснофлотцы загромоздили весь проход мешками с хлебом. Учитель Торгашин стал двигать их самостоятельно, этим возмутился один из краснофлотцев, и началась ругань, не окончившаяся до самой остановки поезда.

На платформе трудно собрать своих ребят, теряющихся в общей массе. Выкрикиваем номер нашей школы, и вскоре отходим от станции, без потерь. На шоссе нас ждет грузовик, в который, толпясь и толкаясь, ребята начинают грузить вещи. Уложили в итоге нерационально, половина не уместилась. Рядом с шофером посадили М.И.Барскую с больной ногой. Решаем, что вторым рейсом в кабине поедет девочка-дистрофик Клейменова. Оставляем ее и часть мальчиков-старшеклассников с непогруженными вещами и двигаемся пешком по шоссе. Солнце печет жарко, сладко пахнет травами. Пейзаж, к сожалению, не как в Токсово: нет водоема, лес далеко, на горизонте, гряды почти без признаков овощей.

К 12 ч приходим в лагерь. Это, очевидно, колхозные постройки. На самом высоком месте 3 огромных сарая, которые нам отвели под спальни. Ветер играется с транспарантом "Привет юным огородникам". Сараи сквозистые, но зато полы деревянные. Топчаны далеко не все готовы. Весь день уходит на устройство нашей жизни: мальчики плотничают, мы набиваем сенники влажной травой. Сказывается, что учителя - не туристы в прошлом, ахают от предстоящих неудобств жизни в сарае, боятся простуды и т.д.

Обнаружилось, что бидоны забыты на платформе. Мальчикам пришлось за ними возвращаться. Бойцы смеялись: "Знали бы, что бесхозные, стащили бы к себе".

Я показываю, как нужно устраиваться, и восторгаюсь чистым воздухом. Мы все здесь поправим свое здоровье. Говорю это, и мне верят, потому что это на самом деле так. Дети устали, и лежат, как селедки, рядышком. Но мне нужно идти прикрепляться к столовой. Нас уверяли, что директор и я будем получать здесь рацион, обеды должны быть без вырезки талонов. На месте все это оказалось мифом, и до вечера голодаю, а вечером по талону получаю кашу. Спать укладываемся долго, дети никак не могут замолчать. Учителя забиваются в маленький чуланчик с наглухо заделанными окнами, только Артюхина уходит в "мальчишеский отрез". Я всю ночь не могу заснуть, беспокоят мысли: как мы здесь устроимся? Под утро страшная головная боль и тошнота. Артюхина дает мне цитрованилин. Иду за сарай, и меня рвет. Страшная слабость, но надо приниматься за дело.

VII.1942 г.

Приступаем к прополке. Сорняки огромные, а культуры совсем крохотные. Вот бы наоборот. Распорядок дня на первое время устанавливается такой: подъем в 7 ч, завтрак в 8 ч, работа с 10 до 2 ч по полудни, затем обед, с 3 до 4 ч мертвый час, с 4 до 6 ч работа. В 7 ч ужин, в 9 ч отход ко сну. Норма невероятная: 120 кв. м. за шесть часов. Это из расчета, что взрослые обрабатывают 300 кв. м. за 12 ч.

Мне поначалу работать не приходится, принимаю бесконечное количество гостей. Тут и представители Октябрьского райкома, и местные ответработники. Разумеется, все критикуют, но никто четких указаний не дает. Комаров тоже масса, и как будто бесполезно сопротивляться.

VII.1942 г.

В обстановке городской школы, как в лесу. "Школа занимается?" - спрашиваю бухгалтера. "Да дают звонки...", - растерянно отвечает она. Верно, звонки даются. Но в классах пусто. Либо дети убегают, получив питание, либо учителя отсутствуют под самыми разнообразными предлогами. Чаще всего педагоги говорят о рационном питании, которое они получают в столовой N 5, что в переулке Подбельского. Время им выделено замечательно неудобное для школьной жизни - с 2 ч до 3 1/2 ч. Очереди там колоссальные, и учителя либо там увязают, либо носятся между школой и столовой. Рационом они в общем довольны.

Уроки русского языка и арифметики приходятся на два первых часа. Но вечно в каком-либо классе они фактически отменены по той или иной причине. Преподаватели до того распустились, что, например, товарищ Бакрылова на мое предложение сообщить о посещаемости в последние дни ее занятий и в целом по школе удивилась: "А откуда я знаю?" Конечно, не все так работают: у Е.Ф.Прошкиной, А.И.Деловой - полный порядок.

Педагогов в их работе буквально заменяют учащиеся VII и VI классов, некоторые замечательно работают. Надя Преображенская, дочь талантливой ленинградской актрисы Софьи Петровны Преображенской, держит в классе строжайшую дисциплину. А самая младшая из Преображенских, дошкольница, однажды высказалась: "До чего я не люблю ребят, так бы их и приколотила". Под командованием Нади класс идет в столовую парами, не шумит. У нее свой ключ от шкафа в учительской, она в нем держит абонементы, хозяйничает, как у себя дома. Это одна из тех девочек, которых перевоспитала война. Она сама говорит: "До войны ничего не умела, даже примуса зажечь, а теперь все делаю". Мы смеемся: "Однако вы счастливые, что можете зажигать примусы". Ведь керосина не дают несколько месяцев. Я ее постоянно вижу в очереди за зеленью - она выстаивает по два раза, потому что на их семью выдаваемых 1/2 кило мало. Шварцмана, очень хорошего ученика, но заику и дистрофика, слушаются дети много хуже.

Детям опротивел Сад Трудящихся. Дальние прогулки и поездки в Лесное и другие места запрещены из-за тяжелых обстрелов и пальбы зениток. Убеждена, если бы не питание, организованное в школе, она пустовала бы.

Я должна писать годовой отчет. В.В.Бабенко советует мне в помощь мобилизовать учителей: Щетинской поручить написать все, что помнит из жизни школы; Ташейт - то же в области общественно полезной работы; Бакрылову - по мероприятиям противовоздушной обороны. Последний в счастливом положении, так как, во-первых, у него времени предостаточно, поскольку он ночной дежурный, во-вторых, в его распоряжении две папки с "документами". У остальных, в том числе и у меня, нет под рукой ничего. Мы не записывали, не фиксировали, а учитель Торгашин - тот ухитрился даже официальные отчеты потерять.