Причины экзистенциальной пустоты

Можно усмотреть две основные причины экзистенциальной пустоты, поражающей человека. Первая — способность чувств “уставать”. Феноменологически это означает, что ни одно чувство не может длиться безгранично или повторяться неограниченно. Можно устать от любви, от удовольствий, от страха, даже от боли (боль притупляется…). Как говорил А. С. Пушкин, “никакое состояние не является лучшим, разнообразие благостно для души”.

Экзистенциальность переживаний означает их напряжённость, явленность, выставленность. Они выводят из небытия. Но чем они держатся и держат бытие? Только собственной энергией, которая, по-видимому, истощима. Подобно тому, как тело в состоянии неустойчивого равновесия стремится к равновесию, к покою, так и переживание из напряжённости и выявленности стремится в равновесие, в покой, в небытие, где ничто ничему не мешает быть или не быть. Это и есть усталость чувств. Она родственна (если провести эмпирическую аналогию) усталости бодрствования. Засыпание человека — впадание в небытие. По-видимому, человеку необходимо впадать в небытие, “зарядиться” там и вернуться в бытие. Это касается и каждого отдельного чувства. Будучи длительно явленным, переживание “устаёт” быть и склоняется к небытию. В средней норме угасание одного чувства сопровождается возбуждением, выявлением другого. Происходит как бы “кипение” чувств. И это — жизнь, полная значимостей; если же “кипение чувств” прекращается, жизнь опустошается, обеззначивается.

Другой источник экзистенциальной пустоты — синкретизм переживаний. Только что сказанное выше неверно понимать так, что переживания выявляются “поодиночке”, “по очереди”. Феноменальный мир переживаний многообразен и синкретичен, множество чувств сосуществуют, смешиваясь, накладываясь друг на друга, взаимодействуя. Испытывая боль, я одновременно испытываю страдание или (и) стыд в связи с этой болью. Желание чего-либо может быть смешано со страхом этого, или со стыдом, или с предвкушаемой радостью обладания и т. д. Помимо подобного “наложения”, происходят также мгновенные переключения, придающие переживаниям виртуальность. Крайним случаем является смешение и переключение взаимоисключающих переживаний: например, гнев и жалость (к про-

 

 

винившемуся ребёнку), любовь и ненависть, боль и наслаждение и т. п. В этом случае возникает особое состояние души, называемое смятением чувств, и желание разобраться в своих чувствах. “Разборку чувств” производит разум, он хочет понять: какое из противоположных чувств “настоящее”, которому отдать предпочтение? Однако мышление фантомно переживанию. Разум может оценить чувство, но не может этого сделать по законам самого чувства. Поэтому его выбор — любой! — всегда будет неадекватным. Если мы, подчиняясь решению разума, “подавляем” какое-то чувство (т.е. действуем вопреки этому чувству), то имеем какие-то следствия. И мы никогда не можем знать, что было бы, если бы мы сделали противоположный выбор. Сожаление о сделанном выборе — обычное дело в таких ситуациях. Это, однако, не значит, что “разум ошибся”. Просто у разума нет средств адекватно судить о чувствах, так как все чувства в момент их выявленности — настоящие, все они придают значимость и бытийность данностям, их окраску. Вмешательство разума — попытка переделать бытие согласно некоторым нормам. Она, однако, не может устранить кипение чувств. Значит ли это, что не следует разбираться в чувствах? Ни в коем случае, просто потому, что мы не в состоянии себе это приказать. Мышление так же реально есть, и оно по природе (о чём ниже) не может не вмешиваться в жизнь переживаний, смятение чувств неизбежно сопровождается их “разборкой”, возникает “гамлетизм” — “быть или не быть, вот в чём вопрос”. И если эта разборка продолжается долго, чувства во взаимном столкновении притупляются, как сабли в сражении. Так может возникнуть экзистенциальная пустота: объект противоположных чувств утрачивает значимость — и положительную, и отрицательную ‑ и исчезает для меня.

Итак, вместе с переживанием (при наличии переживаемого созерцания) возникает как бы “блок” в сознании: связка созерцания-переживания и эпифеномен в виде значимости. Значимость не является феноменом. Она как таковая не переживается (в гуссерлевском смысле), но она есть, наличествует в самом феномене того или другого из дуальных переживаний. Она не просто значимость, а значимость вот этого именно созерцания, т.е. она есть эпифеномен блока созерцание-переживание. В качестве эпифеномена этого блока наличествую и я как созерца-

 

 

ющий и переживающий. Именно в нём и через него возникает “чувство самого себя”. Интерпретируя Кантово понятие личностности, связанное с идеей “почитания” морального закона, М. Хайдеггер в (219) задаётся вопросом “об общей сущности чувства вообще” (поскольку “почитание” — очевидное чувство, переживание в нашей терминологии). И вот его ответ: “чувствование — это обладание чувством к..., и как таковое одновременно — себя-чувствование чувствующего. Способ, каким себя-чувствование выявляет,... позволяет быть самости, всегда сущностным образом соопределяется характером того, в отношении чего чувствующий в себе-чувствовании имеет чувство” (219, с. 90). Это принципиальная онтологическая характеристика того, что мы рассматриваем как опыт переживания. Отметим только, что, с нашей точки зрения, себя-чувствование как самость соопределяется не характером (как у Хайдеггера), а лишь фактом чувствования к чему-либо (и даже не только к присутствию в созерцании).

Фундаментальное онтологическое значение переживаний (называя их настроениями, — тоска, радость, любовь) Хайдеггер связывает также с тем, что они “приоткрывают сущее в целом”, вызывают ощущение себя посреди сущего в целом. Это — фундаментальное событие нашего бытия (216, с. 20). Крайняя форма подобного “настроения” — ужас — ставит нас перед Ничто.

Таким образом, значение переживаний в сознании (для становления полноты и целостности сознания) заключается в том, что они наполняют сознание знбчимостями, формируют самость как ещё-не-отрефлектированное-Я. А этим определяется их экзистенциальное значение: их наличие есть действительность самочувствующего бытия в мире экзистенциально значимого присутствия. Однако в блоке созерцания-переживания ещё нет рефлексивного Я и, соответственно, противостоящего ему мира вещей и отношений. Это возможно только в цельном сознании, которое предполагает ещё и опыт мышления. Переживания образуют “значимостный горизонт” жизненного мира сформировавшейся личности.