Агеев А. На улице и в храме // Знамя. 1990. № 10. С. 230.

46                                                                                         Неоклассическая проза

десяти лет государственного безбожия нужен очень сильный толчок, чтобы родилась тяга к Богу. Вероника с детства ощу­ щала недостаток любви, видела ложь родителей. Единствен­ ный близкий ей человек —шестнадцатилетний сын Митя. Ви­ димо, долгое душевное одиночество привело к чтению религиозных книг. Возникло чисто материалистическое жела­ ние узнать как можно больше о тайном, запретном. Вероника не объясняет, почему именно христианство, православие так воздействовало на нее. Ведь прежде она читала о буддизме, йоге, антропософии. Но “поток сознания, до того питавший разум, пошел через сердце и вынес на такую глубину, что все прежнее прошло, выпало из поля зрения”.

Вероника в беседе с игуменом Михаилом говорит о своем пути: “Я только разрешила все вопросы, отделявшие меня от веры, и увидела, что могу обрести. Но еще ничего не обрела... А дальше и должно быть обращение, исцеление. Что толку, если я знаю, что надо любить людей, но не умею любить их? Или понимаю, что молитва — общение с Богом, сердцевина жизни, а не имею навыка молитвы”.

Несколько недель в монастыре и есть научение героини: молиться всегда, а не только в специально отведенное время, усмирять гордыню, разрушать стену между собой и церковью. В повести сильны дидактические устремления. В диалогах Ве­ роники и отца Михаила поучение играет первостепенную роль, хотя включено в более широкий контекст религиозно­ философских размышлений о гордости и смирении. На пути к Богу оказывается важным умение стать серым и незаметным, потерять пол и возраст, отказаться от привычек и удобства. Отец Михаил проповедует монашескую аскетичность: “Чем свободнее плоти, тем теснее духу”. Согласно его воззрениям, а они в повести выдаются за истину, путь к Богу — это путь постоянного ущемления желаний, постоянной борьбы со страстями.

Вероника подавляет в себе женское стремление к красоте, обряжаясь в старый байковый халат и черный платок. Пере­ одевшись, она чувствует себя уже приблизившейся к монахам и даже начинает поучать актрису Ло, легкомысленно-богемно одетую. Между ними возникает разговор из разряда “вечных” — о Боге и искусстве, таланте, который “не от Бога ли”? Как всякий неофит, Вероника впадает в крайности, приходя к мысли, что искусство вообще не нужно. “Чем больше люди ощущали вкус к подлинной духовной жизни — в богослуже­

Неоклассическая проза                                                                                            47

нии, молитве,— тем меньше они нуждались в творчестве внешних форм... Нужны ли промежуточные формы, когда ли­ тература уже перестала быть языческой, но еще не может стать молитвой? Формы, отражающие путь человека к Богу, его смятения, падения, первые откровения о небесном, еще недоступном и невозможном?” Ее рассуждения противоречи­ вы, не соответствуют даже церковной практике (вспомним фрески на стенах соборов, иконы — это ли не “формы”?). Да и присутствие в монастыре реставраторов, восстанавливаю­ щих настенные росписи, опровергает мысль о ненужности внешних форм, т. е. искусства.

В сюжет о приобщении к церковно-монашеской жизни включается мотив любви. Влечение к героине игумен воспри­ нимает как бесовское искушение, которое необходимо пре­ одолеть, как преодолел он раньше другие владевшие им пороки.

История жизни отца Михаила — этого современного Ку- деяра-разбойника, носит откровенно дидактический характер. Все возможные грехи сотворены им прежде: он пил, разврат­ ничал, был наркоманом, сидел в тюрьме за групповой разбой. Как же наступило преображение? В. Алфеева говорит о Слу­ чае, о Божьем Промысле, согласно которому этот, казалось бы, потерянный человек пришел к аскезе и монашеству. Он отказался от всех земных благ ради Веры и Духа. Женщин он вообще не замечал. Но Вероника была близка духовно. Оттого и вспыхнула в нем страсть. Оба понимают, что расстояние между ними непреодолимо, что это — “расстояние между ми­ ром и Церковью”.

Н. Бердяев, русский философ-богослов, писал, что русская

православная религиозность выработала “тип русского чело­ века с его недовольством этим миром, с его душевной мягко­ стью, с его нелюбовью к могуществу этого мира, с его устрем­ ленностью к миру иному” 1. С этой точки зрения повесть “Джвари” вполне религиозна. Героиня, как и обитатели мона­ стыря Джвари, ищет спасения от мира, который ей не нра­ вится, которого она не принимает. “В этом мире нет никаких надежных опор, из него вынут костяк. Нет ни Верховного смысла, оправдывающего все, ни четких границ между добром и злом, нет сердцевины”. Единственное, что обусловлено высшим смыслом,— Бог.