Преувеличение и односторонность чувств

Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односто­ронность и преувеличение. В этом отношении, как и во многих других, индивид в толпе приближается к при­митивным существам. Для него тут нет ни оттенков, ни переходов, он воспринимает все впечатления в це­лом. В толпе преувеличение чувств обусловливается еще и тем, что это самое чувство, распространяясь очень быстро посредством внушения и «заразы», вызывает всеобщее одобрение, которое и содействует в значи­тельной степени увеличению его силы.

«Односторонность и преувеличение чувств толпы, — говорит Г. Лебон, — ведут к тому, что она не ведает ни сомнений, ни колебаний. Подобно женщине, толпа всегда впадает в крайности. Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримую очевидность. Чув­ство антипатии и неодобрения, едва зарождающееся в отдельном индивиде, в толпе тотчас же превращается у него в самую свирепую ненависть».

«Сила чувств толпы еще более увеличивается отсутст­вием ответственности, особенно в толпе разнокалибер­ной. Уверенность в безнаказанности, тем более сильная, чем многочисленнее толпа, и сознание значительного, хотя и временного могущества, обусловленного чис­ленностью, дает возможность скопищам людей прояв­лять такие чувства и совершать такие действия, кото­рые невозможны для отдельного человека. В толпе дурак, невежда и завистник освобождаются от сознания свое­го ничтожества и бессилия, заменяющегося у них со­знанием грубой силы, преходящей, но безмерной. К не­счастью, преувеличение чаще обнаруживается в дурных чувствах толпы, атавистических остатках инстинктов первобытного человека, которые подавляются у изо­лированного и ответственного индивида боязнью на­казания. Это и является причиной легкости, с кото­рой толпа совершает самые худшие насилия».

Из этого не следует, однако, что толпа не способна к героизму, самоотверженности и высоким добродете­лям. Она даже более склонна к ним, нежели изолиро­ванный индивид.

 

Ограниченность суждений

Нельзя утверждать, что толпа вообще не склонна к рассуждениям и не подчиняется им. Но аргументы, используемые ею, и те, которые на нее действуют, с точки зрения логики разве что только на основании аналогии можно назвать суждениями.

Суждения толпы, несмотря на свою ограниченность, тоже основываются на ассоциациях, как и суждения более возвышенного рода, но они связаны между собой лишь кажущейся аналогией и последовательностью.

Впечатлительность и воображение

Обратимся опять к Г. Лебону: «Как у всех существ, не способных к рассуждению, воспроизводительная способ­ность воображения толпы очень развита, очень деятель­на и очень восприимчива к впечатлениям. Вызванные в уме толпы каким-нибудь лицом образы, представление о каком-нибудь событии или случае по своей живости почти сравнимы с реальными образами. Для толпы, не способной ни к размышлению, ни к рассуждению, не существует поэтому ничего невероятного, а ведь неве­роятное-то всегда и поражает всего сильнее.

Толпа, способная мыслить только образами, вос­приимчива только к образам. Только образы могут ув­лечь ее или породить в ней ужас и стать движителями ее поступков.

Театральные представления, где образы предстают перед толпой в самой явственной форме, всегда имеют на нее огромное влияние. Хлеб и зрелища некогда со­ставляли для римской черни идеал счастья, и она больше ничего не требовала. Века прошли, но этот идеал мало изменился. Ничто так не действует на воображение тол­пы любой категории, как театральные представления».

Возникновение паники

Кому знакомо это чувство, тот знает, что это не просто трусость, какую можно в себе перебороть исхо­дя из сознания долга и голоса рассудка. Нет, это есть нечто такое, что охватывает, подобно острейшей заразе, почти внезапно огромную массу лиц: это ощу­щение неминуемой опасности, против которого со­вершенно бессилен разум и которое можно объяснить только внушением некой идеи то ли вследствие не­ожиданных зрительных впечатлений (пожар, внезап­ное появление неприятельских войск и др.), то ли бро­шенным в толпу злонамеренно или случайно словом.

Когда вдруг такая опасность осознается всеми, до­статочно малейшего толчка, действующего подобно внушению, чтобы началась паника.

А когда так случается, это становится нередко при­чиной огромных бедствий. В театрах, церквах и в дру­гих многолюдных собраниях достаточно произнести слово «пожар!», как тут же эпидемия страха, или паника, бы­стро охватывает все собрание и почти неминуемо при­водит к многочисленным жертвам.

Так как паника является следствием внушенной или неожиданно привитой мысли о неминуемой опасно­сти, то, очевидно, никакие рассуждения и убеждения не способны устранить ее, пока сама очевидность не рассеет внушенной идеи. Вот почему военачальники более всего опасаются паники в войсках, обычно веду­щей к печальным последствиям.

Перечисленные особенности массы (толпы) людей показывают, что этот человеческий конгломерат легко может стать объектом манипулирования. И действитель­но нередко часто становится им.

В истории известны многочисленные случаи дей­ствий провокаторов, засылаемых на митинги, ше­ствия, — они неизменно приводили к массовым бес­порядкам.

В тоталитарных режимах психология массы эксплуа­тировалась довольно успешно. О том, как это делалось, пойдет речь далее. Сейчас ограничимся лишь тремя при­мерами.

Чтобы ускорить вхождение молодежи в состояние без­ответственной толпы, наставники молодых фашистов поощряли их к уличному насилию, ношению ножей и кас­тетов. Сам фюрер заявил: «Да, мы варвары, и хотим ими быть. Это почетное звание. Мы омолодим мир». (Конеч­но, «учиться, учиться и учиться» гораздо скучнее.)

Мао Цзэдун, чтобы расправиться со старой партий­ной гвардией, поднял против «засевших в штабах» тол­пы молодежи — хунвейбинов. Беснующиеся юнцы пре­красно справились с заданием «великого кормчего».

Психология массы использовалась и в СССР. В те времена родился анекдот: «Что такое единодушное одоб­рение? Это когда каждый в отдельности — против, а все вместе — за».

Вот типичная сценка. На собрании обсуждается не­кий вопрос. Несколько «сознательных» (партийных) то­варищей, выполняя поручение руководства, выступают за решение, которое нужно «протащить» на собрании.

После этого председательствующий говорит: - Голосуем. Кто за? — и первым поднимает руку.

Следом дружно — весь президиум, партийцы, на­чальники, активисты. Многие в зале также поднимают руки, рассуждая: «Плетью обуха не перешибешь», «Ру­гаться с начальством — все равно что плевать против ветра...»

Председательствующий:

— Кто против? Нет. (Тут уж каждый рассуждает) «А мне что, больше всех надо? (Вон, никто не против».)

— Кто воздержался? Нет. Принято единогласно. Чтобы подготовить психическое заражение, перед собранием вопрос обсуждал партком (бюро) и комму­нистам сообщали о решении, которое они должны поддержать. Так что в зале всегда были группы людей, задающих тон голосованию.

 

 

О безответственности толпы

Преступления толпы всегда вызваны каким-нибудь очень сильным внушением, и индивиды, принявшие участие в совершении этого преступления, убеждены, что они исполнили свой долг.

Погромы и поджоги, как правило, совершались беснующейся толпой. Однако историки зафиксиро­вали немало случаев в российской действительнос­ти, когда подобные действия происходили по иному сценарию.

Вот что, например, пишет английский историк рус­ского крестьянства Т. Шанин о насилии 1907 года:

«Поджоги часто следовали теперь особому сценарию. Решение о них принималось на общинном сходе и затем, при помощи жребия, выбирались исполнители из числа участников схода, в то время как остальные присутству­ющие давали клятву не выдавать поджигателей».

Сход сельской общины — внешне схожее скопление людей, но контрастное толпе. Особенно если сход гото­вится к насильственным действиям (например, разгрому имения помещика). Отличие в том, что сход — собрание в высокой степени структурированное системой стату­сов, уважения и авторитета. Это именно собрание, нала­гающее на каждого огромный груз ответственности.

Поскольку действия индивида в толпе более безответ­ственны, то в законодательстве предусмотрены более стро­гие наказания за правонарушения, совершенные в соста­ве групп. Сделано это, надо понимать, для того, чтобы воспрепятствовать вхождению индивида в преступную груп­пу, где его действия будут более безответственными.

 

Как говорить с толпой

Оратор, желающий увлечь толпу,

не должен никогда пытаться

доказывать что-либо рассуждениями.

Г. Лебон

Как мы увидим далее, политики-демагоги, а также манипуляторы разного рода добивались и добиваются успехов, злоупотребляя сильными выражениями, пре­увеличивая, утверждая и повторяя то, чего и ждет ауди­тория. Кто этому не следовал, тот терпел поражение.

В российской действительности первых олицетворяет Жириновский, вторых— Гайдар, говоривший с экрана телевизора так, как будто перед ним члены лишь ученого совета, разбирающиеся в макроэкономических моделях.