Сознание и Я С точки зрения мер

Методология естественного реализма герменевтична, а это значит, что она считает понимание проблемой языковой. Нам нужно понять, что такое Я – этого нельзя сделать, не обращаясь к языку. Есть Я-слово, есть Я-понятие. Нам надо раскрыть

 

 

их смысл. Такова задача‑большего нельзя иметь. Как мы понимаем друг друга, говоря “Я”? Что мы имеем в виду – говорящие и слушающие?

Слово Я существует в связи со своими модификациями: мой, меня, обо мне, ко мне и т.д. Мы говорим: “мой дом”, “мое тело”, “мой портрет”, “моя душа”, “мое сознание” и т.п. “Мой” здесь = принадлежащий мне, то, чем я владею. Я и принадлежащее ему – разводятся. Одно дело Я, другое –мой дом, моя мысль в статье, или даже в моей голове. Но можно ли сказать “одно дело Я, другое – мое тело, моя душа”? Язык, разводит и это, когда, например, мы говорим: “Я займусь своим телом, надо его подлечить”, или “Душа моя болит, я не могу ее успокоить”. Можно сетовать на несовершенство языка. Но он таков, каков есть, и только через него мы можем что-то рационально понять и выразить. Подобные обороты языка порождают представление о Я как о чем-то самосущем, отличном от тела и души, как об особом предмете, а в философской рефлексии ведет либо к идее субстанциальности Я, либо к идее трансцендентального Я. Ибо существование Я-слова подталкивает нас к идее существования Я-“вещи”, так как любая номинация ведет к чувству существования названного. Названное переживается нами как существующее – это общий психологический закон. Но ведь мы знаем, что могут существовать имена для несуществующих вещей. С Я дело не обстоит просто. Нам кажется, что оно (Я) есть, существует, известно нам до его именования словом и независимо от этого именования. Это чувство укрепляется тем, что мы приписываем эмпирическому Я (т.е. себе) многочисленные свойства (предикаты) и действия: “Я добрый, знаю живопись, изучаю английский” и т.д. Другие тоже могут говорить подобное обо мне. Всякая предикация, однако, усиливает чувство существования, ибо мы не можем представить себе, чтобы несуществующее имело свойства или могло действовать.

Конечно, наша вера в существование нашего Я непоколебима, она есть непосредственное чувство, и знаем мы о нашем Я именно из языка и через язык, через слово Я, чистой иллюзией является мнение, будто мы знаем свое Я до и независимо от его именования. Без языка же, как было показано, нет сознания, нет и знания. Мы полностью разделяем в этом пункте мнение Мартина Бубера: “Быть Я и произносить Я суть одно” (29, с.7).

 

 

“Кто произносит основное слово, тот входит в слово и пребывает там” (там же).

Однако не всякое говорение Я тождественно бытию Я. Мы можем использовать слово Я прикровенно или отчужденно. В прикровенном использовании Я-слово указывает на Я-субъект, и поскольку слово произносит субъект, он называет в нем самого себя. В данном случае говорить Я и быть Я – одно. Например: “Я полагаю, что я могу...”. Здесь оба “я” тождественны и в связке указывают на бытийствующее Я. В отчужденном использовании слово Я указывает на некоторую объективность, например: “Кант указывает, что Я...”. Здесь слово Я не указывает на само себя, оно обозначает некий философский теоретический объект, подлежащий рассмотрению. Именно в этом смысле оно обозначает нечто, вызывающее споры. Наконец, еще более отчужденно слово Я используется, когда оно мыслится именно и только как слово, лингвистический объект. Таким образом, только в первом случае самоуказующего Я “сказать Я и быть Я” – одно. Эта ситуация имеет лингвистическую природу, сходную, на наш взгляд, с так называемой дейксической стратегией некоторых слов, которые в определенном контексте косвенно указывают на субъект. Например, в высказывании “вдали показалось какое-то строение” слова “вдали показалось” явно подразумевают некий субъект. Здесь “вдали” дейксично в отличие от слова “недалеко” в выражении “магазин находится недалеко от школы”. Слово “недалеко” здесь не указывает ни на какой субъект. Подобно этому и слово Я в одних ситуациях дейксично, в других – нет.

Итак, Я существует. Но что это значит? Как видно из сказанного выше, ответ не может быть однозначным.

Первый возможный ответ не вызывает затруднений, он ясен. Слово “я” в языке есть самообозначение конкретного живого человека. Это он высок или низок, богат или беден, ходит, пишет и т.д. И мы без труда и путаницы понимаем друг друга, употребляя слова “я”, он” и их модификации. “Я” – человек, называющий себя этим словом. Именно это Я имеет различные качества и действует.

Второй ответ связан с тем, что мы находим внутри себя (внутри Я в первом смысле). Это тоже нечто, но совершенно другой природы. Здесь слово Я обозначает некое чувство самопри-

 

 

сутствия как присутствия в мире, самости. Это о нем ничего нельзя сказать (Наторп), оно уходит от нас как прохожий (Ортега), ускользает как вода между пальцев (Камю). Это наша экзистенция. Она самодостоверна и удостоверяет бытие вообще. Это и только это значение слова Я имеет метафизический смысл. Именно его имели в виду в своих анализах Декарт, Кант, Гегель, Гуссерль, Франк и др., его хотели выразить в понятиях, включить в систему в качестве начала (Декарт, Фихте), равноправного партнера (Кант) или сердцевинного момента (Гегель). Это чувство интимно и непосредственно. Каждый его знает. Но как только мы начинаем его описывать (правильно говорят и Ортега и Наторп), оно утрачивает подлинность и даже существование. Само слово “чувство” влечет вопрос: чье чувство? кто чувствует? И каждый легко ответит: мое, я. Но в этом ответе называет себя уже другое Я – то, первое, эмпирическое, где это чувство лишь момент, частичка бесконечного разнообразия, а не тотальная целостность как во втором случае, где Я самодостаточно и потому бесконечно, абсолютно, оно – “чистое Я” Но и слово “присутствие” требует отнесений. Присутствовать можно только где-то, при чем-то (при ком-то). Но где в данном случае? Ясно, что не в комнате и не на совещании – тут я присутствую как телесно-духовное существо (Я в первом смысле). А где я чувствую свое присутствие вообще? Ясно: в мире, значит, среди другого, среди “вещей” (“подручного” и “наличного” в хайдеггеровской терминологии, которая здесь весьма удобна). Есть они, и есть Я как одно из них (что не означает: такое же). В этом чувстве нет превосходства моего над Другим, ибо они тоже Я для себя. В этом – взаимоудостоверение вещей и Я, о котором писал Гегель. Полагает ли бытие Я бытие “вещей” или наоборот – это феноменологически несущественно и даже неразличимо, феноменологическим фактом является лишь взаимоприсутствие Я и “вещей” (“наличного”, Другого), в котором есть чувство самоприсутствия. И это – Я.

Третий ответ. Я есть ощущающее, чувствующее, мыслящее, волящее. Когда я ощущаю, мыслю, и т.п., у меня есть сознание моего ощущения, мысли. Понятно, что есть ощущающий, мыслящий. Но кто он? Я эмпирическое. Но есть ли во мне как эмпирическом существе особая инстанция, которая именно и ощущает, и мыслит, и переживает и которую правильно назвать

 

 

Я? Ведь не рука мыслит. Но может быть, мозг или душа? Но если душа (тем более мозг) мыслит, это еще не значит, что она и есть Я. Язык не принимает этого. Поэтому правы критики субстанциальности Я (Кант, Гегель, Гуссерль и др.).

Итак, мы выделили два приемлемых значения слова Я, отвечающих духу языка: (1) эмпирическое Я, живой человек и (2) внутреннее чувство самоприсутствия. Возникает вопрос: как относится это последнее к сознанию?

Прежде всего, Я в сознании не созерцание, оно переживание и мысль. Созерцание‑фон самоприсутствия. Феномены созерцания сопровождают Я-присутствие. Благодаря этому они приобретают значимость. Мысль связана с Я-словом, без чего не бывает ясного сознания Я. Именно мысль благодаря Я-слову чувствуемое самоприсутствие превращает (для себя) в предданное бытие Я. Благодаря этому она фиксирует Я (акт рефлексии, порождающий самосознание как свет, освещающий место бытия, мир). Мысль включает объективированное Я во множество других предданностей (вещей) и их значимостей, так как создает соозначимость вещей и Я, т.е. порождает смысл. Я становится сферой движения (бытия) смыслов. Благодаря этому поток феноменов становится жизненным миром Я, и Я фиксирует себя как центр, фокус сознания. Сознание получает в единстве всего этого свою законченность и тем самым бытие. Недостроенный дом – не дом, а нечто другое. Психика без Я – не сознание. Слышать, видеть, чувствовать боль и даже думать – это еще не значит обладать сознанием. Все это, объединенное бытийствующим Я,‑сознание, и это сознание есть бытие человека. Нужно, однако, избежать ошибки, гипостазированного разведения Я и сознания. Одинаково неверно было бы сказать: “Благодаря Я есть сознание” или, наоборот, “Благодаря сознанию есть Я”. Для этого они должны были бы обладать отдельным друг от друга существованием. Но они – ни то, ни другое – таковым не обладают, они “нераздельны и неслиянны” как форма и материя в содержании (в гегелевском смысле). Феномены сознания – материя, Я – форма. В единстве они образуют содержание жизненного мира. Хотя Я и переживается (рефлексируется) как центр поляризации феноменов, подобно тому, как центр окружности не существует без окружности (и окружность не существует без центра), оно (Я-центр) не существует вне и до фе-

 

 

номенов, т.е. не является предданным по отношению к ним. Такова трактовка Я с точки зрения МЕР. Поэтому всякий анализ Я (в частности, следующий ниже) как отдельности есть лишь теоретическая абстракция, момент описания полноты сознания как сложного целого.

* * *

Рассмотренное в данной главе может быть подытожено. Сознание как теоретический объект есть сложное целое, формальной стороной которого является совокупность и связь основных форм опыта (созерцание, переживание, мышление), материальной же – предметное наполнение в Я-поляризациях различными по глубине интендирования содержаниями, “освещенными” рефлексией. Актуально единство основных форм абсолютно, а содержания, будучи всегда конкретными, переменчивы (поток феноменов). Предметный горизонт вместе с совокупностью горизонтов значимостей и смыслов образует жизненный мир экзистенциального (метафизического) Я. В этом смысле бытие как экзистенция и сознание совпадают. Однако сознание существует виртуально как постоянный взамопереход актуального и потенциального, явленного и возможного быть явленным. Возможности феноменологически даны в ожиданиях, причем их содержания и знаемы и не знаемы и неопределенны, в силу чего сознание всегда стохастично. Можно ли “подобраться” к истоку этой стохастичности? Здесь мы подступаем к проблеме соотношения и связи сознания и бессознательного. Этому посвящается следующая глава.

 

Глава 5

Сознание и другие моменты