Пишу во время вт. Завыла сирена около 9 Ч. Сейчас 10. Отбоя нет, Но абсолютно тихо. Очевидно, самолеты немцев появлялись где-нибудь на переднем крае обороны.

III.1943 г.

С утра не иду в школу. Еду на Лиговку, 288 - в кондитерский холодильник. Должна получить компенсацию за утерянные посылки от знакомых, обосновавшихся в Ташкенте.

Еду до Черниговской улицы на трамвае N 3. Ужасные разрушения в районе. В доме культуры имени Капранова зияет одно крыло. Схожу с трамвая. Яркое-яркое солнце. Мороз минус 5, все сверкает, чудный воздух. Никогда в жизни тут не бывала. Иду точно по новому для себя городу. Фронт здесь чувствуется больше, чем в центре. Во-первых, безлюдье. Редко покажется прохожий, и то военный. Огромные баррикады. Окраину Волкова кладбища охраняют военные в белых тулупах.

Наконец, добираюсь до хранилища. Пустое царство холодильников. Выдача продуктов на самом верхнем этаже. Все расфасовано. Несу в рюкзаке целое богатство: два кило риса, полкило ячневой, банку мясных консервов (американские, вроде колбасы), полкило изюма, полкило урюка, две с половиной пачки суррогата кофе и 250 гр. настоящего. Вдобавок к этому 35 головок чесноку и 2 1/2 кило совсем мокрого мороженого лука. Отправляюсь в обратный путь в самом радостном настроении: раз постепенно жизнь налаживается, значит, смерть от города отступает. Оставляю дома все это великолепие и бегу в школу.

ГНОЙНЫЙ ПЕРИТОНИТ

После поездки на Лиговку я в прекраснейшем настроении шла на работу. По дороге встретила А.А.Родионову, нашего завхоза. "Гурбанов Валерик умер", - сказала мне она. Валерик - веселый и очень озорной мальчик. Я дважды спасала его от исключения из школы, полагавшегося ему за проступки, совершенные из особого чувства юмора. Чего стоили одни только бутылки с мочой. Умер он от гнойного перитонита - это после того, как мать сумела его сберечь в прошлую ужасную зиму. Безумно жаль.

В канцелярии Вера Васильевна Бабенко сообщает, что звонила Лидия Михайловна, его мать, и просила меня прийти. Из школы не уйти, а в 5 1/2 ч должна быть в Институте усовершенствования учителей. Иду к Гурбановым к 8 ч. И Алла говорит то, что думаю я: "Сберегли в прошлую зиму, а умер так дико". Отец - полярник на Новой Земле. Мать рассказывает подробно. Есть вина и за школьным врачом. Мальчик жаловался на боль живота. Классная руководительница Усенко послала его в докторскую. Врач назвала симулянтом, не осмотрела и велела дома ставить грелки. От них стало хуже. Ночью он кричал от боли. Телефонов нет. Ночное хождение не разрешается. Мать с риском быть задержанной побежала на службу в Апраксин двор. В поликлинике ответили, что нет транспорта, и врач будет утром. А пока рекомендовали поставить клизму. Мать умоляла, настаивала, побежала домой и поставила эту роковую клизму. Когда она кончила, появился врач, определил аппендицит и велел немедленно везти в больницу. Его везли на салазках в темную ночь, без пропуска. Операцию сделали немедленно. Был гнойный перитонит и прободение кишки. Смерть пришла после трех мучительных дней.

Мать хочет, чтобы на похоронах было побольше народу. Беру оба четвертых класса с воспитателями, а из друзей Валериной сестры Аллы пошли комсомольский секретарь и предучкома - Юра Артюхин и Ара Шестакова. Они несут большой сноп отвратительных искусственных цветов от учащихся старших классов и учителей. Валентина Васильевна не хотела меня отпускать, но я не могла не быть. Знаю, что матери и Алле это нужно.

Еду на трамвае с Юрой и Арой. К больнице им. Куйбышева подходим со стороны Надеждинской улицы. Воет сирена. Долго ищем покойницкую. Укрытия нет. Я волнуюсь за классы, добирающиеся пешком. Зияют корпуса больницы - не понять, результат бомбежки или обстрела. Ни матери, ни Аллы нет нигде. Очевидно, задержались при переходе через Невский. Усенко догадалась вести в обход Невского, так как там только и задерживают во время тревог. Начинается томительное ожидание в неприятной обстановке. Приезжают дроги. Кучер ругается из-за заминки: "Тревога тревогой, а хоронить полагается по часам". Дети мерзнут. Обещаю кучеру оплату за задержку. Приходит, наконец, мать - сразу после отбоя. Так и есть, остановили на Невском. Нет все еще Аллы, она должна приехать из школы. Наконец, и она появляется с двумя подругами. Осталось дождаться тетку.

Матери хочется, чтобы мы простились с ее мальчиком. Ара бледнеет, она мучительно боится покойников. Я ее хорошо понимаю. Она замечательная девушка. Берет себя в руки и идет к телу. Я украдкой поддерживаю ее под локоть. В красном гробу лежит то, что было Валериком. Куда девались его веснушки, смешная рожица... Это лицо страдавшего взрослого человека. Вспоминаю рассказ матери. Непрерывные рвоты и позывы к ней, мучительная жажда и восклицание "сапожники" - по адресу медсестер, проделывающих неудачную манипуляцию с подкожным вливанием. Выносят гроб открытым. Когда закрывают крышку, дядя Валерика начинает плакать и кричать: "Тебе бы жить и жить, погубил тебя школьный врач". Ненавижу истерики вообще, а на похоронах особенно, тем более, в наше время. Матери ведь тяжелее, а она себе этого не позволяет. Кроме того, надо бы подумать о присутствующих школьниках. Вижу, что Лидия Михайловна волнуется и тщетно силится унять старика. Ей это настолько неприятно, что она подходит ко мне и извиняется. А мне тяжело и неприятно, что все это мешает ей в последние минуты сосредоточиться на том, что было ее сыном. Неприятно, что рассказ об этом дойдет до Веры Васильевны Бабенко. Она будет очень недовольна, и так не очень хотела пускать на похороны. Когда говорили с ней о предстоящих похоронах, нас с Барской глубоко покоробило то, что она, узнав о смерти Валерика, сказала: "Препротивный был мальчишка". В.В.Усенко с теми же опасениями, что и у меня, подходит и говорит: "Не будем рассказывать директору об этом эпизоде". Гроб закрыт. Наши и другие венки, несомненно, украшают его. Иллюзия живых. Процессия двигается. Дети доходят до первой остановки и отстают, я прохожу еще часть пути и сворачиваю: должна обязательно успеть в Институт переливания крови на врачебный осмотр.

Домой прихожу морально разбитая. Это нелепая смерть, дикая. Таковы условия обитания в нашем военном городе. Валерик был способный, живой мальчик, и ничего страшного в его озорстве не было. В нем присутствовала масса детского. Помню, с каким удовольствием он мне сообщил, что Алла, которую я ему всегда ставила в пример, получила отметку "посредственно". Вот, дескать, Вы ее хвалили, а она не на высоте. Или его сообщение о том, что Лидия Михайловна заставила его написать плакат: "Сегодня Валерик не получит сладкого" - и что плакат этот вывешивается в случае появления неприятных записей в дневнике, "всегда, когда есть дома сладкое". В последнее время он вел себя вполне нормально. Я собиралась вызвать его с классным руководителем к себе в кабинет и разыграть сцену: "Ну, как ведет себя Гурбанов?" - на это последовал бы доклад о полном благополучии.

Классная руководительница, Усенко, мучается: нет ли и ее вины в этой смерти? Ей кажется, что ей следовало самой отвести его к врачу. Я тоже вспоминаю, как в день его заболевания, отдавая ему в столовой письмо к Алле, я заметила, что он плохо выглядит. Но разве это вина? Говорю решительно - нет. А вот с врачом труднее решить. Одни уверены, что она виновата, другие утверждают, что именно с аппендицитом часты такие ошибки. Но ведь это даже не ошибка, раз она его не смотрела, а именно небрежность. Для меня такое отношение абсолютно неприемлемо.

Дома хочется после этого мучительного дня ласки, уюта. Но Катя не только не дает их, а возбуждает какой-то протест всего нутра. Есть моменты, когда фокусничество непереносимо. Я принесла от Гурбановых мандаринчик. В нашем городе это величайшая редкость. Мне потому и не хотелось его брать, но Лидия Михайловна настаивала. Это Валерин мандарин, и ей хотелось его мне дать. Такое желание было очень трогательно. Шла я домой в полной темноте, да еще палку забыла. На улице я так мучительно восприняла свое положение, что думала вернуться, дойти до Гурбановых и просить ночлега. На углу улицы Плеханова чуть не плакала от своей беспомощности. Пришла измученная, в испарине от напряжения. Кладу мандарин на стол. "Откуда он?" - радостно спрашивает Катя. "Это грустный мандарин. Это мандарин Валерика". Катя: "Ну, тогда я его не могу есть. Неужели Вы можете?" Что за фокусы, она мальчика не знала, всю историю услышала от меня и, конечно, не могла ее принять близко к сердцу. Я глубоко возмутилась. Взяла мандарин и съела.

III.1943 г.

В школе смотрю на таких противных, дегенеративных мальчишек, как Шугаев, и поймала себя на злой мысли: почему умер Валерик, а не подобный тупица? В кабинет входит Мирра Исаевна: "Аллу Гурбанову видели? Как они?" И затем: "Сколько отвратных мальчишек живут никому не на радость, а вот этот умер". Мы ведь не сговаривались. Но я сделала вид, что, будучи занятой, пропустила это высказывание мимо ушей. Все же мы не должны так высказываться. Это психоз.

III.1943 г.

Писать не было времени. В конце марта жуткие обстрелы. Город все больше превращается в развалины. Бушуют пожары в Московском районе. А налеты - без конца. Блокада прорвана, но ад продолжается. Ночи с воем сирен, грохотом зениток. Весь наш двор в осколках от их снарядов.

Вчера было Общегородское собрание учителей. Прослушали лекцию и посмотрели самодеятельность готовящихся к олимпиаде учеников. Да-да, они учатся и соревнуются, кто лучше усвоит содержание школьных предметов. По окончании мероприятий выходим с детьми. На небе что-то странное. Точно кометы с короткими хвостами. Вспыхнет такая крупная звезда и погаснет. Юра определяет: "Тревога в городе и воздушный бой". Идем. Немыслимо, но мне еще надо заглянуть в школу. Начинается неимоверный грохот зениток. Такого еще не бывало. На площади Воровского в меня вцепляется девица: "Пропуск? Нет? Ступайте в убежище "Астория"". Приходится подчиниться. Но благополучно проскальзываю мимо и - по улицам Гоголя, Плеханова - кружным путем домой. Палят зенитки так, что ко всему привычные ленинградцы бегут по улицам. Из подъезда нашего дома окликает меня А.А.Родионова, школьный завхоз. Ей стало страшно: погасло электричество, замолкло радио. Поэтому она спустилась. Подымаюсь к себе. Тревога длится чуть ли не всю ночь.

Сегодня Е.Д.Арсеньева мне рассказала о своем дежурстве в Исполкоме. Прямой провод со Смольным. Сообщения: "Самолеты противника у переднего края обороны"; "Самолеты над городом"; "Самолеты над районом". Страшно действует на нервы.

ВСТРЕЧА С ГЕРОЯМИ

На 3 ч 29 марта в школе N 249, что на улице Печатников, назначена встреча с героями Отечественной войны и труда. Беру с собой наших отличников учебы. Все приоделись, потому что я предупредила: обязательно понадобится снимать верхнюю одежду. В школе-то ребята и учителя в пальто или в ватниках. Даже в театрах так можно. А сегодняшнее мероприятие решено организовать вот так. Думаю, это правильное решение. Ребята, особенно девчонки, замечательно хорошо оделись. Действительно, ведь это пора юности. Нужно быть красивыми, хотя бы изредка. На Аре Шестаковой красное платье, прекрасно сшитое, но, дань времени, из-под него торчат "русские сапоги" - валенки. На эстраде это имеет очень смешной вид.

Торжественная часть: выступление кого-то от исполкома, далее - от райкома комсомола - речь М.И.Кириллова, потом слово предоставили командиру подводной лодки Осипову (дети разочарованы - он без погон, орденов; кому-то удалось его захватить в рабочей одежде и привезти на вечер), за ним выступил Пугин, в прошлом учитель этой школы, а сейчас командир подразделения снайперов. Отличники учебы получают подарки - книги и игры. Затем детская самодеятельность. Дети хорошо выступают. От нас - Юра Артюхин и Ара Шестакова. Наконец, всех приглашают "на чашку чая". Меня радует организованность моих ребят. Все 14 человек налицо, сидят рядышком, в столовой они также были озабочены, чтобы мы разместились все вместе, обязательно за одним столом.

Столы накрыты белыми скатертями и уставлены букетами зеленой хвои. Оригинально. У каждого прибора вилка, столовая и чайная ложки. Порядок образцовый. Никакой суеты, толкотни, и очень быстро подают. Сперва большую порцию очень вкусного винегрета, затем два тоже вкусно приготовленных биточка из шрота (отруби сои) с вареньем из брусники, мандарин и кружка сладкого сгущенного молока - очень умеренно разбавленного кипятком. Дети в восторге. Должна сказать, что и мне ужин очень понравился. Ребята уверяют, что они так накушались, что не могут танцевать. Правда, танцы долго не продлились - нет тока.

Домой шли во время ВТ, будто побывав в безмятежном прошлом. Я увлеченно рассматривала ярко вспыхивающие в небе разрывы от стрельбы крупных зениток. Пальба ужасная, но обстреливают не над нашим районом, так что можно пока идти без риска получить ранение от осколков снарядов наших зениток. Почти до дома провожаем Вову Ланцова. Затем А.Л.Артюхина забирает ребят, идущих в ее направлении, к улице Третьего июля. Я же веду тех, кому надо в район школы. Ара по дороге рассказывает, в какой ужас от бомбежки впадает ее мать, особенно по ночам. "А ты, Ара?" - "Я? Я не сплю и стараюсь не дремать, чтобы успокаивать маму". Хорошая девочка.

Собираюсь зайти в школу, но на площади Воровского попадаю буквально в объятия вежливой женщины-милиционера. Обычный вопрос: "Ваш пропуск?" Это для хождения во время ВТ. "Нет? Тогда идите в бомбоубежище". Приходится опять изображать благодарную покорность, а потом пробираться окольными путями. Отработанный маневр.

IV.1943 г.

Воскресенье. Иду обедать в школу. По дороге захожу в кооператив на углу улицы Герцена и Дзержинского. Выхожу и попадаю в ужасный обстрел. Я первый раз вижу столько панически бегущих ленинградцев - бегут все: военные, женщины и наши ребята. Такой картины я еще не видела в Ленинграде. Что делать? Мне стало страшно. Но куда бежать? В такие минуты неудержимо хочется домой или в школу. Бежать такое расстояние я не могу. Выстрелы следуют один за другим. Разрывы близко, и каждый раз такой грохот, точно рушится дом. Впечатления страшно ярки: поведение людей под обстрелом сходно с поведением во время грозы. Боятся удара грома, стараются укрыться, так и сейчас после разрыва прячутся за выступы домов. Иду к школе, углового дома до ее подъезда остается всего два шага. Но это самый трудный участок пути. Открытое пространство пугает.

В вестибюле полно ребят. Хлеборезалка нашей столовой Фаня почти в истерике. С ней это каждый раз во время обстрела. Это категория очень несчастных людей в наших условиях. Такова и М.П.Крыжановская. Это, конечно, нервы. Доводы не действуют. А какие можно привести? Для меня убедителен один: если гибнет молодежь на фронте, то почему мне дрожать за свою жизнь? Мне кажется, это просто и ясно. Но эта простая мысль многим не помогает.

"МИРНАЯ" ПРЕМЬЕРА

В конце апреля учителей Октябрьского района собрали на лекцию "Международное положение". Лекция бессистемная и неинтересная. Обещанный фильм "Сталинград" заменен лентой "В степях Украины". Всем нам хочется уйти в театре и кино от войны, с этой точки зрения - отдыхала на "Евгении Онегине" и "Пиковой даме". На премьеру последней попала по простоте нравов - Софья Петровна Преображенская, часто уезжающая на фронт, привезла билеты мне и директору на том основании, что школа "пасет" самую младшую из ее дочерей, дошкольницу, тем самым давая возможность средней дочери, Наде, не пропускать школу. Постановщик Вельтер характеризует свою работу как желание изжить "помпезность" спектакля Бенуа. Преображенская иронически заметила: "Где же Вельтер исправил Бенуа?" А меня покоробили антиисторичность постановки и какие-то отголоски мейерхольдовщины, под которой в свое время понималось вычурное сценическое экспериментаторство. Но как же хорошо было во все это окунуться. Внешне хорош получился Герман, но при полном отсутствии голоса. Уродлива Прилепа - Шестакова, ужасна Лиза - Болотина, прекрасна графиня - сама Преображенская. Вышли из театра под артобстрел. На другой день мы узнали, что после нашего ухода в залу попали три снаряда.

IV.1943 г.

Прихожу очень усталая из школы. Ложусь и моментально засыпаю. Сквозь сон слышу обстрел, и это столь привычно, что продолжаю спать. Но он становится сильнее и сильнее, и я слышу отвратительный свист "перелетов". Проснуться трудно: что это - сон или явь? Усилием воли просыпаюсь. Грохот и свист. Включаю радио - оно тикает. Значит, обстрел нашего района.

Длился он с 7 ч вечера до 10 ч. Катя пришла в 11 ч. Снаряд попал в радиокомитет и оттуда пролетел в кинотеатр "Колосс". Другой угодил в шведское посольство на углу Перовской и Невского. Но в здании уцелели зеркальные стекла, а в доме напротив все вылетело.

IV.1943 г.