Зорин А. Насылающий ветер // Новый мир. 1989. № 2. С. 251.

156                                                                                                    Постмодернизм

Писатель в ряде фрагментов не использует знаков препи­ нания. Предложения, слова, словосочетания свободно перете­ кают друг в друга, образуя неожиданные смыслы. У Саши Со­ колова это не игра, а выявление  органического  свойства языка как “первичной стихии, в которой заключены все воз­ можности развития мира” 1. Благодаря тому, что писатель вы­ зывает образы из слова, он создает удивительный мир, в ко­ тором картины зависят от ракурса, от поворота слова. Это  и есть модернистское стремление к новому использованию языка. Произведения В. Нарбиковой трудно поддаются какой-то схематизации, ибо сюжет как таковой в них отсутствует. Главное — это интонация, принципиально невразумительная, без подъемов и логических ударений. Слова вяжутся одно за другим то ассоциативно, то совершенно произвольно, созда­ вая ощущение тягучей аморфной массы. Между автором и рассказчиком, героиней и другими персонажами нет границ. Как аморфен сюжет, так текучи переходы от одного дейст­ вующего лица к другому. И “Равновесие света дневных и ночных звезд”, и “Около эколо”, и “Видимость нас” не име­ ют, по сути, ни начала, ни конца. Они могут начаться с лю­

бого момента и на любом другом остановиться.

Основным приемом В. Нарбиковой, достаточно ярким, является прием тавтологического письма. Это письмо близко к косноязычию, которым характеризовалась поэтика авангар­ да. Тавтология составляет основную стилевую черту творчест­ ва В. Нарбиковой. “И если Петя была все та же самая Петя, которая любила Бориса, и если Борис был все тот же бедный Борис, но только богатый, то Ездандукта была совсем не той Ездандуктой, которая любила Бориса, она была уже совсем другой Ездандуктой, которой пришелся по душе уж совсем другой человек”. Вычурные, только и предназначенные для проборматывания имена почти всех героев — это не имена живых людей, а скорее знаки каких-то ипостасей “я” героини. В конечном счете они —тавтология героини.

Язык В. Нарбиковой лишен эпитетов, определений. Это не поэтический язык, а вяло текущая речь, со свойственными речи как акту говорения отсутствием “красот”, заменой неко­ торых слов их подразумеванием, жестом, цеплянием слова за слово. В этой речи внутренний мир героини воссоздается как

 

Вайль Г., Генис А. Уроки школы для дураков // Литературное обозрение. 1992. № 3.

С. 18.

Постмодернизм                                                                         157

мир парадоксов, противоречий, смятения, всего того, что со­ ставляет ощущения внутри “я ”.

Как и у Саши Соколова в “Школе для дураков”, про­ странство и время у В. Нарбиковой субъективны. Они суще­ ствуют не вне героини, а определяются ее состоянием, ее пе­ реживаниями. “Стихия выгоняет из комнаты в кухню, из кухни на балкон — из дома, поглощая собой каждый деци­ метр. А где здесь комнаты? где кухня? Кто сказал, что это дом? Стены кончаются чем? Ничем. По периметру растут де­ ревья, травка зеленеет... а на стене надпись: “осень 1985”. Пространство и время сопрягаются абсолютно произвольно.

Характерной чертой модернистских произведений русской прозы 80-х годов является установка на личностную интона­ цию живущего в своем уникальном мире человека.

Авангардизм в отличие от модернизма всегда стремится преодолеть отдельное человеческое “я” ради коллективных ценностей. Авангардисты разрушают старые, прочно установ­ ленные нормы, как литературные, так и общественные. Футу­ ристическая “Пощечина общественному вкусу” ярко демонст­ рирует эти черты. Футуристы воздвигали эстетическую прово­ кацию и агрессию по отношению к традиционным формам в принцип своего творчества. Авангардизм — это “восстание” против сотворенной и осмысленной жизни, попытка оконча­ тельного освобождения от объективной реальности. Провока­ ция и агрессия составляют сущностное ядро авангардизма. Довольно спорно утверждение Л. Лосева, что авангард — это культура аутсайдеров, не выдержавших традиционный тест на одаренность. “После многих лет приглядывания к литератур­ ному авангарду я понял его главный секрет: авангардисты — это те, кто не умеет писать интересно. Чуя за собой этот не­ достаток и понимая, что никакими манифестами и теоретизи­ рованиями читателя, которому скучно, не заставить поверить, что ему интересно, авангардисты прибегают к трюкам”1.

Важной чертой авангардизма является эстетизация быта, которая переворачивает шкалу ценностей. “Текст выступает не в эстетической, а в апеллятивной функции: важен не он сам, а характер его. бытования, —текста как такового может и не быть вовсе. Кто, кроме авангардиста, вправе позволить се­ бе не писать стихов и быть поэтом, не рисовать картин и быть художником, не сочинять музыку и быть композитором?