Пишу при коптилке. После 3-х месяцев перерыва выдали по 1/4 литра керосина. Жизнь неуклонно налаживается.

С раннего утра, чуть ли не с ночи, у нас с О.М. в гостях Кира Владимировна. Кто-то что-то напутал, и ей сказали, что наш дом рухнул под артобстрелом. У нее оборвалось сердце, а теперь она никак отдышаться не может. Мне кажется, у нее прогрессирует мания - эвакуироваться во что бы то ни стало. Поили ее кофе. Сошлись на том, что все мы, после того, как с питанием стало немного лучше, ощущаем резкий голод. Особенно хочется хлеба. Теперь мы получаем 500 гр. и не сыты, а ведь мы сидели на 250, а служащие получали и того меньше - 125. Я не удержалась и попросила К.В. купить 1/2 кило хлеба. Попробуем поесть досыта, авось потом с продовольствием будет послабление. "Авось" - лихое русское изобретение. Как бы смешно это ни звучало, нередко оно-то и выручает.

Сегодня иду в школу давать всего один урок. По дороге захожу в жилищно-арендное кооперативное товарищество. Письмоносцы сдают сюда, в жакт, письма простые и заказные, извещения о переводах, газеты и даже телеграммы. Их накапливаются груды. Недавно я разложила все письма в порядке нумерации квартир, просидев за этой работой час. Связала их и сдала управдому. Он высоко оценил мой труд, зачем-то стал мне же объяснять, как важен сегодня всякий, даже никому не заметный поступок, и обещал, что жакт разнесет все адресатам. Затем благополучно ничего не организовал и снес пачки в жакт. Там их развязали и снова все перепутали. Теперь ежедневно перебираешь груды чужих писем, вперемежку старых и свежих, в надежде найти те, что пришли на твое имя.

Беда не только с письмоносцами. Радио у нас не работает полтора месяца. А без него тоска смертная, не знаешь, как отвлечься от нехороших мыслей. Я звоню в радиоузел бесконечно, подавала туда письменное заявление, ходила в радиоцентр. Всякий раз охотно называют новую дату прихода монтера, будто стараются вселить уверенность, и, конечно, он не появляется.

День выдался без обстрела, только утром дали два залпа и успокоились, поэтому после школы иду к магазину Елисеева за недополученной по последней выдаче клюквой. Полагалось 300 гр. сахара и 150 гр. клюквы. Сегодня клюквы нет. Все эти дни варварски обстреливали город, разрушений все больше. К концу осады, если она продлится слишком долго, здесь не останется ни одного строения.

У Елисеева встречаю "тетю Лелю", у нее умерли отец, бабушка-долгожительница и близкий друг, В.А.Краснов. Леля бежит к Т.И.Евреиновой, которая вконец ослабела и не ходит даже за водой. Выглядит Леля ничего. Она даже пробовала быть донором, но у нее IV группа крови, а такая не нужна. Перехватив мой жадный взгляд, брошенный на совсем еще свежую газету, от 1 марта, Леля награждает меня ею: "Возьмите, возьмите, упрямица, говорю я вам, мы уже прочли".

В Институте переливания крови получаю карточку на 1-ю декаду марта. Триумф. Какой легкий сегодня день, теперь буду получать паек весь месяц, так как давала кровь уже 8 раз. С этой радостной вестью захожу к Ольге Михайловне Персиановой на завод и направляюсь домой. Сообщение в городе только пешее. Это неудивительно, раз нет топлива. Поражает другое: по городу на путях стоят трамваи и троллейбусы. Естественно, что в них вырезают стекла, а с сидений сдирают обивку. Разве нельзя было предвидеть, что тока не будет, и вовремя вагоны доставить в парк? Хотя, если предположить возможность уличных боев, то для баррикадирования улиц вагоны, наверное, могут и пригодиться. Послужат тогда Ленинграду в последний раз.

АНЕКДОТЫ ИЗ УЧИТЕЛЬСКОЙ

Инспектор ГорОНО Орлов долгое время никак не мог попасть к нам на уроки. Пути ему заступали враги. Поскольку он человек дисциплинированный, то всякий раз, когда объявляли тревогу, спешил укрыться и дожидался отбоя. По телефону непременно спрашивает, как у нас с дисциплиной. Мы заверяем его, что все на должном уровне. Не рассказывать же ему, что мальчишки после уроков обычно спешат улизнуть домой, несмотря даже, например, на пальбу зениток. Милиция мало борется с хождениями по городу, и ей наши пострелы еще не попадались.

Само появление Орлова в Ленинграде анекдотично. Сюда он приехал в командировку из Москвы и героически застрял. Когда началась эвакуация самолетами, он срочно отбил телеграмму наркому с просьбой обеспечить его скорейшее возвращение домой. Но то ли в Наркомпросе что-то напутали, то ли кто-то не проявил всю заинтересованность в его эвакуации, а только нарком дал телеграмму ГорОНО с убедительной просьбой удовлетворить личную просьбу тов. Орлова, пожелавшего (будто бы) остаться работать в Ленинграде в столь трудное для города время.

Однажды в учительской все же состоялось мое с инспектором Орловым очное знакомство. "Над какими вопросами методики вы работаете?", - всерьез спросил он. "Абсолютно ни над какими, - ответила я. - В этом году я просто излагаю учебник, приводя лишь иногда яркий материал для лучшего запоминания". Орлов с тяжелым сердцем пошел ко мне на занятие. Во время моего исторического экскурса вдруг раздался грохот взрыва фугасной. Я замолчала, и мы с детьми попытались определить, где упало. Стены закачались - значит, близко. Инспектор спросил, не пройти ли всем в убежище, где безопасно. Ученики, скрывая удивление, обернулись к нему. Между тем урок продолжился. По окончании занятия Орлов высказывал директору школы Вере Васильевне Бабенко: "Хороший урок, культурный преподаватель, но вот от вопросов методики отмежевывается. К каким последствиям это может привести?" Бабенко ответила лаконично и спрятав улыбку: "Не думаете ли вы, что в этом и есть методика текущего учебного года?"

У ПЕЧКИ БЕЗ РУМЯНЦА

Морозное утро. Единственное в школе помещение с топящейся печкой - кабинет завуча. Директор комбинирует с замещением уроков, учителя столпились в ожидании его решения. У печки сидит Анна Филаретовна Гаврилова. Она из тех, кто вечно жалуется на слабость, у кого вечно на языке: "я не могу", "я не в силах". А выглядит прекрасно и у печки болтает без конца, не замечая за бойким разговором, что и другим тоже хотелось бы какое-то время погреться на этом месте перед тем, как пойти на урок.

Директор расчерчивает сетку, и получается, что Анне Филаретовне придется провести у печки еще сорок минут и давать не первый, а второй урок. Разумеется, тут же следует ее ответ директору: "Я не могу, я как раз устроила свои дела так, что должна уйти после первого часа". Директор: "А что у вас такое?" А.Ф.: "Это было бы слишком долго рассказывать". Директор злится, но сделать ничего не может.

На завтра продолжение. Расписание неожиданно меняется, и А.Ф. нужно давать не первый, а четвертый урок. И опять у печки без румянца стыда: "Я так работать не могу. Я еще вчера хотела вам объяснить, почему не могу, но ведь вы даже не захотели меня выслушать".

III.1942 г.

Все иллюзии об отоваривании масляных и сахарных купонов улетучились. "Недодали", как теперь принято говорить, 650 гр. масла, 500 гр. сахара и 125 гр. какой-то мифической рыбы. Февральские карточки аннулированы, кроме соли и масла. Оплакиваю неполучение 150 гр. клюквы.