Вскоре, однако, Это должно было измениться.

 

Вскоре ситуация ухудшилась, когда Каустону попало в руки письмо Джона к Софии, и он сделал его достоянием гласности, опуская, прав­да, те фрагменты, которые не соответствовали его целям, и делая чрез­мерное ударение на тех, которые должны были произвести наиболее сильное впечатление на других поселенцев. В ответ Джон написал письмо, которое зачитал на ближайшем публичном богослужении. Со­фия, в свою очередь, также выступила с заявлением, в котором утверж­дала, что Уэсли несколько раз подряд делал ей предложения, на каждое из которых она ответила отказом, а также прозрачно намекнула на множество недостатков своего бывшего жениха. Джон попросил сде­лать ему копию этого письма, на что Каустон ответил, что текст пись­ма можно найти в редакции любой американской газеты. Это ставило Джона в заведомо невыгодное положение в его попытках добиться справедливости. Для слушания дела нужно было созвать специальную комиссию из пятидесяти человек, однако контингент города был тако­вым, что набрать удалось лишь сорок четыре человека. Против Уэсли было выдвинуто десять обвинений, из которых лишь одно было право­мерным: то, что он общался и переписывался с Софией без разреше­ния ее мужа. Обвиняемый потребовал, чтобы суд вынес решение бе­зотлагательно, однако слушания растянулись на многие месяцы. За это время финансовые источники Джона иссякли, но он был полон реши­мости оставаться в Джорджии, невзирая на обстоятельства.

Так прошли еще две недели. После многочасовых размышлений и молитв Джон решил вернуться в Англию. 22 декабря 1737 года он под­нялся на борт судна "Сэмюэл", который держал курс к родным для не­го берегам. И хотя Джон Уэсли был страшно подавлен, он наконец-таки обрел достаточно смирения для того, чтобы искренне приступить к поискам того, чем обладали моравские братья и чего так сильно не до­ставало ему. Размышляя позже о времени, проведенном в Джорджии, и оплакивая собственное духовное состояние, 24 февраля 1738 года он написал в своем дневнике следующие строки:

Я отправился в Америку для того, чтобы обращать к Богу индей­цев, и что же?! Кто обратит к Богу меня самого? Кто исцелит мое собственное израненное сердце? Моя религия достаточно ком­фортна. Я достаточно красноречив; более того, я даже могу ве­рить самому себе, когда рядом нет никакой опасности. Но стоит смерти заглянуть мне в лицо, как мою душу тут же пробивает дрожь. И я не могу сказать: "Умирая, я побеждаю!".

До сего момента Джон сильно страдал из-за отсутствия четкого пред­ставления об истинном призвании, посланном ему Богом. Несмотря на то, что добрые дела не заслуживают порицания, они иногда могут стать препятствием, не позволяющим нам делать то, что действительно явля­ется на данный момент самым лучшим. Как и все мы, Джон жаждал че­ловеческого одобрения, но слишком часто он позволял этому желанию становиться помехой в поисках своей истинной цели и предназначе­ния. Он отказался исполнить просьбу отца, который просил своего сы­на возглавить церковный приход в Эпуорте. Тем не менее, когда его отец оказался на смертном одре, Джон уступил и подал заявление на ос­вобождавшуюся должность, но лишь для того, чтобы в итоге получить отказ. Он отправился в Джорджию, чтобы служить и проповедовать американским индейцам, однако, оказавшись там, с головой погрузил­ся в пучину совершенно иных дел. Когда же его, не спросив, назначили священником в Саванну, Уэсли принял это назначение, чтобы угодить местным жителям, вместо того чтобы ответить им отказом и последо­вать зову своего сердца. Вера моравских братьев влекла к себе его дух, но он не желал рисковать своим положением или подрывать свой авто­ритет, отвечая на этот внутренний призыв. Своим современникам Джон представлялся благочестивым человеком, лишенным, правда, силы, неизменно сопровождавшей такого рода благочестие. Слава Бо­гу, что в скором времени все это должно было измениться.

 

"Я почувствовал в своем сердце странное тепло"

Судно "Сэмюэл", с Джоном Уэсли на борту, бросило якорь в анг­лийском порту Даунс спустя несколько часов после того, как оттуда отплыл корабль, на котором в Джорджию направлялся Джордж Уайтфилд. Фактически оба судна разошлись в зоне видимости друг друга, однако добрые друзья даже не подозревали о том, что находятся столь близко, что могли бы даже перекинуться приветствиями.

Сойдя на берег в Англии и узнав о том, что Уайтфилд отправился в путь лишь несколько часов назад и потому может еще получить от не­го послание, Джон написал следующие строчки: "Когда я увидел Бо­га в ветре, который нес тебя в открытое море, а меня - к родным бе­регам, я спросил у Него совета. Его ответ я и высылаю тебе". Скорее всего, Джон написал возможные варианты этого ответа на несколь­ких листах бумаги. Полагаясь на Бога, он вытянул один из них, на ко­тором была написана Божья воля для Уайтфилда. Джордж развернул сложенный в несколько раз лист бумаги, на котором было написано просто и незамысловато: "Пусть он вернется в Англию".

После пережитых в Америке неудач Джон, должно быть, посчитал такой совет вполне обоснованным и оправданным. В конце концов, если он не сумел добиться в Америке сколь-нибудь значимого успе­ха, на что там мог надеяться Уайтфилд? Джордж же, со своей сторо­ны не слишком доверяя подобного рода жребию, обратился к Богу в молитве. И именно в этот момент ему вспомнилась тринадцатая гла­ва Третьей книги Царств, в которой говорилось о пророке, оставив­шем свое призвание из-за того, что так ему сказал другой человек. Ослушавшись Бога, он вскоре погиб от челюстей льва. Уайтфилд продолжил свой путь, не став всерьез рассматривать совет Джона. Что интересно, Уайтфилд направлялся в Джорджию потому, что ра­нее Джон сам в письме обратился к нему с просьбой приехать и по­мочь, ибо "урожай здесь столь обилен, а жнецов так мало".

Спустя четыре дня после своего возвращения в Лондон Джон по­знакомился с тремя молодыми моравскими братьями - Венцеслаусом Найссером, Георгом Шулиусом и Петером Болером, - которые недавно были посвящены графом Цинцендорфом в духовный сан. Едва познакомившись с Болером, Джон начал общаться с ним ис­ключительно на немецком языке, в результате чего их диалог затя­нулся не на один месяц.

Общение с Болером снова открыло Джону путь к более близким отношениям с Богом, не сравнимым с теми, которые ему доводилось когда-либо переживать в своей жизни, но в своем сердце он по-преж­нему не мог принять многих убеждений моравских братьев, противо­речивших его собственным убеждениям. Джон был полон решимос­ти обрести святость через религиозное рвение, твердость и дисцип­лину, тогда как Болер неустанно подчеркивал тот факт, что человек может получить спасение по одной только вере в Иисуса Христа и что это обязательно будет сопровождаться любовью, миром и радостью в Святом Духе. Джон не представлял, как такое вообще возможно, тем _не менее он не мог просто закрыть глаза на то, чего не понимал.

Уэсли настолько запутался, что даже начал задумываться о том, не будет ли лучше для него прекратить проповедовать до тех пор, пока он не найдет эту веру, вместо того чтобы продолжать делать то, что сам считал лицемерием. Когда Джон поделился своими сомнениями с Болером, поинтересовавшись его мнением, тот ответил, что ему ни в коем случае не следует прекращать проповедовать. "Но о чем мне тогда говорить в своих проповедях?" — спросил Уэсли. На что тут же последовал ответ: "Проповедуй веру, пока ты ее не обретешь; а затем ты будешь проповедовать веру потому, что ты ее имеешь".

Болер отправился с Джоном обратно в Оксфорд, где Чарльз Уэсли начал активно заниматься с ним английским языком. Все больше и больше времени Болер проводил в обществе братьев, поддерживая их стремления по созданию "Методистского общества". Болер писал Цинцендорфу:

Вместе с двумя братьями, Джоном и Чарльзом Уэсли, я отпра­вился из Лондона в Оксфорд. Старший из них, Джон, является весьма добрым и благочестивым человеком. Он знает об изъянах своей веры в Спасителя и желает учиться. Его брат, с которым год назад вы часто общались, в настоящее время испытывает сильные душевные терзания и еще совсем не знает, как ему на­чать свои отношения со Спасителем.

Братья Уэсли находились под впечатлением горячей убежденности Болера в то, что благодать можно обрести лишь по вере в Господа, а спасение следует сразу же за признанием этой веры и не требует ка­ких-либо продолжительных по времени трудов. "Он собирается ли­шить меня всего того, чем я жил? Мне больше не на что уповать", - эти слова Чарльза обрели большую известность.

В поисках ответа Джон решил обратиться к Библии и был весьма удивлен тем, что ему удалось обнаружить - прежде всего, в Книге Де­яния. Практически каждое упоминание там о спасении подразумева­ло немедленное избавление, а наиболее "затяжной" представлялась ситуация с апостолом Павлом - ему потребовались целых три дня. В то время Джону уже исполнилось тридцать пять лет, но он еще ни ра­зу не встречал в Писании подобного рода обетований. Он почувство­вал, что внутри у него что-то начало меняться.

"Но, — заметил однажды он, — я вынужден был изменить свое отношение также благодаря наличию перед моими глазами не­скольких живых свидетелей, которые наглядно демонстрирова­ли окружающему миру совершаемую в них Богом работу: тотчас же после обращения они обретали такую веру в кровь Сына Бо­жьего, что мгновенно возносились из кромешной тьмы к ярчай­шему свету, из греха и страха — к святости и счастью. Здесь и пришел конец моим сомнениям. Я мог лишь воскликнуть: "Гос­поди, помоги моему неверию!"

В скором времени в Лондон приехала еще одна группа моравских братьев, и все вместе они начали проводить регулярные собрания. Болер отправился в Джорджию, сумев наконец-то осуществить свое давнее заветное желание. Джон сильно огорчился по этому поводу, продолжая сомневаться в правильности своей доктрины, что, тем не менее, не мешало ему страстно проповедовать в различных церквах. Какое-то время он даже переписывался с Уильямом Ло, выражая ему свое разочарование отсутствием этого учения в его трудах и предыду­щей корреспонденции.

Неожиданное послание пришло от Чарльза, сообщившего о том, что он наконец обрел мир с Богом. Будучи уже второй раз болен пле­вритом³⁶ (болезнь ранее угрожала его жизни), Чарльз отправился к человеку по имени Брэй, "бедному необразованному ремесленнику., который знал одного лишь Христа". В его доме 21 мая 1738 года младший Чарльз обрел веру и уверенность в своем спасении, о кото­ром ему ранее говорили Болер и собственный брат. Тотчас же силы вернулись к нему, и он был полностью исцелен.

Джон с радостью узнал о духовном и физическом исцелении бра­та, однако в тот момент он чувствовал себя настолько недостойным спасения, как еще никогда ранее. Это состояние он выразил следую­щим образом:

Я чувствую себя проданным греху. Я знаю, что не заслуживаю ни­чего, кроме гнева, будучи полон всевозможных мерзостей. Все мои труды, моя праведность, мои молитвы сами нуждаются в искуплении. Мне нет оправдания. Бог свят, а я грешен. Бог яв­ляется всепожирающим огнем; я же простой грешник, готовый вспыхнуть и сгореть дотла. Тем не менее, я слышу голос: "Уверуй, и спасен будешь. Кто верует, обретает жизнь вечную". И пусть никто не обольщает нас пустыми словами, что мы уже обрели веру!.. Спаситель человеческий, помоги нам довериться одному лишь Тебе! Притяни нас к Себе! Позволь нам отречься себя и за­тем наполни нас до избытка миром и радостью, которые дает нам вера в Тебя, и пусть ничто более не отделяет нас от Твоей любви сегодня и в вечности.

Однако 24 мая 1738 года его состояние кардинальным образом из­менилось. Лучше всего произошедшие перемены отражают слова са­мого Джона, записанные им в своем дневнике:

Вечером я с большой неохотой отправился в общество, располо­женное на Олдерсгейт-Стрит, где в тот момент читали предисло­вие Лютера к Посланию к Римлянам. Примерно без четверти де­вять, когда проповедник говорил об изменениях, совершаемых Богом в сердце человеческом благодаря вере во Христа, я ощу­тил в своем сердце странное тепло. Я вдруг почувствовал, что доверяю Христу - лишь Ему одному — в вопросе своего спасе­ния, и внезапно обрел уверенность в том, что Он очистил и ог­радил меня от всякого влияния греха и смерти.

Я начал отчаянно молиться за тех, кто против моей воли жесто­ко использовал и преследовал меня. Затем я открыто засвидетель­ствовал всем собравшимся о том, что впервые в своей жизни ощу­тил в глубине собственного сердца. Однако уже очень скоро объ­явился враг, который зашептал мне: "Это не может быть верой; ибо, где же в таком случае твоя радость?". Но друзья мне объясни­ли, что внутренний мир и победа над грехом являются свидетель­ством веры в нашего Спасителя. Что же касается радости, кото­рой зачастую бывает отмечено начало духовного пути - в особен­ности же у тех, кто ранее глубоко скорбел, - Бог иногда дает, а иногда удерживает ее в соответствии со Своей святой волей.

По возвращении домой мне пришлось немало бороться со всевоз­можными искушениями, но я взывал к Господу, и они уходили. За­тем возвращались снова и снова. Я часто устремлял свой взор к не­бу, и Бог "посылал мне помощь из Своих небесных чертогов". И в этом, хорошенько поразмыслив, я увидел разницу между своим настоящим и прошлым состояниями. Да, раньше я усердствовал, боролся изо всех сил, данных мне как по закону, так и по благода­ти, но, несмотря на это, подчас - и даже весьма часто - я чувство­вал себя побежденным. Теперь же я всегда побеждал.

Четверг, 25. В тот момент, когда я проснулся, в моем сердце зву­чало, слетая с моих уст: "Иисус, Господь наш". И я понял, что все мои усилия должны быть направлены на то, чтобы смотреть, не отрываясь на Него и ожидать Его не переставая в глубине своей души. Оказавшись к полудню снова в церкви Святого Павла, я почувствовал удивительный вкус Слова Божьего в гимне, начи­навшемся словами: "Моя песнь всегда будет исполнена нежной доброты Господа: своими устами я буду передавать Твою истину из поколения в поколение". Но враг и тут попытался напустить на меня страх: "Если ты действительно веришь, почему переме­ны столь малозаметны?". Я ответил (хотя, нет, все-таки это был не я): "Этого я не знаю. Но я знаю то, что теперь у меня в сердце есть мир Божий. И сегодня я не грешу, а Иисус, мой Господь, за­претил мне думать о завтрашнем дне".

Моравские братья дали братьям Уэсли ключ к духовному преобра­жению их народа - рождение свыше. В те времена в Англии получи­ла распространение теология Кальвина, один из постулатов которой гласил, что никому неведомо, будет ли спасен тот или иной человек; а также учение Англиканской церкви о том, что участие в церковных таинствах является обязательным для каждого, кто надеется оказать­ся в числе избранных ко спасению. Методистское возрождение пре­образило Англию, распространяя совершенно новое учение о том, что человек не только может иметь уверенность в спасении, но также может сразу получить это спасение и обрести в сердце мир. Когда же к этому были приложены распространяемые Джоном "методы" до­стижения святости - включающие в себя создание "объединенных обществ" верующих, регулярно собирающихся вместе, сосредоточен­ных на молитве, посте и исследовании Писания, - возрождение об­рело не только видимые очертания, но также искру Святого Духа и Божью силу - ключи к любым переменам.

Для Джона и Чарльза, неожиданно столкнувшихся с необходимос­тью отказаться от религиозного аскетизма ради страстного желания и стремления увидеть тысячи заблудших душ, спасенных личной верой во Христа, наступило эпохальное время. Чарльз увлекся написанием христианских гимнов, провозглашавших Божью милость и доброту, что же касается Джона, то он тотчас же приступил к проповеди Благой Вести. В результате этого братья, которые ранее полностью посвящали себя лишь изучению Библии и самодисциплине, теперь были перепол­няемы страстным энтузиазмом спасать человеческие души. Простота Евангелия стала для них, наконец, очевидной, благодаря чему братья Уэсли, которые ранее не были способны понять и раскрыть его суть, теперь полностью посвятили себя распространению в обществе про­стой и доступной истины искупительной Божьей любви.

Джон и Чарльз были захвачены новым откровением, согласно ко­торому вера приходит от проповеди истинного Слова Божьего, а во­все не благодаря участию в таинствах или даже принесению Богу значительных жертв. Джон называл это время вторым по важности поворотным пунктом в своей жизни; первый из них имел место в 1725 году, когда он принял решение посвятить свою жизнь служе­нию и достижению внешней святости. И Джон и Чарльз ликовали от осознания того, что кровью Христа они были освещены раз и на­всегда. Наконец-то прекратилась изнурительная внутренняя борьба с целью "принуждения к святости" своей собственной силой воли, благими делами и религиозным рвением.

 

Для Джона и Чарльза, неожиданно столкнувшихся с необходимостью отказаться от религиозного аскетизма ради страстного желания и стремления увидеть тысячи заблудших душ, спасенных личной верой во Христа, наступило эпохальное время.

 

Если раньше братья делали ударение на средствах достижения бла­годати посредством "набожных дел" (духовных дисциплин) и "дел милосердных" (добра, сделанного другим людям)⁴⁰, то сейчас они проповедовали верующим о средствах достижения милости и благо­дати, которые можно обрести исключительно верой во Христа, — один лишь Бог может изменить Своих детей через молитву, чтение Библии, размышление о Нем и Святое Причастие. Они учили тому, что именно действующая в нас сила Божьей любви побуждает верую­щих стремиться к святости внутренней и внешней. Подобные пере­мены в восприятии духовного мира привели к тому, что братья нача­ли горячо проповедовать необходимость признания и принятия хри­стианами безусловной Божьей любви к человеку, прежде чем они сами начнут любить Его в ответ или же любить своего ближнего так, как и должно это делать. Кроме того, братья Уэсли учили верующих тому, что принятие Божьей любви и позволение ей течь через каждого из них, в конце концов, неизбежно произведет на свет Божий "всякого рода хри­стианскую благодать, всякого рода святую и исполненную счастья гар­монию. А уже из всего этого произойдет единая святость [действий]". Подобно Петру и Павлу, стоило только братьям Уэсли лично ощутить своими сердцами преображенную и возрожденную жизнь, появившу­юся благодаря вере во Христа, как они тут же забыли обо всем, кроме полного посвящения себя тому, чтобы как можно больше людей узна­ли об этой новой и невообразимо яркой жизни.

11 июня 1738 года, спустя восемнадцать дней после своего обраще­ния, Джон выступал с проповедью, озаглавленной им "Спасение через веру", которая была основана на отрывке из Послания к Ефесянам 2:8 "Ибо благодатию вы спасены чрез веру...", перед студентами и преподава­телями Оксфордского университета. Кроме всего прочего, он сказал:

Каким же тогда образом грешному человеку искупить хотя бы наименьший из своих грехов? Своими собственными делами? Нет. Сколь бы многочисленными или святыми они ни были, все они принадлежат не ему, а Богу. В действительности же все они сами по себе нечестивы и греховны, поэтому каждое из них са­мо нуждается в искуплении. Гнилое дерево приносит лишь гни­лые плоды. И сердце грешника так же полностью испорчено и отвратительно; на него, "лишенного славы Божьей", сияющая праведность изначально производит неизгладимое впечатление, коснувшись самых глубин его души, созданной по образу и по­добию его величайшего Творца. Следовательно, не имея за ду­шой ничего - ни праведности, ни добрых дел, - его уста остают­ся закрытыми перед Богом.

Из-за несоответствия строгой кальвинистской доктрине послание Уэсли было воспринято как открытая угроза Англиканской церкви. На протяжении всего последующего года перед Джоном одна за дру­гой закрывались двери всех церквей Лондона и окрестностей. Несмо я на то, что Джон и Чарльз желали сохранить единство христиан­ских церквей, они также чувствовали себя обязанными следовать своим убеждениям и потому продолжали учить и наставлять расту­щую группу оксфордских методистов. Собрания проходили в неболь­ших комнатах, заполненных до отказа, где Святой Дух свободно дви­гался, касаясь сердец собравшихся. Ощутив полноту прикосновения животворящего Духа Божьего, Уэсли и его последователи испытыва­ли большие трудности поиска своего места в рамках Англиканской церкви, хотя искренне желали этого. Увы, Англиканская церковь, по всей видимости, окончательно захлопнула перед Джоном свои двери.

 

Поездка в Херрнхут

В надежде войти в свое истинное призвание Джон решил напра­виться в саксонский Херрцхут, чтобы там ближе познакомиться с мо­равскими братьями и самому разобраться в том, как им удалось по­знать истины о рождении свыше и жизни в Духе Божьем; истины, о ко­торых ни слова не было сказано в трудах Уильяма Ло или Фомы Кем­пийского. В июле 1738 года совместно с Ингхэмом, с которым он был в Джорджии, и шестью другими спутниками, Джон отправился в Гер­манию. Путешественники сошли на берег в порту Роттердама, из кото­рого направились дальше в Иссельштайн, где провели следующий день в обществе живших там английских знакомых. На следующее ут­ро они продолжили свой путь, пешком отправившись в Кёльн, затем поднялись вверх по Рейну до Ментца, после чего их путь лежал во Франкфурт, где они были гостеприимно приняты родителями Петера Болера. На следующий день путники достигли Мариенборна, где на­шли графа Цинцендорфа в обществе более чем пятидесяти учеников из разных стран. Джон описывал этих людей следующим образом:

Именно здесь я повстречал тех, кого так долго искал - живое сви­детельство силы христианской веры; людей, спасенных как от внутреннего, так и от внешнего греха любовью Господа, обильно пролитой в их сердца, а также от всех страхов и сомнений благода­ря свидетельству, которое дано было им Самим Духом Святым.

Своему брату Сэмюэлу он писал:

Бог исполнил наконец желание моего сердца. Я нахожусь в церкви, глас которой достигает небес, которая имеет ум Христов и которая идет теми же путями, что и Он. А поскольку у всех у них один Господь и одна вера, их объединяет один дух, дух кро­тости и любви, который постоянно и неизменно наполняет со­бой всякое их общение. О, сколь же возвышенна и свята христи­анская вера! И насколько же она далека от той, которая являет­ся лишь жалким ее подобием, которая не очищает человеческое сердце, не обновляет человеческую жизнь по образу нашего бла­гословенного Искупителя. И мне даже страшно подумать, как это святое имя, по которому нас все узнают и называют, должно быть, хулится среди язычников, когда те видят недовольных христиан, необузданных христиан, обидчивых христиан, при­земленных христиан. Да, в заключение необходимо отметить еще тот прискорбный факт, что мы имеем склонность уделять слишком большое внимание всяческим мелочам, тогда как ок­ружающие видят христиан, осуждающих друг друга, высмеива­ющих друг друга, злословящих друг друга, увеличивающих бре­мена друг друга, вместо того чтобы их нести.

Джон и его спутники провели там две недели, неустанно наполня­ясь новыми откровениями, после чего направились в Херрнхут, до которого добирались еще одиннадцать дней. В то время Херрнхут на­считывал около ста жилых домов, обитатели которых на протяжении уже более десятилетия продолжали - двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю - свое молитвенное служение. Хотя многие из их обычаев и показались Джону весьма странными, особый дискомфорт причиняла ему "апостольская" власть, которой Цинцендорф обладал над каждым из горожан. Даже несмотря на то, что их четко и строго организованный уклад жизни сильно походил на монашеский, Джон с удивлением и радостью обнаружил ту же любовь, которая так силь­но восхитила его среди учеников Цинцендорфа в Мариенборне. В Херрнхуте Джон задержался еще на две недели, после чего пешком отправился обратно в Англию. Невзирая на то, что Уэсли с огромным уважением относился к моравским братьям и их учению, он понял, что вряд ли сумеет найти свое место в их общине и приспособиться к существующим между ними культурным различиям. Он объяснил это тем, что недостаточно их понимал, но также подобные противо­речия могли существовать и по той причине, что Бог приготовил для него нечто иное. Покидая Херрнхут, Джон писал: "Я бы с радостью провел здесь всю свою жизнь, но мой Господь призывает меня к тру­ду в другой части Своего виноградника, и потому мне приходится с сожалением оставить это благословенное место". Он вернулся в Лондон 16 сентября, все еще жаждущий найти свое призвание, кото­рое мог бы выполнять до конца своих дней.

 

Эти шумные методисты

В новогодний день 1739 года к братьям Уэсли присоединились Уайтфилд, который незадолго до этого вернулся из Джорджии, где нес свое служение, а также Ингхэм и еще около шестидесяти других христиан, желающих разделить трапезу в атмосфере любви и взаи­мопонимания, как это было принято среди моравских братьев. Полночь они встретили в молитве и поклонении Богу. До самого утра они решили горячо искать Божьей воли и просить о Его води­тельстве. И вот, приблизительно в три часа ночи сила Божья изли­лась на них весьма необычным образом. Неожиданно все присутст­вующие упали на пол, плача и крича от радости. Затем они "вос­кликнули в один голос: "Мы славим Тебя, Боже, мы признаем Тебя своим Господом¹'⁴⁶. Их охватило обновленное чувство сострадания к погибающим, а любовь, которую они испытывали к заблудшим и потерянным душам, наполнила их неутолимым желанием посвя­тить всю жизнь без остатка несению Евангельской Вести. Уайтфилд описал происходящее следующим образом:

В действительности, это была самая настоящая Пятидесятница: иногда целые ночи напролет мы проводили в молитве. Часто мы будто наполнялись новым вином, и я видел всех переполненны­ми присутствием Божьим, восклицая при этом: "Будет ли дейст­вительно Господь жить среди людей на этой земле? Сколь пора­зительным будет это место? Оно будет столь же великолепным, как обитель Божья и небесные врата!".

В последующие месяцы им еще не раз понадобятся те смелость и твердость, с которыми они расходились по домам после наполненных Удивительными чудесами ночей. Посланные Святым Духом открове­ния очень скоро помогут участникам "Пятидесятницы" - в особенно­сти Джону, Чарльзу и Джорджу - открыть для себя абсолютно новые, неведомые ранее высоты служения. В этот год началось великое Мето­дистское возрождение, или, иными словами, Великое пробуждение.

 

Изначально с недоверием отнесшийся к "полевому проповедованию "Джон вскоре с нетерпением ожидал каждой возможности выступить с проповедью под открытым небом.

 

С этого времени из-за значения, которое братья Уэсли и их последо­ватели придавали делам и служению Святого Духа, окружающие люди стали называть эту группу "энтузиастами". Их собрания были эмоцио­нальны и непредсказуемы. В те времена широко распространен был печатный памфлет, в котором греческое слово "энтузиаст" интерпрети­ровалось как "одержимый Божественным духом". Считая, что "энтузи­асты" стали жертвами нечистого духа, Англиканская церковь захлопы­вала перед ними все двери. Это, однако, не повергло друзей в уныние, потому что Бог уже сеял в сердце Уайтфилда семена понимания того, что ждало их впереди. Однажды, когда здание, в котором проводилось богослужение, было переполнено и многие люди вынуждены были на­ходиться на улице, Уайтфилд также вышел наружу и, взобравшись на постамент, обратился к сотням, жаждавшим слышать Божье Слово. Вскоре он начал регулярно выступать с подобными проповедями под открытым небом, которые собирали столько людей, сколько не могло вместить ни одно здание во всей Британии.

К весне 1739 года по настоятельным просьбам Уайтфилда Джон ре­шил также вынести свои проповеди за церковные двери, прямо на улицу. В марте он последовал за своим другом в Бристоль. Там Уайт­филд без остатка отдавал себя служениям на свежем воздухе, прохо­дившим как в самом городе, так и в его густонаселенных пригородах, стремясь коснуться сердец населявших их многочисленных шахтеров и корабелов. 29 марта Джон и Чарльз вместе с Уайтфилдом отправи­лись на городскую площадь, намереваясь поделиться словами веры с каждым жаждущим. Вскоре после того, как Уайтфилд произнес пер­вые слова, вокруг них, движимая простым любопытством, собралась шумная толпа. Надо заметить, что Джон не горел особым желанием проповедовать под открытым небом. Были ли сердца собравшихся готовы к тому, чтобы услышать святые истины, которые он готовил­ся произнести? В душе Джона царила неуверенность и неопределен­ность. Напротив, Уайтфилд без стеснения использовал любую подвернувшуюся ему возможность, говорил уверенно и смело, вдохновляя слушателей Словом Божьим. Подняв глаза и осмотревшись по сторонам, Джон был глубоко тронут: перед ним простиралось море людей, исполненных нестерпимой жажды по Слову.

На следующий день Джон отправился за город, взобрался там на небольшойхолм и впервые в своей жизни сам выступил под откры­тым небом с проповедью, которую слушали, по оценкам современ­ников, три тысячи человек. Его проповедь была основана на Еванге­лии от Луки 4:18-19:

Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать ни­щим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить изму­ченных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное.

С того самого дня Дух Господень всегда был на нем, побуждая и вдохновляя проповедовать Евангелие беднякам.

Джон был восхищен и так сильно вдохновлен полученным опы­том, что с нетерпением ожидал следующей возможности проповедо­вать под открытым небом. Испытав однажды ни с чем не сравнимый трепет "полевого проповедования", Джон понял, что дороги назад для него уже нет. Он обрел благодарных слушателей, и даже несмот­ря на то, что они не всегда понимали его слова, он знал, что они боль­ше всего нуждались именно в том, чем он собирался с ними поде­литься. Говоря словами Бэсила Миллера, биографа Уэсли, "там была толпа людей, на которую провозглашаемое им послание сошло, по­добно ярчайшему свету с небес, и он не мог отказать им в этой воз­можности лично прикоснуться к Христу". С этого момента и прак­тически до самой смерти Джон проповедовал каждому, кто готов был его выслушать, причем делал это не просто ежедневно, но зачастую по три и даже по четыре раза в день. Джон проповедовал везде, где только мог, - в амбарах, на полях, на городских площадях. Когда Дух Святой нисходил на толпы слушателей, они начинали воздавать хва­лу Господу, восклицать от радости и падать на землю, будучи не в си­лах противостоять Божьему Духу. Один из свидетелей тех событий написал следующее:

Богохульники молили о милости; грешники падали ниц, охва­ченные неведомой им ранее глубочайшей верой; даже простые прохожие были сокрушены. Один врач исследовал случай с женщиной, которую он знал не один год. Когда он увидел, как все ее лицо покрылось каплями пота, а тело задрожало, он тот­час понял, что это было не физическим недомоганием, а свиде­тельством работы Духа Божьего.

Подобного рода случаи стали повторяться в Бристоле регулярно - как в общественных зданиях, так и под открытым небом. Люди, чьи глаза открывались на совершенные ими грехи, возносили свои моль­бы к Богу, словно бы находясь на смертном одре. За них молились, и они поднимались с колен, утешенные Богом, своим Спасителем.

Одним из таких людей был ткач Джон Хэйден, известный в горо­де как преданный Богу церковный староста. Услышав о чудесах, происходивших на служениях Джона, он пришел, чтобы увидеть их собственными глазами. Однако собрание не произвело на него осо­бого впечатления. По возвращении домой он принялся убеждать своих друзей в том, что все это обман и заблуждение. На следующий день, сев обедать, он закончил чтение взятой у кого-то проповеди "Спасение верой". Прочитав последнюю строку, он, изменившись в лице, рухнул со стула, затем начал кричать и биться о пол. Свидете­ли произошедшего немедленно позвали на помощь братьев Уэсли, которые не замедлили явиться. К этому моменту дом уже был полон людей. Состояние Хэйдена оставалось неизменным. Его жена сна­чала пыталась выставить всех за двери, но сам Хэйден, видя это, кричал: "Нет, пусть приходят, пусть весь мир видит справедливый суд Божий". Когда в комнату вошел Джон Уэсли, Хэйден тотчас же заявил присутствующим: "Смотрите, это тот, кто, по моему мне­нию, является обманщиком людей. Но Бог овладел мною. Я гово­рил, что это обман; но это не так". Затем он зарычал: "Дьявол! Ты, проклятый дьявол! Да, ты целый легион бесов! Ты не можешь здесь более оставаться. Христос вышвырнет тебя отсюда! Я знаю, что Его труд уже начался. Если хочешь, рви меня на части; но ты не смо­жешь причинить мне никакого зла". Едва вымолвив эти слова, он снова начал биться о землю, тяжело дыша и обливаясь потом. Бра­тья Уэсли и их спутники тут же стали искренне молиться, не оста­навливаясь до тех пор, пока приступы не прекратились и Хэйден не почувствовал облегчение. Вечером того же дня Джон вернулся к Хэйдену и обнаружил, что тот, ослабевший и все еще не способный вымолвить ни слова, был переполнен спокойствием и дарованной ему Святым Духом радостью.

Похожие события стали происходить также в Лондоне и Ньюкасле когда служение Джона распространилось на эти города. Несмот­ря на то, что Джордж и Чарльз были куда более горячими и эмоцио­нальными проповедниками, подобного рода происшествия редко случались во время их собраний. Джон говорил спокойно и сдержан­но, но, казалось, его слова проникали в самое сердце слушателей.

Поскольку сила Божья проявлялась во время этих собраний, про­поведников все чаще начали приглашать помолиться за больных и одержимых. Следующий отрывок из дневника Джона рассказывает об одном таком случае:

Четверг, 25 [октября 1739 года]. Меня попросили помочь одной женщине в Бристоле, которая прошлым вечером почувствовала себя плохо. (Об этом случае я не могу не упомянуть, поскольку сам был его свидетелем.) Она лежала на земле, яростно скреже­ща зубами, а спустя какое-то время громко зарычала. С превели­ким трудом ее удерживали три или четыре человека; особенно же тяжело им приходилось, когда я произносил имя Иисуса. Мы помолились; она немного успокоилась, хотя симптомы и не ис­чезли окончательно.

Вечером, когда меня снова попросили зайти к ней, я не очень- то этого хотел — вернее сказать, боялся, полагая, что вряд ли су­мею ей помочь. (Вот если бы кто-либо сильный в вере похода­тайствовал перед Богом о ее судьбе.) Я открыл свою Библию на следующих словах: "И, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле". Мне стало стыдно, и я немедленно отправился к ней. Еще до того как я вошел в комнату, одержимая начала кричать, затем разразилась каким-то жутким смехом, прерывавшимся страшными богохульствами, которые мне противно было слы­шать. Тот же, кто сверхъестественным образом поселился в ней, на вопрос "Как ты посмел войти в христианку?" ответил: "Она не Христова. Она моя". На вопрос "Разве ты не трепещешь при имени Христа?" не последовало ни слова, но женщина откину­лась назад и вся задрожала. На вопрос "Не думаешь ли ты, что тем самым лишь усиливаешь свое собственное проклятие?" по­слышалось едва уловимое: "Ай!". После чего была излита оче­редная порция проклятий и богохульств.

Когда в комнату вошел мой брат, она завопила: "Проповедник! Полевой проповедник! Я ненавижу полевую проповедь". Это длилось без остановки еще два часа, сопровождаясь шипением и прочими проявлениями сильной антипатии.

Мы покинули ее дом в двенадцать, но в полдень, в пятницу, 26-го, снов<