Не по древу умом растекаться пристало пока, но плевком по стене.

Иосиф Бродский

 

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ И ЛИТЕРАТУРА

Литература, развиваясь по своим внутренним законам, все же не может не зависеть от общественно-политической об­ становки. Во всяком случае совершенно очевидно, что ны­ нешнее состояние русской литературы, хотя и подготавлива­ лось предшествующим десятилетием ее имманентного раз­ вития, вызвано прежде всего теми изменениями, которые произошли в обществе. В литературной жизни всегда было противостояние. В XVIII веке велась литературная борьба ме­ жду Сумароковым и Тредиаковским, в XIX — между Карам­ зиным и Шишковым, пушкинским “Современником”и “Биб­ лиотекой для чтения”, позже — между “западниками” и “славянофилами”. Но при всей остроте полемики направле­ ния и школы существовали рядом.

В XX веке после революции размежевание писателей при­ обрело катастрофически-непримиримый характер. Уже в 20-е годы началось деление на “пролетарских” писателей и “попутчиков”, имевших очень урезанные права в литератур­ ной (да и социальной) жизни.

Начиная с 30-х годов "главный и направляющий" метод советской литературы вытеснил все остальное. В этот период никакое другое мировоззрение, кроме государственного, офи­ циального, уже открыто не манифестировалось. И литератур­ ная борьба велась не только против социально-политических воззрений (они на поверхности у всех были одни). Она имела в своей основе и глубинные эстетические причины. Это была борьба с “формализмом, авангардизмом, модернизмом”. Го­ сударство контролировало не только идеологию, но и формы

8                                                             Социокультурная ситуация и литература

художественного творчества. Все, что выбивалось из рамок соцреализма, или уничтожалось, или на долгие годы лишалось доступа к читателям.

Официальная литература создавала миф об идеальной жизни, творила иллюзорный мир, в котором идеологические представления должны были превращаться в реалистические картины жизни. Все, что подрывало “жизненность” мифа, что открывало реальное положение, уничтожалось. Стремление настоящих писателей уловить реальное мгновение жизни и художественно зафиксировать его, услышать “шум времени” выливалось в новые формы. Но властям не нужно было сви­ детельство истинного, действительного. “Террор стал лишь лакмусовой бумажкой, искусственным продолжением, благо­ даря которому “инженеры человеческих душ” стали кто не­ вольным соучастником, кто добровольным помощником — жрецом идеологии мнимого, в то время как “свидетели”, ес­ тественно, уничтожались, ибо от них исходила энергия анти­ заблуждения” 1. Поэтому были уничтожены О. Мандельштам, Б. Пильняк, Л. Добычин, И. Бабель, обэриуты, чьи творче­ ские поиски уводили за границы идеологизированного искус­ ства, отражали метафизическую природу изменившегося мира и нового человека. Те писатели (А. Ахматова, Б. Пастернак, А. Платонов, М. Булгаков, М. Зощенко), которые остались живы, не могли войти в круг допустимой литературы.

В конце 50-х годов идеологические тиски на недолгое время разжались. В официально признаваемую литературу ус­ пели войти писатели-шестидесятники, которые принесли но­ вые темы, новые повороты испытанных тем, нового героя, “принципиально инфантильного, двойственного, честно чув­ ствующего, но не всегда честно поступающего... Разумный компромисс воспринимался как прием”2.

Но оттепель была недолгой. Уже в начале 70-х годов уже­ сточилась цензура, и к читателю не могли попасть многие произведения, начатые на излете свободы творчества. 70-е годы стали периодом развития двух потоков литературы — официальной и “второй культуры” (самиздата). Официальная литература по-прежнему творила миф о социалистической действительности, правда, художественные рамки были зна­ чительно расширены. В  литературный процесс входили