Интенциональность и рефлексия

Интенциональность конституирует рефлексивность сознания, так как интенция на предмет автоматически дифференцирует сознание на Я и не-Я. Единство Я и не-Я отмечалось многими философами (Фихте, Гегель и др.). Д.И. Дубровский (72) называет Я и не-Я модальностями субъективной реальности, а не-Я определяет как содержательное поле Я. Это справедливо. Полагая в себе предмет, сознание полагает в себе Я, для которого предмет – предмет. Приведем замечательное рассуждение Гегеля на этот счет: “…только поскольку я оказываюсь способным постигать себя как “я”, другое для меня становится предметным, противопоставляется мне и в то же время идеально полагается мною, снова приводится, следовательно, к единству со мной... Как свет есть обнаружение самого себя и своего другого, темного, и может самого себя обнаружить лишь посредством обнаружения этого другого, так и я лишь в той мере открывается самому себе, в какой его другое открывается ему в форме чего-то от него независимого” (42, с. 203). Но именно в обнаружении Я самого себя, в фиксированности сознания на нем и заключается рефлексивность сознания. Сознание знает и изучает себя как Я. Мысль знает себя и изучает себя как мысль. Это обращение сознания к Я, мысли к мысли и есть самоотражение, саморефлексия. Когда сознание берет себя как некий предмет, а не Я, как внешнее самому себе, оно гипостазирует себя и утрачивает собственную природу. Например, психолог, точными методами в эксперименте изучающий отдельные функции сознания, на самом деле изучает не его само, но его “труп” или его продукт в их вынужденной объективности, а не в естественной для них субъективности; тут нет рефлексии.

Интенциональность сумеречного сознания

Естествен вопрос: интенционально ли сумеречное сознание? Безусловно, да по определению: всякое сознание интенционально. Но в его интенциональности есть особенности. Предметность сумеречного сознания выступает как синкретичная: границы между предметами скорее угадываются, чем усматриваются, предметы как бы сливаются. Горизонт мира оказывается неопределенным, размытым. Так же размыты значимости и смыслы. Тем не менее, раз есть интенциональность, есть и рефлексивность, и Я. Но это Я – сумеречное, полурастворяющееся в содержании, колеблющееся, виртуальное. Рефлексивность оказывается как бы полурефлексивностью, сумеречной. Жизненный мир, следовательно, туманен, как облако. Его контуры изменчивы. Оно есть, это несомненно, но где его границы, что есть его форма? Все меняется непрерывно, все загадочно. Разумеется, это рассуждение корректно лишь при незабывании того, что существует “спектр” сумеречности – от почти полной ясности до почти полного отсутствия сознания.

Интенционально ли бессознательное?

Понятие интенциональности не применимо к бессознательному по определению. Интенциональность – специфическое свойство сознания и только его. Впрочем, слово “свойство” не вполне даже уместно. В интенциональности выражается скорее сущность сознания, его природа, способ его бытия.

Конечно, бессознательное обнаруживает свою отнесенность к предметам, но это обнаружение происходит уже “на поверхности”, в сознании. Можно говорить о бессознательном уровне бытия Я в онто-психологическом плане. Например, если я делаю что-то бессознательно, то, все-таки, это делаю я. Так мы говорим, так язык описывает эту ситуацию. Но какое “я” имеется в виду? “Я” в смысле некоторого телесно-физиологически-психического единства. Феноменологически же бессознательное и его предполагаемый носитель не даны сознанию, они “вне” его. Поэтому бессознательное не интенционально.

Субъективность сознания

Анализ категорий объективного и субъективного привел к целесообразности различения субъектности и собственно субъек-

 

 

тивности [см.(33)]. Субъектность сознания заключается в том, что оно принадлежит субъекту как его состояние. Субъективность как сфера свободы (41) определяет субъективность сознания как его способность к выбору и спонтанности. Мы будем иметь в виду под субъективностью сознания и то и другое.

Сознание субъективно, прежде всего, в том смысле, что оно не отделимо от субъекта (как бы его ни понимать), не выносимо из него, т.е. необъективируемо как субстанция или субстрат – это мой и только мой опыт. Мое сознание как сознание невозможно в опыте другого. Как это понимать? Рассмотрим это на примерах основных форм опыта сознания.

Боль, которую я чувствую,‑это моя боль. Другой не может ее чувствовать. Даже если бы он, сочувствуя мне, наблюдая мое страдание, тоже почувствовал такую же боль, даже в том же месте (что эмпирически случается), – это будет его боль, но уже не моя, хотя, может быть, и спровоцированная моей (наблюдением за мной). Так дело обстоит и с любым другим переживанием.

Рассмотрим созерцание. Я вижу розу. Другой человек тоже смотрит на нее, и я предполагаю, что он видит ее и так же, как я. Он может подтвердить это словами. Но: мой образ розы принадлежит мне, это мой опыт созерцания. А его образ принадлежит ему. Мы можем обменяться словами по поводу наших феноменов созерцания, но не можем обменяться самими феноменами. И у нас нет (и принципиально не может быть) никаких феноменологических доказательств, что наши феномены тождественны, что тот цвет, который я, видя его, называю розовым, “выглядит” у него феноменологически так же, как в моем сознании, хотя он и называет его тем же словом. Конечно, можно построить онтологическую модель, в которой тождество феноменов будет вероятным. Например, научно-материалистическая модель: роза существует объективно, у нее объективно устойчивые свойства; физиологические системы восприятия цветов у всех людей устроены одинаково, поэтому и результат – образ розы – будет одинаков. Вывод в указанной парадигме весьма вероятный, но все равно непосредственно восприятием его нельзя проверить. В этом суть субъектности в данном случае. Так же дело обстоит и с любыми другими созерцаниями.

Наконец, мысль. Кажется, что здесь дело обстоит иначе: ведь мы легко передаем мысль. Кажется, что сейчас читающий эти

 

 

строки получает через текст мои мысли и они становятся его мыслями, при чем теми же самыми, что у автора. Но это иллюзия. На самом деле ситуация здесь такая же, как в случае с созерцаниями и переживаниями. Воспринятая сказанная вслух или написанная мысль, например 5+5=10,‑это только созерцание, и оно субъективно, как было сказано выше. Но как связь слов, как речь этот феномен выступает знаком ретенции и первичных феноменов. Вызванные им ретенции и отношение их к феноменам – это все мое личное, не содержащееся непосредственно в знаке, в феномене созерцания. В каждом жизненном мире знак рождает мысль, определенную именно этим жизненным миром и ничем больше, имеющую бытие только в этом жизненном мире и нигде больше. Поэтому мысль как единство слова, ретенции и первичных феноменов безусловно субъективна в смысле субъектности. Выразительно подчеркнул субъективность сознания Г. Гадамер: “Как человек переживает мир в своем опыте, как он его видит, слышит, наконец, ощущает на вкус – это навеки остается его тайной – “как показать на запах?” Чувственная апперцепция – личное неотторжимое достояние каждого из нас; и наши впечатления и наши интересы сугубо индивидуальны” (36, с. 86).

Может показаться, что древняя идея метемпсихоза или современные идеи парапсихологии опровергают утверждения о субъектности сознания.

Метемпсихоз утверждает переселение душ и вместе с ними сознания со всем его содержанием в другие существа. Такая трактовка возможна в субстанциалистских концепциях сознания. Однако это не опровергает субъективности индивидуального эмпирического сознания. Это блестяще показал Л. Фейербах (200, т. 1). В самом деле, феноменологически мы не переживаем переселение души в другое тело. Но дело даже не в этом. Ведь у нас альтернатива: либо переселившееся сознание полностью утрачивает прежний опыт – тогда это другое сознание, феноменологически не мое (не прежнее); либо опыт остался, тогда это именно мое сознание, я сам, оно не перешло в другое сознание и переход его в другое тело или даже в другую душу не существен, так как сознание и носитель сознания в любых вариантах не одно и то же.

 

 

Все сказанное применимо и к идеям парапсихологии. Если парапсихические явления существуют, то это значит только, что существуют механизмы передачи ощущений и мыслей, отличные от языковых, т.е. некоторая другая система знаков. Так это или не так – вопрос конкретно-научный. Во всех случаях ясно, что мысль, “читаемая” телепатом, существует у субъекта, который ее мыслит, и у телепата, который ее читает. Ее “считывание” ни в коем случае не извлекает ее из субъекта как таковую, а в лучшем (для этой точки зрения) случае – ее копию. Принадлежность мысли субъекту, неотделимость от него не нарушается. То, что между субъектами в момент “считывания”, даже если это и мысль (в субстанциалистской концепции) — другая мысль, и не та, что у субъекта-источника и не та, что у субъекта-телепата. И невозможно доказать их тождество. В других же концепциях между субъектами может быть, что угодно, только не мысль (от “между” нельзя избавиться, так как мы ведем речь о сознании эмпирических субъектов, т.е. людей. А они всегда пространственно разделены. Таким образом, субъектность сознания в том, что в любой онтологической модели сознание индивидуальное не может мыслиться иначе как в неотделимости от обладающего им субъекта (в том числе и мирового, если угодно его признать; в этом случае ясно, что божественное “сознание мира” и сам мир не могут быть одним и тем же – потому мир и “тварен”).

В силу сказанного сознание индивида образует границу его внутреннего мира. Рассуждая об этом, М. Мамардашвили говорит: “Мы отгорожены от того, что физически обусловливает наше сознание... экраном самого сознания”. Этот экран – “собственная жизнь сознания...и внешние посылки не помогут в ее анализе”(114). Смысл этого суждения верен и в случае несциентистского понимания предпосылок сознания, например, души и ее активности. Экран сознания отгораживает нас и от этого предположенного носителя: мы знаем себя как мысль, чувство, созерцание, но не как душу.

Точно так же ничего не объясняет в сознании его соотнесение с “внешним миром”, так как оно само образует горизонт этого мира. Эти идеи, однако, не равносильны утверждению субъективно-идеалистической солипсистской онтологии. Речь идет только о феноменологическом описании сознания (описа-

 

 

нии его как феномена), и только в этих рамках высказанные суждения имеют силу.