Ленинградцы устают от ежедневных выдач продуктов, выстаивая в очередях. Я сама за пивом стояла 5 ч и ушла в 10 1/2 ч вечера. Боялась, задержат по дороге домой. Обошлось.

Выстирала немного белья и полоскала холодной водой в соседней прачечной, чтобы не носить воду к себе на третий этаж. Распухли, покраснели и болят руки.

Школа волнуется вопросом о детском питании. Меня же беспокоит то, что я плохо еще разбираюсь в тонкостях программы "повторительных классов". РОНО вызывает каждую минуту директора школы, Веру Васильевну Бабенко, и сыплет экстренными заданиями, как из рога изобилия. В этих условиях очень трудно работать.

Вдруг директива: директор и я переведены на казарменное положение на эти дни, т.е. речь о круглосуточном пребывании администрации в школе. Решаем, что в ночь на 1 мая в школе останется В.В.Бабенко, а я приду уже днем к 2 ч.

От О.К.Ушаковой узнаю, что умер Костя Мельников. После гибели стольких смерти вообще мало действуют, но эта больно задевает, как Оли Тырсы. Способный, талантливый. Вспоминаю его лицо, каким видела в последний раз. Типичное лицо дистрофика. Такое было и у Оли. Умер и Холмогоров. Стационар им не помог.

Сейчас все стационары закрыты. Теперь людей направляют в особые столовые с усиленным питанием. Там, говорят, прекрасно кормят. Там Щетинская, Торгашин. На днях идут Матвеева и Ташейт. Бабенко отказалась, ей ходить три раза в день на угол Майорова и Садовой в фиксированные часы очень сложно. "Ничего, выкручусь как-нибудь, Ксения Владимировна", - заверяет она меня. Я бы тоже отказалась. Некогда, да и хожу уже не так легко, как раньше, ноги болят бессовестно.

Снова сломала зуб. Врач, мать моего ученика Баренблатта, занялась мной, заодно сходу положила две пломбы по 120 руб. "Теперь все приравнивается к цене на хлеб", - объяснила она. Наверное, так. У меня трудности с такого рода подсчетами. Катя Малкина сфотографировалась для удостоверения, карточка будет готова через 5 дней, но - "если дадите 100 гр. хлеба, то завтра". Пока я была в школе, она сходила к Елисееву: 500 гр. соленого судака, 100 гр. сыра, 0,5 литра водки, 500 гр. мяса. Мясо обошлось в 30 руб. 50 коп. Главный расход - водка. Мы пока решили не раскупоривать ее, оставим для медицинских целей. Катя оказалась права: в последний день выдач легче купить, чем в предшествовавшие. Но ведь могли и остаться ни с чем.

V.1942 г.

Так вымоталась вчера, так болели ноги, и так плохо спала предыдущую ночь из-за уханья снарядов, что сегодня провалилась в самый настоящий беспробудный сон, несмотря на сильную, как мне сказали, пальбу. Вчера мы приятно засыпали под бой кремлевских курантов, теперь их редко слышно, утром радио снова работает. В 7 ч слышу чью-то ободряющую речь. По стилю - Сталин. Лежу до 9 ч. День начинается чудный, теплый, весенний.

Одеваю осеннее пальто, шляпу, чувствую себя прежним прилично одетым человеком. Выхожу прогуляться на проспект Красных Командиров. Тепло. Всюду люди греются на солнце. Изредка вдали залпы - не то тяжелая артиллерия, не то зенитки. Идет прохожий и падает. Две женщины с трудом его подымают. Такие картины сейчас обычны. На мосту через Фонтанку сидит гражданин: "Подойдите ко мне и помогите встать, но прежде позовите еще кого-нибудь, иначе вам будет не по силам". Помогаю.

Все залито солнцем, красные флаги телепаются, идут трамваи, почти пустые, и с этой картиной солнечного веселого мая плохо вяжутся жуткие свидетели бомбежек и обстрелов - разбитые здания. Каждый такой дом убеждает нас в том, как ежеминутно близки мы к смерти. Сейчас ты цел и невредим, а в следующий миг может тебя уже и не быть. Странное это ощущение, многих выбивает из колеи, а кто-то странным образом уже привык.

Выстрелы звучат громче и громче. Теперь уже ясно, что это плановый обстрел. Покупаю 1/2 белого и 1,2 кило черного хлеба на свою и Катину карточку. Белый по случаю праздника. Домой иду уже под сильное уханье снарядов. Дома узнаю, что объявлен по радио обстрел района. Бегу несмотря на это в школу. Лично я никак привыкнуть не могу, мне все время страшно.

У "Англетер" разбиты оконные стекла, а у школы вижу разбитый угол со стороны проспекта Майорова. Было попадание снаряда. Фанера и целлофан тоже выскочили. К счастью, жертв пока нет. Вестибюль заполнен прохожими, спасающимися от снарядов. Директор, делопроизводитель Е.Н.Иванова, а также уборщицы сидят в одном из классов на первом этаже. Всюду стекла, они выскочили даже во внутренних дверях. В зале, где сегодня должно было пройти родительское собрание, кирпичи, строительный мусор.

В 14 ч начинается педсовет. Многие преподаватели отсутствуют. Обстрел дезорганизовал, как всегда, жизнь в городе. Да, вероятно, в этом цель обстрела, ибо стреляют экономно, через 12-15 минут. В школе слышны все три звука: выстрел, свист снаряда и разрыв. Район обстреливается по принципу шахматной доски. Перелет, недолет и затем бух - попадание. Наши говорят, что это создало обстановку ожидания: "Вот сейчас попадет и к нам".

Родительское собрание устраиваем все-таки в зале. Родителей почему-то очень много. Привлек вопрос питания. Большое разочарование по тому поводу, что пока не выехал из нашей школы батальон и поэтому будем питаться в столовой почтамта. Замечание из зала: "Эта ваша столовая может любой продукт испортить". А то, что мы с 4 мая не сумеем обеспечить детей горячим питанием, так как негде разогревать, вызывает справедливое негодование. Сижу и краснею. Стыдно. Действительно, мы виноваты. И любое наше объяснение абсурдно. Выживающие в блокаду ленинградцы - это не те люди, которых можно уболтать, критерий один: дело сделано или не сделано, а причины упущений никого не интересуют. До конца собрания не остаюсь, бегу обедать домой и затем возвращаюсь в школу. Ночевать мне предстоит в докторской. А.Л.Артюхина успевает мне рассказать, что к ней приходила от моего имени (?) Н.В.Кондратьева просить крупы. Покрыта Н.В. была вшами и смахивала их с лица. Мне поведение Н.В. удивительно, но я не раскрываю ее обман.

V.1942 г.