Латынина А. Преодоление страха // Литературная газета. 1988. 1 июля. С. 8.

66                                                                                         Неоклассическая проза

поступками. В бесконечном ночном кошмаре герой пытается объяснить природу такого страха. В прежние времена наказа­ ние было связано с посягательством на физическое существо­ вание человека, на его тело: били провинившегося солдата шпицрутенами, обезглавливали преступника на эшафоте. Конкретная вина требовала расплаты с конкретным телом ее носителя. Душа же всегда оставалась во власти Бога. Безбож­ ный век в атеистической стране поставил суд(илище) не толь­ ко над человеком, но и над его душой. "... Принадлежность им твоей души и принадлежность твоего тела находятся (как ровен ход времени...) в обратно пропорциональной зависимо­ сти... Скажем, виноватый солдат былых времен — ни во что не ставя тело (и ни на чуть не отдавая душу), он сам кричал: “Расстреляйте, братцы. Расстреляйте меня!” Во времена под­ валов уже расспрашивали. И поскольку претендовали на часть души, постольку же приходилось отпускать часть тела... Уже важно было повозиться с виновным, порыться в душе: чело­ век упорствовал... В помощь размышлениям и была боль... Во времена белых халатов судившим доставалось твоего тела еще меньше. Тело им почти не принадлежало, разве что перед инъекцией можно было растереть ваткой твою вену... Но зато уж душа, ум почти полностью были в их власти и в их воз­ можностях... Эволюция завершилась тем, что спрашивающие уже никак не могут претендовать на тело... Но душа — вся их... Руки, ноги, мое тело для них неприкосновенны: ни во­ гнать пулю, ни забить кнутом, ни даже провести курс “Аленки” — ничего нет у них, и что же тогда им остается, кроме как копаться в моей душе”. Это-то копание всего страшнее и невыносимей.

В. Маканин создает психологический тип человека, раз­

давленного системой коллективного (общественного) мнения. Он совершенно лишен воли. Ему предоставлена экзистенци­ альная свобода выбора: можно и не пойти на судилище. Но внушаемая десятилетиями мысль о коллективной воле и неот­ делимости человека от общества постепенно (из поколения в поколение) врастала в сознание, проникала в чувства и ощу­ щения. Герой повести не способен ни на какое духовное со­ противление. Его личность разрушена присутствием в нем самом “десяти-двенадцати человек, готовых с тебя спросить”. Бунт против них был бы бунтом против себя. А это уже — противостояние Системе, сформировавшей героя.

Неоклассическая проза                                                                   67

Судилище воплощается в образ Стола, покрытого сукном. При всех эволюциях в историческом движении Стол остается неизменен. Это не знак, не символ даже. Это почти существо — бессмертное, нестареющее. Непременным атрибутом Стола является графин в центре, который как бы цементирует лю­ дей и предметы вокруг, придает “словам и вопросам сидящих силу спроса”, отделяет спрашивающих от вынужденного отве­ чать.

Стол с красным сукном и графином —нравственное суди­ лище связан с подвалом — судилищем телесным. В. Маканин говорит об этой связи как естественной и субстанциональной, уходящей в глубину времени, выступающей обнаженно лишь периодами, например в тридцать седьмом году.

Герой В. Маканина испытывает некое мистическое чувст­ во к Столу. Он его едва ли не обожествляет, во всяком случае в ночных своих метаниях решает идти на поклон к нему. По­ ка он сидит за Столом, решившись даже прихлопнуть по нему рукой,— все спокойно. Герой даже ощущает себя чуть ли не истинным героем, восставшим против тирана. Автор показы­ вает его способным на отчаянный поступок только в состоя­ нии, близком к помешательству. Недаром реплика “Ужо те­ бе!” отсылает к бедному Евгению из “Медного всадника”. Но как только герой посягнул на центр Стола — Графин, после­ довало наказание: “(помню, ударило резко, как хлыстом) сильнейший удар в грудь на секунду-две лишил меня созна­ ния”. С одной стороны, вполне реальный инфаркт. Однако с другой —расплата за покушение на вечное, каковым является Графин в центре Стола.

В сознании героя из многолетних наблюдений складыва­ ются социально-психологические типы тех, кто сидит за Сто­ лом. Они имеют свою телесную оболочку, но она не признак индивидуального, только данному человеку присущего, а ро­ довой портрет. Недаром сидящие за Столом лишены имен и определяются по какой-то детали. Они — не личности, а функции судилища. Их психологические характеристики при­ ложимы с небольшими вариациями к любому из ряда подоб­ ных социальных типов.

Соц-Яр — социально яростный — простоватый, пьянова- тый, с вцду добродушный. “Он — пролетарий (самое большее

—техник), постоянно чувствующий себя обманутым в жизни, обделенным. Грубо разбуженное социальное нутро (когда-то, ходом истории) в таких, как он, все еще ярится,  пылает”.

68                                                                                         Неоклассическая проза

Соц-Яр из тех, кто во всем винит интеллигентов, потому ис­ пытывает к ним агрессивную злобу. Это очень простой, пред­ сказуемый тип, составляющий большую часть “народа”.

Рядом с ним за Столом —Тот, кто с Вопросами. Он —ин­ теллигент, но Соц-Яр против него ничего не имеет — они в одной упряжке, за одним Столом. Портрет его типичен для среднеоплачиваемого инженера в НИИ. Он находит особое удовольствие в том, чтобы загонять в угол мелкими вопроса­ ми, от которых возникает ощущение преследуемого живот­ ного.

Особого рода иезуитство присуще Старику. Он хочет ис­ тины. Вся его долгая жизнь посвящена была служению прав­ де. Он мудр, поэтому молчит. Герой В. Маканина раскрывает психику Старика, сформированную царившим в жизни лице­ мерием, несовпадением лозунга и действительности. Старик знает, что должен быть гуманным. Но человечность, жалость рождаются из трагизма, о котором стоящий перед Столом, по мнению Старика, не ведает. “Ему нужно, чтобы меня не про­ сто задергали вопросами и унизили, но чтобы еще и засекли, пытали, растягивали на примитивной дыбе где-нибудь в под­ вале, а он бы после этого меня, может быть, оправдал и по­ жалел”.

Красивая женщина, Женщина с обычной внешностью, Молодые Волки, бывший Партиец, Седая в Очках — все объе­ динены желанием, почти по Фрейду, сексуальным — спраши­ вать, “напоминать о непрекращающемся отчете всякой чело­ веческой жизни. И не для наказания, а исключительно для предметности урока им нужна конкретная чья-то жизнь”.

В своих ночных размышлениях герой выводит генезис со­ ветских столов-судилищ из нечаевщины, “когда передоверили совесть коллективу, и отмщение — группе людей”. В повести поднимаются вопросы, прежде невозможные: всегда ли право коллективное мнение? всегда ли право большинство? и кто они — большинство? В. Маканин показывает, что те, кто вершит судилище,— плоть от плоти системы. Эти социально­ психологические типы —самый точный индикатор процессов, начавшихся в обществе почти столетие назад.

Повесть “Стол, покрытый сукном и с графином посереди­ не” В. Маканина реалистически передает психологический портрет времени. Это трагическое повествование о разруше­ нии цельной личности страхом, об убийстве ее на протяжении десятилетий господства коллективного сознания. В. Маканин

Неоклассическая проза                                                                   69

отразил психическое состояние человека и обрисовал психо­ логию социального типа. Он пластически соединил скрупу­ лезный анализ ощущений, чувств, сознания отдельной лично­ сти, находящейся в стрессовой ситуации, с “генерализацией” — синтезом типичных черт социально-психологической группы. Рефлексия, метания, поиски выхода из ситуации и ее анализ составили психологический облик героя. Но в контексте по­ вести этот индивидуальный портрет обретает черты типично­ сти — это тип жертвы, раздавленной обществом, претендую­ щим на тайное тайных — человеческую душу, ее суверенный мир.

Несмотря на то, что в текущей критике конца 80-х годов раздавался плач по реализму, известие о его смерти оказалось, выражаясь словами Марка Твена, преждевременным. Реали­ стические традиции по-разному преломляются в творчестве писателей. Более того, к реализму обратились те прозаики, кто в прежних произведениях ориентировался на нереалисти­ ческие приемы, был причислен к “другой прозе”. В конце 80-х стал известен своими афганскими рассказами как писатель- “натуралист” О. Ермаков. Он действительно вписывался в “натуральное” течение “другой” литературы беспощадно­ стью              и       физиологичностью      повествования, отсутствием идеала. В 1992 году он опубликовал роман “Знак зверя” — книгу об Афгане, о войне, о ее мерзости и грязи. Но описа­ ние афганского ада уже не самоцель —донести, показать, за­ ставить ужаснуться, как это было в “натуральных” расска­ зах. В     романе    конкретика изображения соединяется с библейской и мифологической символикой и образует фило­ софское поле произведения. “Знак зверя” обращен к пробле­ ме зла, к его антропологии, к вопросам соучастия всех в тво­ римом. “Роман Ермакова замыкает некалендарный XX век с тем же правом, с каким открывали его романы Ремарка и Хе­ мингуэя о первой мировой и с каким обозначили его пере­ ломную середину военные романы Бёлля, лагерная повесть Солженицына”1.

Эпиграф “И дым мучения их будет восходить во веки ве­ ков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняю­ щиеся зверю и образу его и принимающие очертания имени его” взят из Апокалипсиса. О. Ермаков изображает войну как огромное — вселенских масштабов — зло, которое разрушает не