Пашин оставляет для директора письменное предписание: 1) обеспечить посудой разноску ужина по дачам; 2) хранить карточки питающихся в столовой; 3) лучшие продукты питания отдавать в детскую столовую.

Я боялась, что мне попадет за голодный режим, выражающийся в том, что дети, хотя и уносили ужин домой, да только съедали его очень рано. Но Пашину, видимо, в лагере понравилось, и он лишь дает указание об организации ужинов по дачам без весов, так как их попросту нет.

Обратный путь ужасен. Пашин мне предложил место рядом с шофером, но мне жаль его костюма и неудобно занять это место, когда К.А.Алексеева сидит на дожде. Из столовой нам выдана тряпка, и мы ею вытираем скамейки в машине.

Ветер рвет, машина прыгает по ухабам, скользит по глине.

VII.1943 г.

Ночь прошла абсолютно спокойно. Утром доктор сельскохозяйственных наук Тупинович читал ребятам в столовой лекцию о вредителях в сельском хозяйстве. После этого с мальчиками отряда Усенко беседа о сквернословии. Мальчики говорят друг другу "говно", заявляют: "А что в этом такого? Говорят же - навоз, это тоже действие человека". Признаются: "Я даже не помню, сказал ли я худое слово, эти слова сами срываются".

VII.1943 г.

Вечером была короткая артдуэль, и сегодняшний день выдался сравнительно спокойным. Палят наши "катюши" и более мощный "иван-долбан", а в ответ лишь изредка, с противным свистом, пролетают над головой немецкие снаряды.

VII.1943 г.

Когда в полдень мирно возвращались из столовой, мечтая о мертвом часе, встретили В.В.Бабенко. Она привезла распоряжение исполкома - к 9 июля всех переселить на Конную Лахту, в противном случае отвозить детей в город. Лагерь 236-й школы переводят в Колтуши.

Образую комиссию из врача Циро, военрука Аминина, по профессии он архитектор, и старшей пионервожатой. Ходим и осматриваем помещение на Конной Лахте. Под обоями обнаруживаем гроздья клопов. Другие помещения в основном чердачные. Присоединившаяся к нам уполномоченная Октябрьского района М.И.Коркина возражает против них. К вечеру у нас так и не появилось полной ясности, куда и когда мы переселяемся.

Вечером собираю девочек и читаю "Силу Ленинграда" Вишневского, "Два года" Эренбурга и "Гения предвидения" Тихонова.

ПЕРЕХОДЯЩЕЕ ЗНАМЯ

На следующий день еду в город с отчетом о лагере. Зав. РОНО Ксения Анисимовна Алексеева ведет меня к исполкомовскому, ответственному за нас, работнику Пашину. Он очень внимательно расспрашивает о нашей жизни, ходе переезда. Я рассказываю, что организация ужинов на дачах прекрасно наладилась, но надо было преодолеть для этого сопротивление бригадиров, которые уверяли, будто дети станут цепляться за каждый грамм и начнут их подозревать в несправедливой раздаче и т.д. Он, выслушав, остался доволен тем, что граммомания преодолена. Я уж не стала говорить, что у некоторых бригадиров были попытки общий обед подменить сепаратными кружками и что мне пришлось преодолевать их сопротивление где уговорами, просьбами, а где и категорическими приказами; что мне пришлось предоставить бригадирам право решать самим, отдавать ли свои ужины в общий котел или нет, и что я и старшая вожатая Зоя Резепова отдали свой ужин в общий котел для примера остальным; что пришлось приказывать вожатым включиться в общее питание. Исполкомовец Пашин поинтересовался, почему учителя не сразу мобилизовались? Отвечаю, что вообще дисциплины маловато, особенно среди молодых. Как пример привожу И.А.Жукову, которая стала говорить: "Может, переезда и не будет?" Пашин уточняет: "Это та самая, которая второго июля оставила свой отряд во время обстрела?" - "Нет, перед обстрелом. Ушла за инструкциями, но потом вернулась".

Пашин испытующе посмотрел на меня и заговорил о приказе перебазироваться лагерю, который остается в силе: "В субботу приеду проверить выполнение". - "Для пользы дела мне нужно ваше письменное распоряжение". - "Привезу, не сомневайтесь". Ксения Анисимовна потребовала, чтобы я или Бабенко выехали сегодня. Кроме того, надо позвонить в наш лагерь уполномоченной М.И.Коркиной, чтобы она выслала комсорга Ару Шестакову с переходящим знаменем. Я в ужасе от этого поручения и "случайно" допускаю обмолвку: "Повезем назад, если мы вновь его получим". "А почему вы думаете, что вы получите? С вашими-то упущениями в работе?" Иду звонить, а в голове крутится: "Никаких у нас особых упущений не было". На телефоне с трудом добиваюсь Лахты, но когда произношу, как нас учили, пароль "Белочка" и называю номер, телефонистка хохочет: "Какие еще там белочки?" Оказалось, что телефон военный, полевой, поставлен нашими шефами, батальоном связи, и звонить надо от них же. Иначе никак не получится, но сейчас это оказалось невозможным. В глубине души я осталась рада, что по такой ужасной погоде Ара не поедет со знаменем, и позвонила в школу, чтобы взамен приготовили другое.

В 19 ч в РОНО заслушивали мой доклад и доклад завуча 231-й школы. Так заведено - приглашают детально отчитаться педагогов, проваливших дело, и тех, кто претендует по итогам работы на переходящее знамя. Меня поразили две вещи: отсутствие кого-либо от комсомола (хотя секретарь райкома ВЛКСМ товарищ Федоров - председатель объединенного лагерного совета) и невнимательное, безучастное отношение собравшихся к докладам начальников двух лагерей. Вероятно, они все на точке зрения директора 232-й школы Торгашина, с добродушной грубостью предварившего мое выступление: "Послушаем, чего вы там будете врать". Я ответила ему резко, но было очевидно, что мой снаряд пошел мимо цели. Интерес проявили Л.И.Шкорбутова и Н.И.Высоковская. Последняя, я знаю, лагерной работы не любит, но всякое дело делает добросовестно.

Вместо сказавшейся больной завуча 231-й школы доклад сделала их учительница истории Павлова. Он оказался плохо написан, беспомощен. Слово взяла инспектор Р.Е.Клейнер. Он принялась неумеренно восхвалять наш лагерь и мучительно для слушающих разделывать лагерь 231-й школы. Я краем глаза заметила, что когда она перечисляла недочеты других лагерей, записывали только я и Высоковская.

И что же постановили в итоге? Знамя снова присудили нам. К.А.Алексеева не преминула в своем выступлении сообщить: "Двести тридцать девятая школа так была уверена в том, что знамя останется за ней, что увезла его в Ольгино. Представляете?" Тут обратили внимание на время и засуетились: до отправления нашего поезда осталось всего 25 минут. К.А.Алексеева пришла в ужас и обратилась ко мне: "Может быть, попытаетесь?" Я отказываюсь пытаться успеть на поезд при явной безнадежности попытки и жалости к своему последнему черному костюму и хорошим туфлям. Она бежит в исполком и требует машину, но тщетно.

МОЙ ШАХМАТНЫЙ ЭТЮД

Прихожу в школу и узнаю, что К.А.Алексеева с утра звонила и спрашивала, уехала ли я? (На чем, спрашивается?) Тревога вызвана тем, что товарищи Пашин, Сизмин и Гурьев выехали на машине в Конную Лахту. Меня это беспокоит, но сделать я ничего не могу.

Еду с поездом в 14.30. Меня встречают старшая вожатая Зоя Резепова с вожатой Люсей Ширкевич. К этому моменту наши гости уже уехали из лагеря. Говорили они с А.Л.Артюховой. Велели все лучшее отдать детям, а мне - сказать, чтобы я форсировала переезд. Но он уже в полном разгаре. Мимо меня мчится на верхушке грузовика, наполненного пожитками, К.В.Васильева. Ее одежда трепещет на ветру. Тут и там снуют школьники со своим нехитрым скарбом.

Наше новое помещение прекрасно, все здесь выбелено. Судомеханики своих перевозят на бричке и телеге. В бричке на положенной поперек доске восседают А.Л.Артюхина и М.Н.Чуркина. Бричка ныряет в ухаб, доска соскальзывает, и оба бригадира погружаются в жидкую грязь. Меткое попадание. Все обошлось благополучно, поскольку они хохочут до слез.

Дальше начинает разыгрываться сложный шахматный этюд, составленный мной без расчета на то, что на бумаге все всегда проще. Дети промкомбината, по моему предложению, должны выехать на Рядовую, дом 43, в помещение рабочих почтамта; эти рабочие едут на Садовую, 15; дети райпищеторга, переезжая на верхний этаж той же дачи на Рядовой, 43, где были рабочие телеграфа, оставляют им свое помещение - рокировка. Я употребила много времени и дипломатии, чтобы уговорить почтамт и телеграф согласиться на эту комбинацию.

Грузовик почтамта повез рабочих на Садовую, дорога ужасно плохая - посреди пути шофер сбросил пожитки и под предлогом необходимости увезти в город тело задавленной на лесозаготовках женщины, уехал куда подальше от этой нашей кутерьмы. Дети промкомбината сидят у своей дачи на узлах и ждут. Тем временем часть работниц с согласия директорши подсобного хозяйства почтамта заняла низ дачи на Рядовой, 43, вопреки моим протестам. Бегу к уполномоченной Октябрьского района М.И.Коркиной. Та со мной и инженером РОНО Федоренко идет на дачу - по дороге мы встречаем как раз директоршу подсобного хозяйства. Коркина ее посылает выселять работниц, а сама с Федоренко идет добывать у военных машину, одновременно вызвав и машину телеграфа. Последняя застревает-таки в грязи, а военная приходит к 23 ч. Мы все таскаем вещи работниц. Я удивилась, как безропотно они подчинились приказанию - многие были уже раздеты и лежали в постелях. По их отъезде начинается мучительное ожидание ребят. Ведь по Ольгино официально разрешено ходить до 22 ч. Подождали и выходим с риском встретить патруль. После 24 ч подъезжает грузовик с имуществом детей; на узлах сидят мальчики и вожатая. Наперебой рассказывают, что шофер устал, шофер не захотел ждать, и В.В.Усенко не поспела сесть. Шофер и сопровождающий его боец, действительно, выглядят очень уставшими и сбрасывают вещи прямо на дорогу. Заваленная тюками, она теперь имеет фантастический вид. Зоя командует водворением вещей в дом. Приходит дежурный из НКВД узнать, в чем дело, что за шум, почему лагерь в такой поздний час переезжает. Выслушав, предлагает помощь.

Я волнуюсь отсутствием В.В.Усенко. Наконец, приходит и она. К 1 ч ночи мы все улеглись в постели, дети спят среди невероятного хаоса. В.В.Усенко и Люся Ширкевич сдвинули свои кровати на маленькую веранду, но теперь дверь не открыть. Чтобы попасть к нам, им приходится с улицы обходить дом. А что сделаешь? И только наша комната с Зоей - "порядок во всеобщем беспорядке".

VII.1943 г.

Весь день продолжение переездов. Меня очень огорчают мои старшие девочки. К переселению они относились отрицательно. Им очень нравилось жить на хорошей даче, по отдельным комнатам. Вчерашняя эпопея была, несомненно, утомительной, и теперь свое брала избалованность, вылившаяся в нежелание преодолеть чувство раздражения против некоторых неудобств (главным образом, давит теснота чердачного помещения), поступиться своими интересами в интересах товарища. Усталости нашей, педагогов, они и подавно не склонны замечать. Я прихожу к ним, как мне кажется, в разгар воркотни. Морщат лобики, в их возрасте это еще можно делать. Руденко осталась без места, наверх (антресоль) никто не хочет идти. На чердаке стоит неимоверная духота. Когда я упрекаю девочек за ворчание, всегда берущая детей под защиту А.Л.Артюхина говорит: "Это что, Ксения Владимировна, вы уже застаете цветочки, ягодки были до вашего прихода". Идем обедать, и я говорю их бригадиру М.Н.Чуркиной, что не надо настаивать сегодня на уборке помещения, девочки так устали, что лучше уложить их спать.

Возвращаемся после обеда и - о удивление - кровати пусты, дома лишь четыре девочки. Где остальные? Ушли в лес. Это прямое нарушение лагерных порядков - уйти без разрешения, явочным порядком (они сообщили лишь дневальным). Как всегда бывает, обрушиваемся на оставшихся и за уход остальных, и за грязь и беспорядок в помещении. Девочки безропотно встают с постелей и приступают к уборке. Анна Людвиговна Артюхина, Марина Николаевна Чуркина и я устраиваемся за перегородкой. Тут так тесно, что нельзя поставить стол. Я совершенно разбита и ложусь. Спать не могу и от усталости, и от беспокойства за позднее возвращение девочек. От усталости нападает дрема, но ее прерывает М.Н.Чуркина: "Тамара Серебрякова ушла в лес с больной ногой". Когда Марина Николаевна обратила ее внимание на это, она при моряках Балтфлота и рабочих подсобного хозяйства нагрубила ей. Прошу М.Н. позвать Тамару и при мне поговорить с ней. У Тамары репутация ворчуньи и дерзкой девочки. На нее уже жаловались ее воспитатели И.Ташейт и М.И.Барская. Но я на эти стороны ее характера никогда не натыкалась, быть может, потому, что Тамара помнит меня как воспитательницу необыкновенно дружного "класса двенадцати" в зиму 1941/1942 учебного года, и тут Тамара молчит. После обещает не дерзить и не ворчать. Приехавшая ее мать подтверждает ворчливость Тамары и говорит, что Тамара рассказала об этом инциденте и плакала. Наконец, в 11 ч вечера являются остальные девочки. Ара Шестакова заявляет: "В прошлом году надо было спрашивать, а в этом, я думала, уже нет". Меня поражает этот ответ при уме Ары. Неужели ею утрачено элементарное чувство добросовестности?

НАЙТИ ЗОЛОТУЮ СЕРЕДИНУ

Проводим собрание учениц. На нем Ара Шестакова выступает с новой версией: в лес ей не хотелось идти, она устала и лежала, но ее как-то уговорили, она пошла, но даже на опушке леса говорила: "Девочки, как-то нехорошо вышло, что мы пошли, не сказав Марине Николаевне". Но как это сопоставить со вчерашним заявлением и с тем, что они вернулись после 22 ч? Я предлагаю откровенно сознаться, что дисциплина отряда плохая - Ара как комсорг предлагает формулировку "хорошая". Я говорю, что их поведение заставляет меня сомневаться в моей системе все доводить до их разума, а не воздействовать методом голых приказов. Метод этот Ара защищает, собрание затягивается и ни к чему не приводит. Слушаю и про себя отмечаю: уже научилась она публично отстаивать свою точку зрения, справляется с волнением, не теряет нить. Во взрослой жизни это ох как понадобится. Но что по сути она защищает сейчас? У меня чувство глубокого неудовлетворения. Вижу, у девочек тоже. "Но в том, что лагерь получит переходящее знамя, разве нет и нашей заслуги?" - "Кто вам сказал, что лагерь получит знамя?"

Идем ужинать, и в столовой Ара заявляет: "Я даже плачу, так обидно, что нет понимания друг друга". Особенно ее и других учениц задевает упрек в отсутствии стойкости и выдержки при преодолении трудностей. Начинаю сомневаться: по содержанию я, безусловно, права, а по форме? Ведь на самом деле, руку на сердце положить если, этим поколением нельзя не гордиться. Просто это никак не значит, что теперь вся педагогика отменяется. Любое поколение можно упустить... Говорю себе это с мыслью о золотой середине.

Объявляем построение. На линейке переходящее Красное знамя нам вручает представительница райкома ВЛКСМ. Однако это выходит куда менее торжественно, чем в прошлом году. Затем в столовой, убранной папоротником и хвоей, проходит прием в комсомол. Ответственная за это учительница истории М.И.Барская. К сожалению, она всегда мало продумывает мероприятия, ей лень подумать об их лучшем проведении, затратить на них энергию. Она не сочла нужным пригласить бригадиров и меня. Прием идет сухо и формально. Но ведь его можно было бы использовать в педагогических целях.

А не слишком ли я много требую от учителей? Так ли уж у самой все замечательно? На линейке рапорты принимала вожатая Валя Петерсон, знамя вручали мне, и я его передала комсоргу Аре Шестаковой, сказав при этом краткую речь. Основная моя мысль: необходимо учесть недостатки, чтобы удержать знамя. Есть в этом заскорузлость. Однако попробовала бы я сказать иначе. Шестакова тоже произнесла небольшую, но живую речь. М.Н.Чуркина прочла приказ по лагерю.

"Объявляю благодарность всему составу учителей и учащихся лагеря за высокие производственные показатели и отличную дисциплину, в силу чего лагерь занял первое место по Октябрьскому району и удержал переходящее Красное знамя, полученное на огородах нашей школой летом 1942 года.

Особую благодарность объявляю старшей пионервожатой Зое Резеповой за проведение линейки и самодеятельности в день торжественного открытия лагеря и за проведение пионерработы в трудных условиях разбросанности лагеря; бригадирам третьего отряда мальчиков И.А.Жуковой (подсобное хозяйство "Телеграф") и пятого отряда мальчиков В.В.Усенко ("Промкомбинат"), а также вожатым этих отрядов Люсе Ширкевич и Регине Зелень за привитие культурных навыков мальчикам и работу по поднятию и укреплению дисциплины в их отрядах; отрядам - N 2 (завод N 196) комсомолок-девушек, в отряде которых 1/3 учащихся выполняют нормы на 150%, N 8 ("Райпищеторг") за перевыполнение норм на 145%, N 4 (завод Ворошилова) за перевыполнение норм на 135% и отряду N 5 ("Промкомбинат") за перевыполнение норм на 130% (но, к сожалению, ряд дней без норм снижают качественные и количественные показатели этого отряда, а следовательно, и лагеря в целом). Отряд N 7 (фабрика Володарского) за последние дни в целом перевыполняет нормы на 160%, но, к сожалению, в отряде не изжита еще вредная уравниловка, когда всеобщая выработка делится на всех учащихся отряда и выработка бригадира включается в общую выработку отряда.