О роли науки и призвании ученого

За каждой социальной схемой всегда стоит представление уче ного об «идеальном», или наиболее разумном, устройстве обще ства. Если исследователь с самого начала стремится воспроизвести его в своей теории, то перед нами — выполнение социального за каза или дань личным пристрастиям. Если же у истоков научного поиска неподдельное вопрошание — как устроен социальный мир и для чего он устроен так, а не иначе, — мы вправе рассчитывать на профессионализм и честность исследователя.

В истории теоретической социологии немало тому приме ров. По счастью, труды второго плана более жизнеспособны. Их авторы не загоняют ни себя, ни читателей в жесткие рамки кате горичных утверждений. Напротив, они помогают нам задуматься над прочитанным. Характер рассуждений Мида, его отношение к академической карьере и собственным публикациям позволяют предположить в нем человека именно такого склада.

Все, пишет он, хотят жить в обществе неуклонного прогресса. Можем ли мы, люди науки, воздействовать на общество, его инсти туты так, чтобы придать им более совершенный вид, соответству ющее потребностям времени содержание и вместе с тем сохранить упорядоченность общественной жизни, ее преемственность?

Наука способна на это при условии, что ученый не будет рас сматривать свой поиск как движение к заранее намеченной цели, предостерегает Мид. Это — не его обязанность. Да мы толком и не знаем, какова эта цель, признается он далее. Мы — в пути, хотя плохо себе представляем, в какой именно точке этого пути нахо димся. Неведомо нам и то, куда идет прогресс, какова его конеч ная цель. Предназначение ученого вполне конкретно и решается Мидом в духе прагматизма, согласно которому истина — это то, что наилучшим образом служит нашим действиям, жизненной практике. Мид считает необходимым выяснить, почему система не работает, каковы ее трудности. А проверкой предложенного решения будет возобновление ее работы в реконструированном варианте. Поэтому и собранная ученым информация «всегда обус ловлена необходимостью решения проблем того мира, который его окружает; мира, который определяет ценность его гипотетических построений. Ничто не могло бы так бесповоротно вытес нить интерес из этого мира, как утверждение о нем лишь в данных наблюдения»[710].

Мид-исследователь полон удивления перед реальностью, изумлен ее богатством. Благодаря этой непосредственности вос приятия он подмечает очень тонкий момент социального твор чества. Сомнение, пробудившее наше любопытство, небезобидно. Оно оказывает определенное влияние на характер последующих рассуждений.

Вспомним: «Единственная реальность прошлого, открытая нашему рефлексивному поиску, — это причастность его к настоя щему, ибо единственной причиной обращения к прошлому служит ныне существующая проблема понимания проблематичного мира, а единственным испытанием на истинность того, что мы обнару жили, является наша способность так представить прошлое, чтобы мы смогли продолжить ведение наших дел, чья задержка выяви ла нам эту проблему»[711]. Происшедшее каждый раз возрождается к жизни с точки зрения происходящего. В этом усматривает Мид смысл деятельности ученого, который намерен серьезно и ответс твенно относиться к своим обязанностям.

Проблема, настаивает Мид, — это приостановка привычных форм жизнедеятельности, которые более не в состоянии обес печить контроль над окружающей средой. Решение может быть различным и напрямую зависит от уровня самосознания людей, затронутых этой проблемой.

Обратимся к конкретному примеру. Мид прослеживает отно шение-общества-к преступлениям. Известно, что в условиях клано вой организации нормой считается кровная месть. Предположим, что возникает угроза нападения извне, и прежде враждовавшие группировки вынуждены объединиться для борьбы с общим вра гом. Взаимные убийства становятся непозволительными. Кровная месть уступает место системе штрафов, размеры которых опреде ляет посреднический орган — подобие суда. С развитием обще ства, в ходе социальной эволюции появляется судебная власть, опирающаяся в своих решениях на соответствующие своды зако нов. Однако привлечение преступника к ответственности по-пре жнему подразумевает отмщение, плату за содеянное страданием. И чем больше проступок, тем горше должны стать эти страдания. Проходит еще какое-то время, и оказывается, что суровость закона не способна уменьшить число преступлений. Весьма спорен и во прос о том, какая именно мера пресечения должна быть применена за то или иное нарушение. Наконец, общество приходит к созна нию того, что свершить возмездие и избавиться от преступлений как социального явления — далеко не одно и то же.

Особенно важно это понимание в работе с подрастающим по колением, чей азарт и желание острых ощущений нередко ведут к нарушению закона. Отправить несформировавшегося молодого человека в исправительную колонию, т. е. вполне определенную, криминальную среду, сплошь и рядом означает лишить его возмож ности стать полноценным гражданином. Единственно разумный, научно обоснованный путь — помочь ему осознать пагубность со деянного. «Все, что вы можете сделать, — это сформировать вашу социальную ситуацию так, чтобы превратить юношу в нормального члена общества, дать ему возможность для игры, в которой он смог бы выразить свою потребность приключений, отдавая себе отчет в том, каковы права, дающие возможность гражданства»[712]..

Иными словами, перед нами — «социальная проблема инди вида, который попрал права другого, но которого мы хотим вер нуть в социальную ситуацию так, чтобы он не оступился вновь. Так мы имеем дело с развитием социального процесса действительно научным путем»[713]. Поступок человека мы перестаем отождествлять с человеком как таковым, несовершенным, но способным к об новлению. Происходит гигантский прорыв в сознании людей, в их отношении друг к другу. Однако Мид без тени сомнения объясняет все это... целесообразностью процесса жизни.

По его твердому убеждению, наиболее естественно это вос хождение для западного демократического, и в первую очередь американского, общества. Совместная жизнь людей в нем, как и в любой другой социальной общности, определяется их способнос тью вырабатывать общие смысловые ориентиры и соответствую щие им значимые символы. В идеале социальная интеграция — это общение рациональных, приспособленных к социальной реальнос ти индивидов, следующих узаконенным образцам поведения. Как бы ни были велики достижения отдельных членов или групп обще ства, его самовоспроизводство зависит оттого, насколько полно и глубоко они определяют жизнь в целом. Поэтому ни гениальные взлеты древнегреческой философии, ни успехи римского права не смогли удержать свои общественные системы от разложения, ут верждает Мид. Рядом существовало рабство.

Иное дело — западная демократия. Характерное для нее поле общих значений, «универсум дискурса», благодаря своей предель ной абстрактности создает основу для взаимодействия самых раз ных групп на самых разных уровнях. «Высокоразвитое и организо ванное человеческое общество таково: его индивидуальные члены взаимосвязаны множеством различных, запутанных и усложнен ных способов, посредством чего все они разделяют ряд общих со циальных интересов — интересов в улучшении или по улучшению общества — хотя, с другой стороны, они в большей или меньшей степени вовлечены в конфликт, представляя многочисленные собственные интересы, которые присущи им как индивидам или членам небольших и ограниченных групп»[714]. Демократия предста ет перед нами не специфической формой правления, а специфи ческим типом собственного Я человека, способность которого к здравому самоконтролю органически дополняется способностью общества контролировать направление своего развития. Поэтому и социальное переустройство, и реорганизация, восстановление це лостности моего собственного Я — две стороны единого процесса эволюции человечества[715].

Демократическое сознание порождается отличием функций при общности социальных ориентиров. Это, собственно, и означа ет справедливость как признание уникальности каждого члена об щества. «Дифференциация функций не устраняет общего опытного знания; индивид в состоянии поставить себя на место другого, хотя их функции разнятся»[716]. Соответственно мастерство критически настроенного ученого заключается попросту в умении «заменить» «более узкие социальные перспективы иных сообществ той, ко торая свойственна более высокоразвитому, а следовательно, бо лее универсальному сообществу»[717]. Его очертания могут быть сколь угодно велики и вбирать в себя целые государства. Так, Мид поло жительно отзывается о деятельности Лиги Наций в 20-30-е гг.

Чем шире границы понятийного поля, тем объективнее ис следователь. Однако такое понимание объективности возможно только в условиях действительно демократического общества, где существует взаимное уважение взглядов людей с различными со циальными обязанностями.

Научный метод, по определению Мида, — не более чем «эво люционный процесс возросшего самосознания»'. В свою очередь рост самосознания.— лишь проявление всеобъемлющего процесса жизни в его социальной форме. По Миду, прогресс, как все более совершенная адаптация, сродни науке и наоборот.

Мид, как мы уже знаем, постоянно подчеркивает чисто фун кциональную направленность своего подхода. Однако легко узна ваемые «эпистемологические призраки» настойчиво появляются на страницах его произведений. И это вполне естественно. Как всякий даровитый человек, он больше тех ограничений, которые сам себе устанавливает. Элементарная исследовательская порядоч ность не позволяет ему оборвать свои рассуждения на полуслове, отказав им в более серьезном, смысловом контексте. Нежелание или неспособность понять это и привело к тому, что идеи Мида были восприняты целым рядом социологов крайне фрагментарно, выборочно.

Миду удается отстоять правомочность своих воззрений только потому, что они подспудно вбирают в себя или по крайней мере явно не порывают с философскими, смысловыми, а следовательно, и этическими сторонами человеческой жизни. Функциональность процесса жизни «естественным образом» совпадает у Мида с более гуманным устройством человеческого общества.

Задумаемся над прочитанным. Так ли все просто и очевидно в жизни? Наверное, нет. Да Мид и не обольщается своими умозаклю чениями. Идеальное общество, пишет он, — «это экономическое общество, с одной стороны, и универсальная религия — с другой, но оно никоим образом не может быть полностью осуществлено»[718]. Почему? Вероятно, потому, что Мид отдает себе отчет в крайней условности восприятия общечеловеческих ценностей как чисто формальных категорий. Конечно, можно создать такие условия, в которых человек будет совершать правильные, с точки зрения общества, выборы, руководствоваться правильными, с точки зре ния общества, ценностями. Весь вопрос в том, насколько свободен будет в этом обществе человек.

Упомянутая Мидом нравственная максима «золотого прави ла» — поступайте по отношению к другим так, как вы хотели бы, чтобы другие поступали с вами, —- гораздо глубже демократического идеала и менее всего может быть достигнута общественны ми установлениями. Она жива только в свободном добровольном выборе человека и проходит не через рассудок, а «через изменение человеческого сердца»[719]. Мид честен в том, что религиозное пони мание совершенного общества «Нового Иерусалима» свидетель ствует об ином, не всегда явном (а значит, неподвластном науке) измерении человеческого бытия.

Пусть так, однако ученый не сдается. Он полон оптимизма, делающего его столь близким и желанным социологам. «Метод, которому следовала природа, говоря антропоморфным языком, был умножением вариантов — до тех пор, пока наконец не появ лялся тот, который выживал. Ну а то, что делает наука, суть пре вращение этого метода проб и ошибок в сознательный»[720].

Символический интеракционизм в современной социологии

В отечественной комментирующей литературе традицион но выделяют три направления развития интеракционизма после Мида. Первые два получили свое название по местоположению академических научных центров, где профессионально практи ковали его ученики и последователи: чикагское и айовское. Хотя сторонники обеих школ едины в главном — то, что происходит, происходит прежде всего в головах людей, — они расходятся в воп росе о том, как все это следует изучать.

Чикагская школа, представленная именами Герберта Блумера, Т. Шибутани, Ансельма Стросса, сосредоточила свой интерес на «текучести» социального процесса, творческом характере жизни людей, призванных постоянно пересматривать и переопределять социальный мир в зависимости от рождающихся во взаимодей ствии новых значений и смыслов. Блумер отдает предпочтение та ким исследовательским методам, как сопереживание, стремление вжиться в образ другого, интуиция. Ему чужды формально-соци ологические процедуры исследования, манипуляции с типовыми социологическими переменными.

Напротив, Айовская школа заинтересована в построении устойчивых моделей социального поведения, т. е. ведет речь о социальных институтах, символически значимых и привычных структурах социальной жизни. Во главе этого направления стоят Мэнфорд Кун, Уильям Колб, Т. Партленд, Бернард Мельцер, Ларри Рейнольде. Обвиняя Чикагскую школу в фетишизации повседневной жизни, они ратуют за возвращение макроанализа в социологию. Для них также неприемлемы «ненаучные» методы оппонентов. Кун отстаивает единство научного метода, предпо лагающего обобщение материала и выявление неукоснительных законов, в том числе в сфере социальной.

Даже в сфере психологической, казалось бы, более естествен ной для Чикагской школы, Айовская видит массу упущений: недо статочное внимание к бессознательным эмоциональным сторонам человеческой жизни, а также к изучению потребностей, мотивов, намерений и ожиданий.

Предложенная схема со всей очевидностью требует некоторых пояснений. Само ее появление недвусмысленно свидетельствует о том, что «уточнение», педантичное доведение до «логического кон ца» идей талантливого первооткрывателя, создателя новой системы взглядов далеко не всегда идет ему на пользу. В случае с Чикагской и Айовской школами явно прослеживается разрыв в самом ин тересном и тонком месте концепции Мида — попытке ввести в научный оборот понятие непреложного единства стабильности и изменчивости социальной жизни, обусловленности и свободы нашего восприятия.

Возможно, неудовлетворенность таким исходом интеракци онизма привела к появлению третьего направления — драматур гического варианта толкования идей Мида. Причем толкование это не только позволяет несколько иначе подойти к оценке того, что было сделано после Мида, но и взглянуть на усилия его после дователей с совершенно неожиданной точки зрения — с позиции так называемого постмодернизма. Последний отождествляется американскими аналитиками с утратой веры в жизнеспособность стремящегося к сотрудничеству и общему благу Self и возможнос тей социальной науки.

Ряд историографов усматривает постмодернистское влияние на классические постулаты интеракционизма в том, что последние работы социологов интеракционного толка более не описывают общество как единое смысловое пространство. Эрвин Гоффман, Грегори Стоун, Говард Беккер, Эдвин Лемерт едины в понимании социального мира как сферы не только договоренностей и согла шений, но и взаимного напряжения, разногласий. Категория со циального действия, взаимодействия остается центральной, од нако теперь она погружена в несколько давящее, а порой и явно враждебное окружение. С точки зрения действующего лица, мир становится менее «рациональным», т.е. менее подвластным конт ролю, проблемным. Наблюдается информационная асимметрия: не «обобщенный другой», а его отдельные фрагменты, в большей или меньшей степени подавленные частными интересами взаимо действующих лиц, определяют содержание социального процесса. Манипуляции людьми, обстоятельствами, собственным имиджем становятся правилами игры по воплощению задуманного сцена рия, розыгрыша желаемой социальной ситуации. Только измен чивое, изворотливое и многоликое человеческое Я обретает воз можность выжить. Стабильное Я слишком тяжеловесно в новых условиях. Тем более оно уязвимо, если формировалось в условиях недоброжелательного отношения окружающих, затравленное™. Ему не избавиться от ощущения собственной неприкаянности, семени саморазрушения.

Не отождествляя вышеперечисленные идеи с постмодерниз мом, а порой ставя под сомнение правомерность самого термина, современные исследователи символического интеракционизма на зывают их позднемодернистскими[721]. Роль социальной науки в них не умаляется, а, напротив, усиливается в связи с необходимостью поиска новых средств и методов изучения более хитроумного Я, рожденного и владеющего миром масок, костюмированных пред ставлений и социального лицедейства.

Основная литература

1. МидДж.Г. Аз и Я // Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова/ Сост. Е.И. Кравченко. М., 1994. С. 227-237.

2. МидДж.Г. Интернализованные другие и самость // Американская социоло гическая мысль... С. 224-227.

3. МидДж.Г. От жеста к символу // Американская социологическая мысль... •С. 21S-224,

4. МидДж.Г. Психология пунитивного правосудия // Американская социоло гическая мысль... С. 237—259.

5. MeadG.H. Mind, Self and Society/Ed. Charles Morris. Chicago: The University of Chicago Press, 1934.

6. Mead G.H. Movements of Thought in the Nineteenth Century // Ed. Merrit Moore. Chicago: The University of Chicago Press, 1936.

7. Mead G.H. Philosophy of the Act / Ed. Charles Morris. Chicago: The University of Chicago Press, 1938.

 

8.

Mead G.H. Philosophy of the Present / Ed. Arthur Murphy. La Salle, Illinois: Open

Court, 1959.

9.

Mead G.H. Mead: Selected Writings / Ed. Andrew Reck. N.Y: Bobbs Merril Co.,

1964.

10.

George Herbert Mead on Social Psychology. Selected Papers // Ed. and with an

Introduction by Anselm Strauss. Chicago and London: The University of Chicago

Press, 1969.

БеккерГ., Басков А. Современная социологическая теория. М., 1961.

12. Блумер Г. Социологическая концепция Дж. Г Мида // Рабочие тетради по ис тории и теории социологии. Вып. 1. МГУ им. Ломоносова. Социологический факультет, 1992. С. 12-28.

13. Ионии Л. Г. Возникновение символического интеракционизма (Ч. Кули, У. Томас, Дж Г. Мид) // История теоретической социологии: В 4 т. Т. 3. М.: Канон, 1997. С. 270-282.

14. ИонинЛ.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 1978.

15. Мелентьева Н.В. Джордж Герберт Мид // Современная американская соци ология... С. 33-49.

. Монсон П. Лодка на аллеях парка: Введение в социологию. М.: Весь мир,

17.

1995.. Фотев Г. Герберт Блумер: символический интеракционизм // Современная

американская социология... С. 146—156.

Дополнительная литература

Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль:

Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. Сост. Е.И. Кравченко. М.: Изд-во МГУ,

1994. С. 168-215.

Гоффман Э. Представление себя другим // Современная зарубежная соци-

альная психология: Тексты / Под ред. Г.М. Андреевой, Н.Н. Богомоловой,

Л.А. Петровской. М.: Изд-во МГУ, 1984. С. 188-196.

Морено Д.-Л. Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе.

Подход к новой политической ориентации / Пер. с англ. В.М. Корзинкина.

Ред., пер. и предисловие М.Ш. Бахитова. М., 1958.

BlumerH. Symbolic Interaction: Perspective and Method. Englewood Cliffs. N.Y:

Prentice-Hall, 1969.

Goffman E. Presentation of Self in Everyday Life. Garden City, N.Y: Anchor,

1959.

Goffman E. Interaction Ritual: Essays on Face-to-Face Behavior. Garden City, N.Y:

Anchor, 1967.

Кравченко Е.И. Социологическая концепция Э. Гоффмана // Современная

американская социология / Под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-во МГУ,

1994. С. 157-179.

Кравченко Е.И. Эрвин Гоффман: Социология лицедейства. М.: Изд-во МГУ,

1997.

 

Два периода творческой биографии U.A. Сорокина (общая характеристика)

Выдающийся социолог XX столетия Питирим Александрович Сорокин (1889—1968) вошел в историю мировой науки как ученый, одинаково принадлежащий двум странам — России и США. Он родился в России, здесь получил образование, сформировался как ученый и гражданин, успел приобрести немалый опыт исследова теля, педагога и организатора науки. В 1922 г. с группой известных деятелей культуры он по решению правительства вынужден был покинуть родину. За этим последовал краткий период пребывания в Берлине, откуда по приглашению известного философа Масарика, в то время президента Чехословацкой республики, переехал в Прагу. Здесь он читает лекции в университете и успевает опубли ковать две небольшие работы на русском языке — «Современное состояние России» и «Популярные очерки социальной педагогики и политики», а через год отправляется за океан, в США, где ему предстояло жить и трудиться более сорока лет и где он завершил свой жизненный путь.

Всю свою жизнь П. Сорокин посвятил служению науке, раз витию образования и культуры. Им создано большое количество фундаментальных трудов по широкому кругу социологических, историко-научных и историко-культурных проблем. Велик вклад ученого в развитие и совершенствование системы социологичес кого образования в обеих странах. Самое серьезное значение он придавал, наряду с подготовкой кадров социологов-профессиона лов, ознакомлению с основами социологического знания широких слоев населения. Предметом постоянной заботы П. Сорокина был вопрос о способах внедрения результатов научного изучения об щественных явлений в практическую жизнь.

Как ученый-исследователь П. Сорокин существенно обога тил социологическую науку множеством новых идей, понятий и методов социального познания. Ученик известных ученых, круп нейших представителей русского позитивизма, последователей О. Конта и Г. Спенсера М.М. Ковалевского и Е.В. де Роберти, он начинал свой путь в науке с пересмотра оснований классической позитивистской доктрины с целью приведения ее в соответствие с требованиями своего времени. В результате проделанной работы им и другими учениками М.М. Ковалевского и Е.В. де Роберти

(К.М. Тахтаревым, А.С. Звоницкой и др.) были сформулированы основные принципы неопозитивизма в отечественной социологии. Познакомившись с неопозитивистскими установками западных социологов, он уже в самом начале пути твердо определился, по его собственному выражению, как «умеренный русский бихевио-рист». Сразу же по прибытии в США он приступил к пересмотру собственной, неопозитивистской, программы. Тесное сотрудни чество со своими соотечественниками, известными философами-идеалистами И.О. Лосским и И.И. Лапшиным, пробудило интерес к ранее далеким ему традициям. Его заинтересовала и философия интуитивизма, и интегральная модель общества, представлявшая собой попытку синтеза принципов социологического бихевио ризма, теории социального действия и понимающей социологии. К середине 30-х гг. он вынужден был признать несовершенство своей прежней ориентации и необходимость синтезировать все ценное в позитивизме и антипозитивистских направлениях с ак центом на понимающей социологии.

По мере знакомства с другими течениями социологической мысли научные взгляды П. Сорокина претерпевали изменения, пока, наконец, сложный процесс их эволюции не завершился окончательным переходом ученого на позиции интегрализма. Эта мировоззренческая установка вобрала в себя в синтезированном виде наиболее ценные элементы из самых разных теорий (вплоть до крайних течений субъективно-идеалистического толка). Суть ее он изложил в 1957 г. в статье «Интегрализм — моя философия». Более детальное обоснование интегрализма было дано им в трудах последних лет, когда он приступил к исследованию проблем твор ческого альтруизма. Подводя в конце жизни итог своим мировоз зренческим исканиям, оценивая созданную им теорию, П. Сорокин подчеркивал, что она не является ни идеалистической, ни материа листической, она интегральна по самой своей природе.

Интерес к широкому кругу социальных, исторических, фило софских и психологических проблем стал проявляться у него уже со студенческих лет. Чтобы убедиться в этом, достаточно познако миться с первыми его публикациями, в которых он обращался и к обоснованию предмета социологии, и к обсуждению ее категори ального аппарата, ее задач и метода, писал по вопросам социаль ного прогресса, семьи, начинал размышлять о природе счастья. Одной из постоянных тем была для него история социологии. Интерес ко всем этим областям знания не был утрачен им во все последующие годы жизни.

Особый жанр произведений П. Сорокина составили научно-популярные статьи и брошюры, которые публиковались в России во втором десятилетии XX столетия. Считая важнейшей задачей ученого-социолога просвещение широких кругов читателей, он популярно, со ссылкой на научные данные, излагал актуальные вопросы внутренней и внешней политики, знакомил граждан с их правами, с формами их участия в жизни своей страны, с различны ми типами и особенностями государственного устройства, с воп росами войны и мира, устройства будущего мира и др. Благодаря выдающемуся таланту, целеустремленности и редкому трудолюбию П. Сорокин к концу российского периода достиг больших успехов и приобрел известность не только в своей стране, но и в среде на учной общественности Европы и США.

Годы жизни в Америке стали продолжением начатого на ро дине. Много времени занимала напряженная работа профессо ра (первые шесть лет — в университете штата Миннесота, а за тем — почти сорок лет — в Гарварде). Круг его научных интересов менялся прежде всего под воздействием условий другой страны и ее культуры, а также тех событий, которые происходили в мире. Современная жизнь диктовала необходимость исследования новых процессов, по-новому расставляла акценты, подсказывала новые темы и новые задачи, решению которых ученый самоотверженно отдавал все свои силы.

До недавнего времени российский период деятельности П. Сорокина оставался почти неизученным. Однако без обраще ния к российским истокам невозмржно во всей полноте оценить вклад в мировую социологию ученого, сформировавшегося в тра дициях европейской и российской науки и университетского об разования, а затем перенесшего приобретенный им ценный опыт на американскую почву. Те новые идеи, которые были высказаны П. Сорокиным в трудах российского периода, составили фунда мент и его дальнейшего творчества, и многочисленных исследо ваний ученых разных стран, которые развивали эти идеи каждый в своей области.

Широко используемые современной наукой понятия (прежде всего такие, как социальная стратификация и социальная мобиль ность) были сформулированы в опубликованном в 1920 г. двухтом ном труде П. Сорокина «Система социологии». Они стали широко использоваться в трудах западных социологов уже в 20-е гг., равно как и понятия альтруизма и любви — эти ключевые категории всей социологии П.Сорокина, оказавшие огромное влияние на разви-

тие всей мировой социальной и философской мысли. Начатое им в России изучение голода и других бедствий человечества, их вли яния на сознание и поведение людей, основанное на обширном эмпирическом материале, получило прямое продолжение в трудах П. Сорокина американского периода. Они также оказали серьез ное воздействие на развитие мировой социологии в освещении ди намики общественных отношений и трансформации жизненных ценностей.

Знание особенностей российского периода в биографии П.Сорокина важно еще и потому, что помогает узнать черты его незаурядной личности, наложившие отпечаток на все, что ему при ходилось делать. Через всю жизнь пронес он девиз своей юности: обращать в действительность самый чистый из своих идеалов. Его идеал сложился в условиях российской действительности и был основан на хорошем знании глубин народной жизни, ее истори ческих и культурных ценностей, а также тех идей просвещения и гуманизма, которые были завещаны русскими и европейскими учеными-социологами старшего поколения.

Приобретенные в России опыт и широкая известность в науч ных кругах не только у себя на родине, но и за ее пределами стали залогом успешного продолжения работы после переезда Сорокина в другую страну. Его талант и трудолюбие были вознаграждены по заслугам, и мировая слава пришла к нему еще при жизни. Но горечь утраты Родины, сознание невозможности служить своему народу не оставляли его никогда.

Становление П.А. Сорокина как ученого, * педагога и организатора науки (российский период) [722]

Питирим Александрович Сорокин родился в 1889 г. в деревне Турья Вологодской губернии, на границе с Коми краем. Его отец был мещанином. Он занимался главным образом ремесленными работами, которыми зарабатывал на жизнь, помогая крестьянам приводить в порядок предметы домашнего обихода. Некоторое время отец брал с собой Питирима и младшего сына. Эта часть детства стала первой жизненной школой будущего ученого, ис точником его знаний глубин народной жизни, ее культуры и традиций. Мать П. Сорокина была из народности коми, и мальчик с детства свободно пользовался двумя языками.

Свое начальное и среднее образование П. Сорокин получил в провинциальных школах родного ему русского Севера. В 1909 г. он приехал в Петербург, где начинается студенческая жизнь. Занятия на только что (в 1908 г.) созданной первой в России ка федре социологии при частном Психоневрологическом институ те оказали решающее влияние на формирование его интересов и определили его научную судьбу. Его первыми учителями стали руководители этой кафедры, крупные русские ученые, профессо ра М.М. Ковалевский и Е.В. де Роберти. У М.М. Ковалевского П. Сорокин не только учился, но был еще и личным секретарем (вместе с другим учеником М.М. Ковалевского будущим извес тным ученым-экономистом и социологом Н.Д. Кондратьевым). Через год он перешел на юридический факультет Петербургского университета, где работал под научным руководством еще одного, как он любил говорить, своего великого учителя — профессора Л.И. Петражицкого. Еще будучи студентом, он делает первые шаги в преподавании социологии, когда ему доверили чтение лекций студентам Психоневрологического института.

Современник, участник, а нередко и жертва бурных собы тий, происходивших в России в начале XX в., П. Сорокин не мог оставаться в стороне от общественно-политической жизни. Это было время роста революционных настроений, появления в стране первых политических партий. Во время учебы в средней школе он вступает в партию эсеров. С этой'партией он сознательно свя зывал свои надежды на обновление российской жизни. Он счи тал, что, поскольку ее опору составляла самая многочисленная часть народа — крестьянство, значит, она более чем какая-либо •другая политическая партия способна отражать запросы и чаяния подавляющего большинства населения огромной страны, понять нужды про'стых людей-тружеников и помочь им выйти на путь достойной и счастливой жизни. Основу политических взглядов и гражданской позиции П. Сорокина составляла социалистическая идеология с ее этикой солидарности, взаимопомощи и свободы. Свой гражданский долг он понимал прежде всего как активную борьбу за идеалы крестьянской России. Таким образом, академи ческая и политическая карьера П. Сорокина началась одновремен но и были слита в единое целое. В 1917 г. он горячо приветствовал перемены, которые принесла с собой Февральская революция. Ценность перемен для него усиливалась тем обстоятельством, что

вместе с намечавшимися в стране демократическими преобразо ваниями получала наконец право на легальное существование его наука — социология. В эти дни он включился в активную работу во Временном правительстве, где участвовал в подготовке Закона о выборах в Учредительное собрание. Вместе со своим однокашни ком и коллегой Н.Д. Кондратьевым он служил личным секретарем уА.Ф. Керенского.

В российский период судьба не всегда была милостивой к это му честному ученому и гражданину. В годы царизма за свои анти монархические взгляды он подвергался репрессиям. При советской власти его наказывали за твердое убеждение, что победа Октября принесла лишь деструктивные изменения. Нарушения всех и вся ческих норм, дикий разгул толпы, экстремистские проявления простонародья он объяснял ужасающей некомпетентностью нового правящего класса в делах государственного управления, его неспо собностью наладить в стране нормальную жизнь. Эти свои мысли П. Сорокин неоднократно высказывал публично, не скрывал своих взглядов и когда публиковал свои научные труды. К 1918 г. в резуль тате долгих раздумий он приходит к пониманию того, что занятия политикой не его удел, что его истинное призвание совсем в другом. В публичном заявлении в прессе он высказал эти мысли, перечис лил те конкретные области, которые считает своим призванием и в которых готов трудиться с полной отдачей и максимальной пользой для своего народа: наука, культура, просвещение и образование. Так, не отказываясь по сути дела от участия в общественной жизни, он ушел из политики и сосредоточился на более близких ему сферах деятельности. С этого момента его жизненные цели целиком опре деляются интересами науки, преподавания и воспитания, заботой о подготовке научных кадров, задачами организации научных ис следований и совершенствования системы социологического обра зования. Во всех этих сферах он и реализует в последующие годы свой талант общественного деятеля и организатора.

Деятельность П. Сорокина как ученого-социолога начина лась с изучения условий жизни и особенностей духовной культуры народа родного ему Коми-Зырянского края. В 1910 г. появились первые публикации его историко-статистических очерков о пе режитках анимизма у зырян. Затем он всерьез занялся изучением истории, теории и методологии социологии и других обществен ных наук, не оставляя, однако, исследований зырян, о чем свиде тельствует составленная им и опубликованная в 1918 г. «Программа по изучению Зырянского края».

Как ученый-социолог П. Сорокин формировался под вли янием своих первых учителей, крупнейших представителей оте чественного позитивизма, прямых последователей О. Конта и Г. Спенсера. От них он унаследовал отношение к науке как к делу всей жизни, безграничную веру в силу знания. В становлении его как личности, как гражданина большую роль сыграли и те граж данские принципы и гуманистические идеалы, которыми жила передовая интеллигенция России в XIX — начале XX столетия. Он был воспитан на просветительских идеалах П.Л. Лаврова, что особенно наглядно проявилось в его юношеском увлечении агита ционно-пропагандистской работой: в ней он видел свой высший нравственный долг перед народом.

Заметное влияние на формирование П. Сорокина-социолога оказали труды западных ученых, которые он хорошо знал по перво источникам. Свои собственные взгляды на раннем этапе научной деятельности он характеризовал как синтез воззрений Г. Спенсера на эволюционное развитие, скорректированный и подкрепленный оригинальными теориями русских мыслителей Н. Михайловского, П. Лаврова, М.М. Ковалевского, Е.В. де Роберти, Л. Петражицкого, М. Ростовцева, П. Кропоткина. Из социологов Запада наиболее созвучные ему идеи он находил в трудах Г. Харда, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, М. Вебера, Р. Штаммлера, К. Маркса, В. Парето. Будучи одним из первых представителей неопозитивистской со циологии в России, он сам себя называл умеренным русским би-хевиористом.