Пробелы в теории — провалы в практике

Кризис в экономике идет рука об руку с кризисом в экономической

науке. В науке он проявился намного раньше, чем начался

активный период реформ. До перестройки ученые были лишены

возможности исследовать альтернативные пути социально-экономического

развития. Принципиальная установка верхов: «Единственно

правильным путем идете, товарищи!» не предусматривала

альтернатив. В результате не рассматривалось иной модели социалистической

экономики, кроме директивно-плановой.

Господствующей в ту пору была теория трудовой стоимости.

Согласно этой теории стоимость товара создается производительным

трудом. Все же другие факторы производства стоимости не

создают, а лишь перераспределяют прибавочный продукт в соответствии

с законами рынка. Поскольку стоимость товара выше стоимости

рабочей силы, отсюда делался вывод о присвоении прибавочного

продукта собственниками средств производства, об эксплуатации

труда капиталом.

Представив капитализм как общество несправедливости и эксплуатации,

марксизм направил энергию миллионов людей на ниспровержение

этого строя. Треть человечества была занята беспощадной

борьбой за «освобождение труда» и построением нового

общества.

Однако главный парадокс истории заключается в другом. Трудовая

теория стоимости, породившая мощное антикапиталистическое

движение, оказалась чрезвычайно разрушительной именно

для тех стран, которые назвали себя социалистическими. Она

на десятилетия определила неправильную ориентацию хозяйственных

решений, и, как следствие, деградацию производительных

сил общества.

Известно, что наша прежняя система ценообразования строилась

на основе себестоимости продукции, реализуя наиболее примитивную

трактовку теории трудовой стоимости. Процент на ка-

питал и природные факторы на цены не влияли. Отсюда получалось,

что самую дешевую продукцию дают заводы-гиганты, а самую

дещевую электроэнергию — мощные гидростанции, в том числе

и на равнинных реках. На что ориентировали практику такие

цены и стоящий за ними механизм хозяйствования, всем хорощо

известно. Но от оставленного нам наследия уже никуда не уйти —

ни от огромных омертвленных капитальных средств, ни от затопленных

плодородных полей, ни от загубленных рыбных богатств,

ни от загрязнений воздушной среды.

В таком состоянии мы и вошли в период перестройки. Экономический

рост прекратился, негативные процессы нарастали. Достойно

вписаться в мировой рынок мы не смогли в силу технологической

отсталости и монополизации производства. Не последнюю

роль в этом сыграла и деформированная система цен, разработанная

в соответствии с трудовой теорией. Следствие этого —дешевые

и потому разбазариваемые энергоносители, сырьевые ресурсы,

и, наоборот, очень дорогая промышленная продукция с учетом

ее низкого качества. В общем, полуколониальная, отсталая

экономика.

Были ли отсюда сделаны необходимые теоретические выводы?

Отнюдь нет. Нашлось другое объяснение: во всем виновата административно-

командная система! Но это лишь полуправда. А вся

правда в том, что система управления служила проводником насаждаемых

сверху идеологических установок, исполнителем приговора,

заложенного в трудовой теории стоимости.

В таких условиях отечественным экономистам оставалось лишь

развивать теорию государственного планирования. И они это делали,

несмотря на идеологический пресс. В данной области в 60—

70-х годах мы были близки к мировым стандартам. Достаточно

вспомнить о присуждении Нобелевской премии одному из выдающихся

ученых того времени академику Л.В. Канторовичу, прорывные

идеи СОФЭ, разрабатывавшиеся в то время в Центральном

экономико-математическом институте (ЦЭМИ).

СОФЭ выступала как альтернатива апологетике господствовавших

тогда методов управления народным хозяйством. Ее создатели

сразу занялись методологией рационального хозяйствования,

изучением принципов построения эффективной системы хозяйственных

отношений, основывающейся на сочетании структур

«вертикальных» и «горизонтальных» взаимодействий между экономическими

субъектами.

Важнейшим результатом теории оптимального функционирования

явилось представление об оценках всех видов ресурсов как характеристиках

их вклада в удовлетворение потребностей общества.

Не только труд, но и другие факторы производства — природные,

капитальные, вообще любые лимитированные ресурсы получают

при оптимальном функционировании свою оценку. Преодоление

ограниченности трудовой теории стоимости и связанных с ее использованием

широкомасштабных народнохозяйственных ошибок — несомненная

заслуга СОФЭ.

На строго научной основе была раскрыта роль ряда характеристик

общеэкономического уровня — таких, как норматив дисконтирования

денежных ресурсов, проценты за кредит, рентные Ьцен-

ки и ТлД., выработано понятие наилучшей стратегии развития экономики.

Это привело к тому, что уже в 70-е годы были

сформулированы теоретические предпосылки создания хозяйственного

механизма типа регулируемого рынка. Именно-за это теория

СОФЭ неоднократно подвергалась огульной и некомпетентной критике

вплоть до того, что сам термин СОФЭ периодически исчезал

из печатных изданий. Последний идеологический погром был

осуществлен в 1983—1985 гг., как раз на самом старте перестройки.

Тем самым противникам СОФЭ удалось реализовать свою главную

цель — вывести теоретическую базу реформ и вместе с ней и

ЦЭМИ из процесса рыночных преобразований.

Долгие годы догматизма не могли не сказаться на уровне научного

обоснования реформ. В поле зрения реформаторов оказалось

лишь одно из направлений западной экономической мысли —

либерализм в его «чикагском» (монетаристском) исполнении.

Руководству страны были навязаны стандартные подходы к реформированию

экономики со стороны влиятельных научных и правительственных

кругов Запада. Прежде всего речь идет о разработанной

в среде международных финансовых организаций и американского

экономического истеблишмента доктрине

Вашингтонского консенсуса. Идеология Вашингтонского консенсуса

отличается крайним упрощением задач экономической политики

и сведением ее к трем постулатам: либерализации, приватизации

и стабилизации через жесткое формальное планирование денежной

массы. Эта политика направлена на максимальное

офаничение роли государства как активного субъекта экономического

влияния и Офаничение его функций контролем за динамикой

показателей денежной массы.

Изначально принципы Вашингтонского консенсуса разрабатывались

для установления элементарного контроля за формированием

экономической политики слаборазвитых государств с целью

предотвращения разбазаривания предоставляемых им из-за рубежа

кредитов. Этим объясняется и ее удивительный примитивизм,

сведение всех вопросов макроэкономической политики к либерализации

и формальному планированию прироста денежной массы

на основе простых рефессионных зависимостей. С точки зрения интересов

МВФ смыслом этой политики было не столько ее содержание,

сколько реализуемая на ее основе технология контроля за

действиями правительств соответствующих стран. Этим объясняется

и выбор простых для контроля методик планирования. Задавая же-

сткий план прироста денежной массы, либерализации цен и внешней

торговли, МВФ одновременно блокировал свободу действий

во всех других вопросах экономической политики становившегося

фактически подконтрольным правительства. Такая политика хотя

и не приводила к экономическому росту, но обеспечивала контролируемость,

прозрачность и предсказуемость экономической политики,

что было важно для международного финансового и торгового

капитала, заинтересованного в установлении контроля над

рынками соответствующих стран.

Мы не стали исключением из этого ряда зависимых государств —

для так называемых постсоциалистических стран была разработана

своя модификация доктрины Вашингтонского консенсуса, получившая

название «шоковой терапии». Под давлением иностранных

кредиторов российским руководством была признана

руководящая роль МВФ в формировании экономической политики

государства, основные параметры которой разрабатываются экспертами

МВФ и затем утверждаются Правительством и Центральным

банком в форме соответствующего Заявления. Объективных

оснований для соблюдения такой логики планирования экономической

политики нет — это вопрос компетентности и политического

выбора.

Не удивительно, что выстроенная на основе идеологии радикального

либерализма политика «шоковой терапии» оказалась совершенно

неадекватной запланированным результатам. Ни один из

прогнозов авторов этой политики не оправдался—допущенные

ошибки не имеют себе равных в практике экономического прогнозирования.

В частности, перед либерализацией цен прогнозировалось,

что стабилизация будет достигнута при трехкратном повышении

общего уровня цен. С тех пор рост цен составил тысячи

раз, а стабилизация так и не достигнута. Прогнозировалось, что

динамика обменного курса рубля не превысит 250%. За полтора

года курс доллара вырос в 250 раз! Перед массовой приватизацией

предприятий прогнозировался быстрый рост эффективности

производства. В действительности по всем показателям эффективности

производства произошел колоссальный спад: по производительности

труда — на 37%, по энергоотдаче — около 'Д- Спровоцированные

политикой «шоковой терапии» спад производства,

снижение экономической эффективности, разрушение производственного

потенциала страны по своим масштабам не имеют равных

в экономической истории мирного времени.

Неадекватность доктрины Вашингтонского консенсуса реальным

проблемам экономического развития и ее теоретическая несостоятельность

хорошо известны специалистам и многократно доказаны

на практике. Тем не менее, став своего рода символом веры в

международных финансовых кругах и удобным инструментом для

навязывания ими своих интересов правительствам разных госу-

дарств, эта доктрина усиленно пропагандируется, и принимаются

активные меры по продвижению ее носителей в органы власти и

сферу общественного сознания через ангажированных «ученых» и

журналистов'.

В сложившейся ситуации афессивной экспансии доктрины Вашингтонского

консенсуса на Российскую Академию наук ложится

большая ответственность за сохранение научной добросовестности,

обеспечение теоретической обоснованности экономической

политики, сохранение научных знаний в общественном сознании

и их воспроизводство в высшей школе. К сожалению, в какой-то

степени из-за пассивности академической науки, а главным образом

в связи с огромными деньгами, брошенными на пропаганду

американского «mainstream» через издание книг, организацию

зарубежных стажировок, международных семинаров и конференций,

происходит крупномасштабное опошление и примитивизация

экономической мысли.

В результате вне поля зрения широкой научной общественности

и хозяйственных руководителей оказались другие мощные направления

западной экономической мысли и прежде всего институциональная

теория.

Современная теория институционализма раскрывает особенности

современных представлений о роли государства в рыночной

экономике, в реализации определяющих целей общества. Это прежде

всего неприятие «беспредела» в достижении личных или фуп-

повых целей. И не случайно, что все большее значение в западных

экономиках придается механизмам, принуждающим предпринимателей

каждый раз при реализации своих интересов исходить

из необходимости соблюдения интереса общественного. Эти механизмы

действуют в сложной системе общественных отношений,

регулируемых органами законодательной, исполнительной и судебной

властей, а также специализированными общественными организациями.

Без развитой системы институтов, защищающих права

производителей, населения и государства, современный рынок не

может эффективно функционировать.

Директивное регулирование, будучи альтернативой рыночной

самонастройке, не является, тем не менее, антиподом рынку. Это

его продукт и важный конституирующий элемент. Не случайно оно

так широко практикуется сегодня не только государством, но и

самим бизнесом.

В рамках этой теории получили новое освещение процессы

трансформации собственности, что подводит их к принципиально

иным выводам в сравнении с представлениями российских приватизаторов.

1 На эту опасную сторону идеологии Вашингтонского консенсуса еще в 1993 г. одним

из первых обратил внимание чл.-кор. РАН С. Глазьев.

Исторический процесс общественного развития свидетельствует

о том, что институт собственности возник и развивался как один

из важнейших инструментов вычленения экономики, т.е. производства

в широком смысле, из общей, первоначально неразделимой

по характеру выполняемых функций общественной системы.

Он выполнял служебную роль в становлении самостоятельной, все

более защищенной от произвола властей и пут личных зависимостей

экономики, которая приобретала тем самым все большую автономность.

А это, в свою очередь, открыло дорогу для более широкого

разделения труда и кооперации, для все больших масштабов

технических и организационных усовершенствований

производства.

И не странно ли — выгоды, извлекаемые обществом из автономного

существования экономики, приписывать не этому первоисточнику,

а всего лишь одному из обеспечивающих его факторов

— институту собственности?

Рассматривая функцию института собственности в указанном

выше «оградительном» зн^ении, можно сформулировать следующие

два принципиальных вывода.

Во-первых, в ходе эволюционного развития экономики и общества

способ реализации этой функции может изменяться (и действительно

изменяется), так что не существует раз навсегда закрепленных

и «освященных» историей преимуществ одной формы

собственности над другими. И, во-вторых, поскольку специализация

и автономизация экономической подсистемы — свершившийся

факт современного индустриального или постиндустриального

общества, то сохранившиеся конструкции старого института частной

собственности носят все более рудиментарный характер, как

остатки крепостных укреплений в современных городах. В связи с

этим пафос борьбы общественных сил за и против таких ограничений

теряет реальное содержание и превращается в жупел, используемый

политическими партиями и стоящими за ними группами

давления, соперничающими за кусок государственного пирога.

Эти выводы подтверждаются реальными тенденциями отделения

собственности от управления, расчленения комплекса прав

собственности на составляющие, комбинируемые во все более разнообразных

конфигурациях между участниками хозяйственного

процесса. Классический пример тому эволюция функций управления

предприятием. В процессе общественного разделения труда производственная

функция управления во все большей мере дополняется

функцией стратегического развития предприятия. Этой задаче

подчинена инвестиционная и инновационная политика, все

то, что связано с так называемой маркетинговой или предпринимательской

деятельностью. Мировой опыт показывает, что вызревание

и организационное оформление предпринимательских функций

на предприятии — это сложный и длительный процесс отбо-

pa и эволюции. Общая же линия здесь такова. Происходит постепенный

процесс отделения предпринимательских функций от собственности.

Эти функции выполняются как бы вне связи с имущественными

правами, а в отдельных случаях и идут с ними вразрез.

Без понимания необходимости создания условий для этого

процесса трудно надеяться на плодотворную структурную и организационную

перестройку экономики.

До приватизации эти функции находились вне поля деятельности

советского предприятия, т.е. есть дислоцировались на более

высоких уровнях управления экономикой. После приватизации

предприятия оказывак)тся отрезанными от них и, как правило, неспособными

к их исполнению. Поэтому на приватизированном

предприятии уровень управления оказывается заведомо неадекватным

новым условиям, т.е. не способным обеспечивать его самостоятельное

выживание и развитие.

В экономике объективно возникает необходимость создания особого

рода структур, которые могли бы взять на себя частично выполнение

предпринимательских функций для предприятий.

Из того реального факта, что изначально фирма представляла

собой симбиоз организационной формы экономической деятельности

и частного имущественного объекта, чему соответствовало

совмещение в одном лице собственника фирмы и предпринимателя,

делался, казалось бы, бесспорный вывод о тождественности

интереса фирмы как способа экономической деятельности частновладельческому

интересу собственника фирмы как имущественного

объекта. Действительно, пока доступ к экономической деятельности

опирался на владение имуществом, реальная разница

между этими интересами была пренебрежимо мала и в общественном

сознании надолго закрепился ложный идеологический стереотип,

приобретший характер общественного предрассудка, что интересы

собственника и его фирмы — это одно и то же. Или точнее,

что фирма — это способ реализации частного интереса ее

собственника или собственников. Поэтому считалось вполне правомерным

мнение, что поскольку за деятельностью фирм стоят интересы

их собственников, то изучение последних дает объяснение

поведения первых.

Однако по мере технического и организационного прогресса все

более значимым в деятельности фирм становилось качественное

различие между интересами производственной (и вообще экономической)

деятельности и имущественными интересами собственников

производственных объектов. Выяснилось, что фирмы в своем

развитом виде обладают собственными интересами и динамикой

развития именно как производственно-экономические объекты,

для которых их имущественная принадлежность становится тормозящим

фактором. Возникает ситуация, когда интересы и выгоды

развития фирмы как производственной организации начинают дик-

товать необходимость пойти на ограничение влияния имущественных

интересов собственников в управлении фирмой. Акщионерно-