Однажды вечером, когда джон проповедовал, церковь была буквально переполнена, тогда как в танцевальном зале было абсолютно пусто.

 

Когда четверо методистов впервые ступили на американский бе­рег, Саванна была еще очень молодым поселением, чуть более двух километров в периметре. К тому времени в городке насчитывалось не более двух сотен домов (некоторые из них, правда, в несколько эта­жей), а его население составляло приблизительно 520 человек. Из-за недостатка общественных зданий суд находился под одной крышей с церковью. А поскольку служитель, на смену которому приехал Джон, к моменту его прибытия все еще находился в Саванне, Джону при­шлось подождать еще три недели, прежде чем он смог поселиться в доме приходского священника (до тех пор он вынужден был обитать в каюте на борту "Симмондса"). Приблизительно в этот период Джон начал общаться с американскими индейцами, которые приняли его очень радушно. Это общение зажгло в его сердце искру надежды на то, что в Новом Свете он сможет многого достичь.

Первая проповедь Джона была основана на 13-й главе Первого по­слания к Коринфянам. Также он рассказал о смерти своего отца и еще одного человека, который умер уже после прибытия в Саванну. Его послание не оставило равнодушным ни одного из слушателей. Практически с первых слов Джон произвел неизгладимое впечатле­ние на жителей Саванны. Об этом свидетельствует такой случай.

Спустя десять дней после прибытия один из новоприбывших органи­зовал бал. Однако его ждала полная неудача: в тот вечер церковь бы­ла буквально переполнена, тогда как танцевальный зал пустовал.

Как правило, в первые годы своего существования новые колонии лишь в редких случаях привлекали достойных людей. В особенности же это касалось тех из них, которые изначально были основаны для того, чтобы дать возможность людям, не нашедшим себя в Старом Свете, проявить себя в Новом. Представители низших сословий Великобрита­нии тех времен также вели относительно пассивную духовную жизнь, потому что Англиканская церковь не проявляла к ним должного вни­мания. Людям с доброй репутацией и высоким социальным статусом незачем было покидать старую добрую Англию и все начинать сначала на совершенно неведомых новых землях. Вот почему большинство жи­телей Джорджии являлись искателями приключений, которым было нечего терять, или людьми спасавшимися от своего постыдного и со­мнительного прошлого. Не потребовалось много времени для того, чтобы слова братьев Уэсли, призывавших к праведной и благочестивой жизни, начали откровенно раздражать многих колонистов.

Однажды Оглторп вместе с Чарльзом Уэсли и Бенджамином Ингхэмом отправились на помощь к жителям Фредерики, расположенной в ста милях к югу от Саванны, оставив Джона Уэсли и Чарльза Деламотта в городке. Хотя в то время Саванна еще оставалась весьма неразви­тым поселением, но по сравнению с Фредерикой, жители которой сла­вились буйным нравом и отвратительными манерами, она была очагом цивилизации. Когда Чарльз выступил перед жителями этого отдален­ного поселения с проповедью и поучением, многие были возмущены его обвинительным тоном и излишне строгими словами. Попытавшись изменить царившие во Фредерике нравы и разрешить местные споры, он лишь помог обеим сторонам нажить общего врага: их общей целью стало изгнание надоедливого миссионера. Однажды, когда Чарльз мо­лился в миртовой роще, прогремел выстрел - пуля лишь чудом не заде­ла его. Чарльз принял это как предупреждение.

Вскоре после этого Оглторп организовал экспедицию с целью по­сетить обитавшие поблизости индейские племена. В его отсутствие прямо посреди проповеди, с которой выступал Чарльз, городской врач выстрелил из своего ружья в сторону здания, где в тот момент проходило собрание. Пуля пролетела настолько близко от проповед­ника, что констебль посчитал своим долгом арестовать нарушителя спокойствия. Все обвинения, однако, посыпались на голову Чарльза, потому что, как показалось большинству, именно он приказал офи­церу сделать это. Жена врача бегала по улицам, выкрикивая ругатель­ства в адрес Чарльза, а сам доктор демонстративно отказался прини­мать каких-либо пациентов, даже несмотря на то, что одной женщи­не срочно требовалась его помощь. Вернувшись во Фредерику, Оглторп увидел, что городок охвачен народными волнениями. Мно­гие его жители грозились уехать, если не будут предприняты какие- либо меры, и все без исключения указывали на Чарльза как на глав­ный источник своих бед.

Хотя Оглторпу и удалось твердой рукой навести порядок, он также выразил свое недовольство и братьям Уэсли. Он надеялся, что свя­щенникам удастся принести в колонию мир и порядок, но вместо этого он видел лишь формальные молитвы, полупустые церкви во время богослужений и постоянное вмешательство в жизни и дела прихожан. И даже несмотря на то, что Оглторп не обвинял братьев в общественных беспорядках, он был весьма недоволен тем, что они практически ничего не сделали для их предотвращения.

Невзирая на то, что Джон и Чарльз, вне всякого сомнения, искрен­не и усердно трудились на ниве Божьей, нельзя забывать о том, что никто из них не пережил еще рождения свыше, и Святой Дух не дей­ствовал активно в их жизни. Опять же следует отметить, что им по- прежнему не хватало того, чем так сильно отличалась жизнь и миро­воззрение привратника в Оксфорде и моравских братьев (отсутствие этого Джон столь явственно ощущал в своей жизни). Состоявшийся сразу после прибытия на американскую землю разговор Джона с па­стором Шпангенбергом отчетливо показал, что братья Уэсли хотя и были помазанными служителями, призванными стать во главе рели­гиозной жизни Джорджии, но из-за гордыни не могли признать то, что они в действительности еще не готовы к выполнению столь от­ветственной и непростой миссии. И Джон и Чарльз, дисциплиниро­ванно практикуя религию, мало знали об Иисусе Христе и тех пре­имуществах, которые могли бы иметь, действуя под покровительст­вом и водительством Святого Духа.

Хотя непосредственное вмешательство Джона в дела Фредерики и принесло пользу, это поселение по-прежнему выглядело безнадежным. Более того, Чарльз заболел, и отношение к нему со стороны Оглторпа резко изменилось в худшую сторону. Он не предоставил ожидаемую Уэсли мебель, запретив при этом пользоваться своей. У Чарльза не бы­ло даже кровати, на которой он мог бы спать, и однажды, когда его в горячке подняли для отпевания покойника, Чарльз получил позволение спать на его лежанке. На следующий день, однако, Оглторп лишил его и этого минимального удобства, отдав кровать кому-то другому, кто, по его мнению, испытывал в ней большую потребность. Для Чарльза на­ступило время испытания на выносливость.

Чарльз Уэсли и Оглторп примирились друг с другом после того, как последний освободил Джорджию от испанской блокады и вернулся домой с победой. Оглторп был уверен в том, что борьба с испанцами будет стоить ему жизни, но когда молитвы Чарльза о его благополуч­ном возвращении оказались услышаны, победитель сменил гнев на милость. Тем не менее, когда губернатор в августе 1736 год отправил Чарльза в Англию с каким-то техническим поручением, Уэсли не вер­нулся обратно в Джорджию. Его американская одиссея длилась лишь каких-то шесть месяцев.

Хотя главной целью Джона при отправлении в Джорджию было служение и проповедь Слова Божьего американским индейцам, мно­гочисленные препятствия помешали ему осуществить свой замысел. Помимо его воли, юношу назначили священником в Саванну, привя­зав таким образом к поселению. Когда же у него действительно по­явилась возможность продолжить служение в другом месте, прихо­жане городской церкви уговорили его остаться до прибытия нового священника, который, увы, так и не появился. В это время политиче­ская ситуация в регионе кардинальным образом изменилась: индей­ские племена вышли на тропу войны, из-за чего каждому, рискнув­шему оказаться в тех краях путнику, грозила смертельная опасность. К тому же мужчины Саванны уже не имели времени слушать адресо­ванную им Евангельскую Весть. Постоянная занятость Джона Уэсли, его стремление совершать как можно больше богоугодных дел (учить прихожан по субботам и воскресеньям основам христианской веры; возносить молитвы и каждый день проводить богослужения на анг­лийском, итальянском и французском языках; посещать богослуже­ния моравских братьев; а также регулярно навещать больных) пре­вратило юношу в самого настоящего узника, лишенного возможнос­ти покинуть пределы колонии.

 

Первая влюбленность

Что-то еще, вернее кто-то еще, удерживало Джона в Саванне, хотя на первый взгляд он даже не подозревал об этом. Ее звали София Кристиана Хопки. Она была племянницей мэра Саванны Томаса Каустона. После прибытия в городок братьев Уэсли Каустон и Оглторп решили, что, женившись на Софии, Джон не только сильнее привя­жется к поселению, но и поумерит свой пыл, что могло бы принести губернатору немалую пользу. Теплые отношения между юношей и де­вушкой завязались примерно через месяц после его прибытия в Са­ванну. София была привлекательна, умна и хорошо воспитана. Ее представили Джону, как измученную душу, ищущую путь к вечной жизни. Молодые люди, казалось, естественным образом устремились по тому пути, на котором их столь горячо желал видеть Оглторп.

Письма и дневники Джона Уэсли красноречиво свидетельствуют о тех пламенных чувствах, которые он испытывал по отношению к Со­фии. Но произошло нечто (возможно, это касалось непосредственно их отношений), из-за чего София вынуждена была на некоторое вре­мя покинуть Саванну и отравиться во Фредерику. Ее отъезд побудил Джона отправить своему брату письмо, частично написанное на гре­ческом языке, чтобы в случае перехвата посторонние не могли его расшифровать:

Я умоляю тебя как можно скорее, не тратя времени понапрасну, выяснить истинную причину печали моей подруги. Я чувствую, что ей сейчас нелегко. Поэтому пусть Бог хранит ее от повторе­ния прошлых ошибок. Будь рядом с ней, береги ее, как ангел-хранитель. Напиши мне о том, с какими словами мне лучше все­го к ней обратиться в письме.

Когда в октябре того же года, несколько недель спустя после отъ­езда Чарльза, Джон отправился во Фредерику, он узнал, что София очень сильно страдала от царивших там поистине отвратительных нравов. Он писал:

Даже бедная мисс Софи казалась лишь тенью себя прежней, когда я оставил ее. Я пытался убедить ее вернуться в Саванну, но все впустую, и, если честно, это было выше моих сил. В резуль­тате она решила немедленно отправиться в Англию. Вначале я болезненно воспринял это известие, но быстро взял себя в руки, вспомнив о своем призвании.

Однако вскоре Джону удалось убедить Софию остаться в Джор­джии, и потому, возвращаясь в Саванну, он забрал ее с собой.

По приезде девушка, казалось, искала любую возможность, чтобы быть рядом с возлюбленным. Она убедила Джона заняться с ней французским языком, а когда тот слег от лихорадки, София пять су­ток, денно и ношно, заботилась о больном, пока ему не стало лучше. Девушка жадно ловила каждое слетавшее с его уст слово. Узнав о предпочтениях Джона касательно ее внешнего вида, она стала наде­вать лишь белые платья, избавившись от броских, ярких нарядов. Когда Джон посоветовал Софии не есть перед сном для сохранения здоровья, она с готовностью и благодарностью приняла его заботу. В то время всем казалось, что их свадьба уже не за горами.

По мере приближения годовщины их прибытия в Джорджию, Деламотт прямо спросил у Джона, собирается ли тот жениться на Со­фии. Застигнутый врасплох Джон отказался отвечать на этот вопрос. Деламотт попытался убедить друга в том, что намерения девушки весьма отличались от намерений Джона, что София подходит к бра­ку очень расчетливо, что юноша просто поддался ее чарам. После этого разговора уверенность Джона в Софии поколебалась, и он от­правился за советом к моравскому епископу Давиду Нитчману. Епи­скоп, внимательно выслушав его, предложил лишь усердно молиться и размышлять над сложившейся ситуацией.

Прошло еще некоторое время, но сомнения не только не покидали Джона, но становились еще сильнее. Он решил искать помощи у мо­равских старейшин. Зная о времени и месте их заседания, Уэсли при­шел к ним в церковь. К своему удивлению, он обнаружил там Деламотта. Когда Джон объяснил присутствующим цель своего визита, епис­коп ответил, что они только что закончили рассматривать его дело, и спросил, готов ли юноша с покорностью и смирением принять любое их решение. Поколебавшись, Уэсли в итоге ответил согласием. "Тогда, - сказал ему Нитчман, - мы советуем вам не развивать более эти отно­шения". Уэсли смог лишь тихо произнести: "Да свершится воля Гос­подня". Сердце юноши было разбито. В своем дневнике он сравнил требование оставить Софию с Богом предписанием "вырвать свой пра­вый глаз; и по Его милости я принял решение так и сделать".

Джон не решился рассказать Софии о том, что произошло, но в последующие дни его поведение изменилось настолько, что все ста­ло предельно ясно и без слов. В ответ девушка обручилась с весьма уважаемым молодым человеком по фамилии Уильямсон, а четыре дня спустя, 12 марта - ровно через год после того, как Джона впервые представили Софии, - они уже стали мужем и женой.

Несмотря на то, что София Хопки действительно оказалась весьма ветреной и даже в чем-то коварной особой, подтвердив своим пове­дением подозрения и опасения Деламотта, в сердце Джона она оста­вила неизгладимый след. Горечь, вызванная несчастной любовью, долго не оставляла юношу, ведь его чувства к Софии были искренни­ми. Миссия Джона Уэсли в Джорджии оказалась достаточно успеш­ной, и он мог бы остаться там еще на некоторое время, однако его разбитое сердце не могло этого вынести. Мало того, он прятал свои страдания глубоко внутри, сравнивая Божье повеление оставить Со­фию с Его словом к Иезекиилю:

...Сын человеческий! вот, Я возьму у тебя язвою утеху очей твоих; но ты не сетуй и не плачь, и слезы да не выступают у тебя; вздыхай в безмолвии, плача по умерших не совершай; но обвязывай себя по­вязкою и обувай ноги твои в обувь твою, и бороды не закрывай, и хлеба от чужих не ешь.

Иезекииля 24:16-17

Джон снова с головой окунулся в работу. Спустя немного времени он начал замечать в характере Софии недостатки, которых ранее не видел, о чем не преминул заметить в одном из разговоров с ней. Она не на шутку рассердилась, чем навлекла на голову Джона проблемы. Дядя Софии, мэр Каустон, являлся ярким представителем того типа горячих мужчин, которых часто привлекали колонии, - поговарива­ли, что он покинул Англию, дабы уклониться от выплаты денег по предъявленному ему финансовому иску, — и потому гневить его было небезопасно для любого человека. Будучи, однако, в тот момент при­кованным к постели, он поручил решение этого вопроса своей жене, и миссис Каустон потребовала от Джона письменного извинения, которое тот и принес. Несколько недель спустя Джон отказал в при­частии Софии и ее мужу. Уильямсон воспринял это как личное ос­корбление и подал на Джона в суд, требуя компенсации за мораль­ный ущерб в размере 1000 фунтов. Каустон, бывший друг и доверен­ное лицо Джона, предоставил ему возможность объяснить свои дей­ствия. Но как только Джон заявил о своем праве, как священника, не отвечать на данный вопрос, Каустон потерял всякое терпение и за­явил, что не успокоится до тех пор, пока Уэсли не откроет свои ис­тинные мотивы. Джон уступил, написав письмо Софии, в котором заявил, что она неправильно проинформировала его о своих планах принять в тот день святое причастие. Он также сообщил, что непоз­волительно причащаться человеку, который согрешил и не раскаялся в своем грехе.