Думала, что на работе будет трудно после бессонной ночи. Нет, ничего. Но когда приходишь домой и ложишься, то точно проваливаешься в темную бездонную пропасть.

ВОПРОСЫ ОБУЧЕНИЯ

10.II.1943 г. доклад Раскина в Институте усовершенствования учителей, директором которого он является. Он вернулся с большой земли. Доклад пришелся на время тревоги. Опаздываю, извиняюсь. Раскин побывал в школах Горьковской области и еще каких-то. Всюду перегиб с современностью и военизацией. Например, на уроке по римскому войску: "Вал вокруг лагеря делали саперы... А у нас что делают? Дзоты, доты, траншеи. Какая разница между этими укреплениями?" - и весь урок уходит на тонкости современных оборонных сооружений. Римское войско забыто. На уроках русского языка исключительно газетный материал. Описание природы расценивается как контрреволюция... В городе Горьком Институт усовершенствования учителей устроил конференцию и поставил 12 докладов на военную тематику. Рапорт в Горьком на всех уроках во всех классах. Вместо обычного "здравствуйте" там какое-то близкое по значению слово, удобное разве что для хорового ответа.

Беру слово. Говорю о требовании военрука говорить всем ученикам "Вы", начиная с V класса. Говорю о его пожелании, чтобы, входя в канцелярию, ученик обращался к старшему с просьбой разрешить обратиться к воспитателю или к кому другому. А так как старшие - директор или я, и мы вечно окружены, то я вынуждена следить, чтобы на ожидание моего разрешения не ушла вся перемена. Кроме того, говорю, что Н.Н.Брюллова, обследовавшая работу Жилиной, нашла урок безукоризненным, но одиозным было пользование методикой некоего Бархударова (обучение грамматике). Необходимо по таким вопросам достичь договоренности на методобъединении.

В ГОСТЯХ У ТОЛСТОЙ

В воскресенье ночевала у Н.В.Толстой. В квартире тепло: 16 градусов. Это работает центральное отопление. Электричество без лимитов. Она очень мила. Но как она может жить в такое время без дела?

"Я занята, пишу стихи и читаю", - поясняет она. В ее стихах, конечно, блокада Ленинграда. Есть неплохие. В сборнике "Женщины Ленинграда" очень милое стихотворение "Остроумовой-Лебедевой" - о трех встречах автора с художницей. В ее заметках меня коробит выражение "роман с природой". Вслушиваюсь: наряду с тем, что "образок Николы на груди, держится за него и черпает бодрость", вдруг непереносимое суеверие - "разбито зеркало Радловых" (и, конечно, умер Николай Радлов). Н.В.Толстая с большой болью и негодованием, со слов якобы актеров, передает неприглядное о Сергее Радлове: когда немцы приближались к Пятигорску, он собрал труппу и дал совет уезжать коммунистам и евреям, а про себя-де сказал, что не видит надобности в бегстве, так как советской власти все равно конец. На самом деле, как мне рассказывала живущая у меня Катя, Радлов, с частью труппы, не смог уехать, потому что немцы высадили воздушный десант.

ДЕЖУРСТВО В ГОСПИТАЛЕ

В госпитале ночью присесть удалось минут на 10, не больше. Гипсовые корсеты тяжелы, под ними у раненых кожа зудит. Изобрели средство: настругали палочек и просят пропихнуть под корсет и почесать. Когда проходит моя рука, полно удовлетворение. Многие не могут пользоваться даже подкладным, подсовываю клеенку. Трогает сердце, когда раненый стремится помочь себя перевернуть, оправить. Упирается головой, здоровой рукой. Даже оказавшись в таком тяжелом положении, заботятся, чтобы девушкам, женщинам было хоть чуточку легче.

Командиры менее терпеливы и более требовательны. Навсегда запомнится мальчик лет двадцати, из младшего комсостава, у него ампутирована нога и ранение в мошонку. Когда спит, так чудесно улыбается. Но спит мало. Грубит. Мне в особенности, так как на мне физический уход. Сестра ему за это сделала замечание: седая моя голова и добровольчество были пущены в ход. Негодует: "Вы жалуетесь на мою грубость?" - "Во-первых, я не жалуюсь, а во-вторых, мне понятна ваша раздражительность, и говорить об этом не стоит". Ночью: "У вас есть чистый платок? Вытрите мне глаза". Из глаз его льются крупные слезы. "В чем дело? Очень больно?" - "Нет, но я думаю об этом". "Это" - обычно своя инвалидность. Говорю о прекрасных протезах, о чудесах хирургии. "Нет, я не об этом. Сядьте, вам тоже будет страшно. Мы с отцом были в одном полку, всегда вместе, оберегали друг друга. Мы шли в атаку рядом. На моих глазах ему оторвало голову. Я все это видел и запомнил до мелочей". Что мне сказать? "Мать у вас есть?" - "Да, в Куйбышеве". - "Вы ей писали, что в госпитале, что ранены?" - "Нет, я не могу написать об отце". - "Об этом и не надо, о нем ничего не пишите, но о себе надо написать". Он всю ночь не спит. Подхожу к нему каждую свободную минуту. Под утро просит: "Поцелуйте меня в лоб и укутайте одеялом. Грубить я больше не буду".

ТЕАТР ВЕРНУЛСЯ