Берг М. О литературной борьбе // Октябрь. 1993. № 2. С. 189.

Постмодернизм                                                                          171

3. Гареев передает не только антураж, но и атмосферу времени, наполненного энтузиазмом, лихорадочным весельем. “Колонны  трудящихся,     наполняя солнечное пространство красками и звуками, растекались по местам активного отдыха — весело входили в двери буфетов... к прилавкам с пирожками с повидлом и с банками минтая... ломились к газетным киос­ кам”, “ревели трубы, крутилась карусель”. Карусель, карнавал — такой предстает жизнь. По словам М. Бахтина, “карнавал не созерцают — в нем живут, и живут все... Карнавал — это вто­ рая жизнь народа, организованная на начале смеха. Это его праздничная жизнь” 1. Но празднества “на всех этапах своего исторического развития были связаны с кризисными, пере­ ломными моментами в жизни природы, общества и челове­ ка”. Веселье в парке нет-нет да и прорывается зловещими сценками, выявляющими внутренний смысл происходящего, его надлом. Вот катается на лодке семейство Кокошниковых. Женщина Анна “от любовного общения с природой” напол­ няется нежным чувством к мужу и, “высоко вскидывая перед мужем Кокошниковым голову и стыдливо рдея”, поет песню любви. Но сыновья шумят, дерутся между собой и мешают “общаться с природой”. Отец Кокошников, взяв в руки весло, бьет им по голове Васятку, который вываливается из лодки и тонет. При этом супруг торжественно произносит: “На при­ роде... необходимо дружить с дисциплиной и порядком!”, “Не спасай его, Анна. Пусть он станет добычей рыб”. Абсурд, ле­ жащий в основе сценки,— это тот же прием шока, неожидан­ ности, который использует в своих рассказах В. Сорокин. Смерть Васятки не останавливает всеобщего веселья: все так же играет музыка, вертятся карусели, самоотверженно борется за светлое будущее тов. Кромешный. Абсурдная упорядочен­ ность, ритуальность карнавала ничем не нарушается.

В парке, как в жизни, “всегда есть место подвигу”. “Гар­

моничная личность” тов. Петров останавливает летящий на толпу вагон и, между прочим проявив героизм, культурно развлекается, показывая высокую спортивную подготовку. “Эх, спорт! Товарищ Петров скинул штаны, быстренько отва­ лял 500 метров, прыгнул в высоту, обрадовав голубые небеса вольностью полета, метнул гранату, съел 500 штук русских народных блинов в соревновании “Кто больше?”, влез на столб, слез со столба с холодильником в руках и под  крики

 

1 Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренес­ санса. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 298-299.

172                                                                                                    П остмодернизм

“ура!” получил значок...” Здесь все построено на достоверных реалистических деталях проведения досуга в ПКиО, но со­ единенные вместе, спресованные маленьким временным про­ межутком, эти реалии приобретают абсурдный характер. Ти­ пичные приметы быта иронически окрашиваются, принимают гротескные формы. Смоделированный, упорядоченный ло­ зунгами и призывами, построенный на следовании опреде­ ленным правилам мир социалистической действительности разрушается вторжением алогизма, становится страшным и трагичным.

3. Гареев сталкивает провозглашаемый лозунг с его реаль­ ным воплощением. И оказывается, что буквальное претворе­ ние затасканных, уже лишенных содержания слов не только абсурдно, но и чревато потерей человечности.

Обращением не только к соцреалистическим (советским), но вообще ко всяким идеологемам и их развенчанием занят концептуализм. Концептуализм не прикреплен к одному ка­ кому-то общественному строю, как соц-арт к социалистиче­ скому. Он устанавливает глубокую связь с идеологическим сознанием как таковым.

Само слово “концептуализм” вошло в литературоведение с подачи Б. Гройса, который в журнале “А—Я ” (первый журнал русского неофициального искусства, издававшийся в Париже) объединил ряд поэтов под общим названием “московский романтический концептуализм”. Определения в процессе пользования отпали, а само слово “концептуализм” получило широкое распространение. Концептуализм особенно от­ кровенно представлен поэзией. Но и в прозе можно гово­ рить о концептуализме рассказов Евг. Попова “Глаз бо­ жий”, Вик. Ерофеева “Письмо к матери”, “Карманный апо­ калипсис”, “Бердяев”. В “Письме к матери” Вик. Ерофеев смешивает идеологию разных времен, наслаивает друг на друга бытовые и политические приметы периода гражданской войны (обстрел поезда белыми) и антиалкогольной кампании 1986—1988 годов (исчезновение водки и замена ее одеколоном у алкоголиков). В сознании героя переплетаются идеи рус­ ского либерала XIX века и чаяния демократа периода пере­ стройки. В рассказе время неопределенно, размыто, да его конкретика и не важна, как не важна локализация простран­ ства. Вик. Ерофеев создает пластический образ некоего ог­ ромного вневременного и внеисторического идеологического и культурологического универсума. В него вмещаются разные

Постмодернизм                                                                          173

художественные стили, абсолютно не прикрепленные к опре­ деленному временному отрезку. Сентиментализм (“... в лесу маленькое чудо природы: незамерзающий родник, беззвучный оркестр пульсирующих струй. Недаром народ назвал его Снегуркиным сердцем. По утрам, восстав после сна, гляжу сквозь морозны кружева, как неспешно восходит над север­ ными широтами светило свободы”) соседствует с “те­ леграфным” стилем начала 20-х годов, со стереотипами соц- реалистической литературы. Патетика рассуждений о роли литературы и разрушении культуры парадоксальным образом сплетается с натуралистическими подробностями типа: “Кормят сносно, меня почти что совсем не поносит”. Умили­ тельные восторги соединяются с жестокостью и цинизмом.

Вик. Ерофеев не только пародирует многочисленные идеологемы и литературные штампы, он их разрушает, взры­ вает изнутри простым сопоставлением друг с другом. Его рас­ сказчик —личность весьма изощренная при внешней просто­ те и открытости. То, что он говорит, нельзя рассматривать од­ нолинейно. Первичные смыслы рассказов Вик. Ерофеева да­ ют возможность многоуровневых интерпретаций. В “Письме к матери” можно увидеть отражение переворошенного сознания обывателя, а можно, при сопоставлении с рассказом “Попу­ гайчик”, —философско-психологический архетип российского либерала (“Письмо к матери”) и палача (“Попугайчик”) 1. Полисемантичность возникает не только на уровне сюжетов, эпизодов, персонажей, но даже в пределах одного слова. Рас­ сказывая о встрече со скульптором Зотовым, прежде гони­ мым, а с приходом свобод вдруг обласканным всеобщим вни­ манием, герой отмечает; “Благодаря разрядке и оттепели, он как-то сразу во всем разуверился. Последние нравственные опоры прогнили, и он стоял посреди кладбища совершенно потерянный”. Здесь каждое слово имеет подсмысл.

Вик. Ерофеев свободно играет омертвевшими и только рождающимися концептами, разрушая вневременные струк­ туры идеологических мифов.

На границе между соц-артом и концептуализмом находит­ ся повествование Евг. Попова “Душа патриота, или Различ­ ные послания к Ферфичкину”. Это письма, адресованные не­ коему вымышленному        Ферфичкину,   а                   в реальности    — каждому читателю. Используя жанр эпистолярного романа,

 

1Липовецкий М. Свободы черная работа... С. 36-38.

174                                                                                                    Постмодернизм

Евг. Попов наполняет его не только исповедальностью, как это принято в классических “посланиях другу”. Здесь серьез­ ное, историческое (“умер тот, кто был”) постоянно перебива­ ется саркастическими замечаниями, едкими шуточками, бы­ товыми подробностями.

Писатель в предисловии сообщает, что он лишь публика­ тор переписки некоего Евгения Анатольевича Попова, отде­ ляя себя от героя-повествователя, но при этом сохраняя за ним свои полные фамилию, имя, отчество. Вначале повество­ вание разворачивается как некий пародийный парафраз сен­ тиментальных “Писем русского путешественника” Н. Карам­ зина. Герой подробно описывает возвращение из южной командировки на Север, к “горячо любимой жене”. Гипсовая копилка-образец китча вызывает цепь воспоминаний о после­ военных годах, которые уходят еще дальше — в родословную Попова Е. А. “Частная” фамильная история переплетается с Историей страны. Для героя нет мелочей. Ему одинаково ин­ тересны и цены на вино и продукты, и семейные предания, и какие-то дорожные случаи. Его творческая установка — пред­ метом искусства является все. В прошлом его интересует жизнь его родственников как та цепочка, которая соединяет прошлое и настоящее и может дать какое-то объяснение бу­ дущему. При всей иронии рассказы о дедах Пашах, дядях Ко­ лях, бабах Маришах окрашены теплой тональностью. Но и в них чувствуется какая-то неуютность от того, что домашняя жизнь постоянно как бы корректируется, подправляется ка­ зенным государством.

В “Душе патриота” повествование делится интонационно и по смыслу на две части. Первая — ироническое, со множе­

ством деталей и отступлений, но в целом теплое обращение к родословной героя. Вторая часть начинается с ноября 1982 года, когда “умер ТОТ, КТО БЫЛ”. Это описание блужданий героя с другом поэтом-концептуалистом, художником Дмит­ рием Александровичем Приговым по траурной Москве, пере­ живающей (не в чувственном, а в историческом плане) смерть Брежнева. Между этими частями нет определенной автором границы. Блуждания по родословной переходят в блуждания по Москве. Изменяется только тональность. Во второй части “блажной восторг историчности холодил душу патриота, что он скрывал за некоторой напускной бравадой”.

Описание кружения персонажей по Москве до дотошно­ сти скрупулезно. Герой рисует схемы маршрутов, детально

Постмодернизм                                                                         175

показывает, как и куда подошли, что сказали стоявшим в оцеплении милиционерам. Центром траурной Москвы стал гроб (как, впрочем, гроб с другим покойником всегда был центром советской столицы). Как и при жизни ТОГО, КТО БЫЛ, он отделен от народа цепями милиции и военных — история государственная по-прежнему не всех допускает к участию,  хотя  государство       “всенародное”. Оказавшись за многочисленными кордонами, герой и его друг испытывают “странные чувства: с одной стороны, мы ощущали себя при­ частными к Истории и ликовали, отчетливо сознавая, что ни­ кто из наших друзей, приятелей, знакомых и родственников не окажется в этот день, вечер, час столь близко к географи­ ческому эпицентру мировой истории, но, с другой стороны, мы одновременно как бы сидели на русской советской кухне однокомнатной квартиры, где в единственной комнате стоит гроб с хозяином и все заходят, заходят люди”.

Бродя с Дмитрием Александровичем Приговым, герой как бы движется от одной точки к другой — от приятеля к при­ ятелю. Эти короткие остановки то у известного поэта- женщины А., то у скульптора Нефед Нефедыча, то у худож- ника-модерниста Теодора как островки среди холодной тра­ урной осени. Герои пытаются осмыслить происшедшее, пред­ ставить, каким будет будущее. Но они даже друг перед другом не раскрываются до конца. Их прогнозы полны недомолвок, туманностей, рожденных из уже сложившегося стереотипа социального поведения: “Однажды я уже высунулся в этот открытый мир, и меня там так хорошо угостили палкой по морде, что я тут же отчалил в свою нору за штору”, “раньше говорил, что думаю, а теперь я думаю, что говорю”.

Евг. А. Попов, блуждая по Москве, как гид, ведущий экс­ курсию, рассказывает то историю строительства того или иного здания, то историю личной жизни или жизни друзей, связанную с определенными строениями. История государст­ ва все время-перемешивается с личной историей, причем са­ мым парадоксальным образом. Казалось бы, мелочь, подроб­ ности, упоминаемые рассказчиком, должны размывать повествование. Но происходит какой-то стереоскопический эффект — история становится объемной, полной, более ра­ зомкнутой в перспективу.

Конец эпохи правления ТОГО, КТО БЫЛ воспринимает­ ся как конец предыстории. Осознав это, герой уже не язвит.

176                                                                                                    Постмодернизм

не ёрничает. Сцена похорон, наблюдаемая по телевизору, на­ писана протокольно кратко, четко. Здесь нет места ни автор­ ским отступлениям, ни комментированию, ни эмоционально­ сти. Но глаз повествователя устроен так, что видит он не только Красную площадь, но и пролетевшую над ней черную птицу, слышит, как президент Академии говорит “совре- мённость”, а оркестр играет “чуть ли не вальс”. И померещи­ лось ли, или предвиделось, что не один, а два катафалка пе­ ресекают площадь.

Герой заканчивает свои письма накануне Нового года с верой, что “новая неуемная жизнь осветит наши берега”, но сразу же следует фраза, которую в контексте вряд ли можно понимать в ее первичном смысле — очень уж известен второй план: снова пришла зима и наконец-то закончилась отте­ пель”.

“Душа патриота” заключается признанием повествователя: “Я люблю пироги, я люблю свою жену, я люблю свою Роди­ ну”, в котором, наконец, соединяются, на первый взгляд иронически и парадоксально, личное чувство и гражданское.

Произведение Евг. Попова вместило многие черты пост­ модернизма — повышенную рефлексию, комментаторство, синкретизм жанра и мышления. Но при этом явление кон­ цептуального искусства прежде всего, ибо в создании своего текста автор идет не от другого текста, не от литературы, а от жизни. Он утверждает, что жизнь богаче вымысла и “можно, остановив любого прохожего, расспросив, как он провел день, туг же, с ходу написать роман Джойса “Улисс”, хоть и не ис­ ключено, что напечатать его, мягко говоря, будет довольно трудно”. Евг. Попов отталкивается от идеологем сознания брежневского периода, когда только иронией можно было скрыть трагизм несовпадения личной и государственной эти­ ки, когда страх рождал лицемерие, заставляя говорить не то, что думаешь. “Душа патриота” разрушает миф о единстве че­ ловека и государства.

Концептуализм имеет мифологическую структуру, хотя действие его амифологично. По Р. Барту, миф — это вторая

семиологическая система, это “второй язык, на котором гово­ рят о первом”1. Концептуализм как бы создает искусственный миф, основываясь на любом идеологическом мифе.  Главная