Гальцева Р., Роднянская И. Помеха - человек. С. 225.

96                                                                          Условно-метафорическая проза

на для героя. Но противостоять Рослому он не способен. Он еще пытается сопротивляться, не соглашается своими руками осуществить казнь, но его действия предрешены: ужас перед Властью живет в нем еще с той, надземной поры.

А. Курчаткин не открывает нового, когда показывает ло­ гику развития Дела, —все это уже было сказано в “Бесах”. Но оживление ушедших, казалось бы, методов и форм идейного и физического закабаления не перестает воздействовать, тем более что дополняется фразеологией сталинских тридцатых годов.

“За это я тебя и люблю —за верность твою, за надежность. Но сейчас ты смешиваешь две верности. Верность личным привязанностям и верность Делу. Высшую и низшую. Ясно? А ведь ты философ, вспомни, должен уметь разделять поня­ тия. Если верность Делу для тебя высшая, ты обязан низшею поступиться. Если наоборот... Если наоборот, придется отдать под суд и тебя. Не в наказание, нет. Просто не вижу иного выхода. Или ты с нашим Делом, а значит, со мной. Или про­ тив меня, а значит, против Дела. А кто против Дела — тот враг”.

“Записки экстремиста” предупреждают об опасности идеологизации, лишающей человека воли. Начинаясь как уто­ пия (движение за строительство метро), повесть затем приоб­ ретает отчетливый антиутопический характер. Разрушается техническая утопия энтузиастов, откровенно идеологичной становится их общественная жизнь. Тридцать лет провели стро­ ители под землей. Когда они завершили работы и поднялись наверх, то их ожидал крах Идеи: метро никому не нужно, так как за это время изобрели новый вид транспорта — летающие магнитные пеналы. Жертвы, понесенные за Дело, оказались напрасными. Напрасной оказалась сама жизнь героя.

Антиутопия —это мысленный социальный (плюс техниче­ ский, биологический) эксперимент, в котором намеренно иг­ норируются какие-то параметры, без которых моделируемый мир не мог бы в реальности состояться, но зато до упора до­ водятся избранные для анализа тенденции. В “Записках экс­ тремиста” техническая сторона — лишь повод для изображе­ ния идеологической антиутопии.

Противостояние идеологий, когда оно выражается в фор­ ме войны, может привести к необратимым последствиям. Об этом “ядерная” антиутопия А. Адамовича “Последняя пасто­ раль”. Написанная в 1982—1986 годах, еще до распада Совет­

Условно-метафорическая проза                                                    97

ского Союза как главного противника США, повесть обраща­ лась к самой трепещущей и острой проблеме того времени — угрозе самоуничтожения человечества в ядерной войне.

Фабула “Последней пасторали” проста: после ядерной войны, которая уничтожила все на Земле, чудом сохранился остров, где оказываются двое — Он и Она. Несмотря на ката­ строфу, жизнь их на острове идиллична и безмятежна. Между Нею и Им существует гармония, которая дополняется распо­ ложенностью природы к людям. В окружающем их мире нет ничего угрожающего. Иногда появляется что-то не совсем приятное (крысы-мутанты, пахнущие гнилью цветы, огром­ ные пауки), но все это не враждебно по отношению к людям.

В замкнутом островном мире царит атмосфера нежности. Лишенные социальных и идеологических детерминант, Он и Она пребывают в состоянии игры-любви. Пасторальный мир острова — это реализация рая с его отсутствием конфликтов, гармонией природы и первочеловека. Недаром Он мысленно называет женщину Евой и вспоминает картину Боттичелли “Рождение Венеры”. Вначале повесть представляет собой ро­ бинзонаду в духе пасторали. Герои оказываются в замкнутом географическом пространстве, время в котором дискретно, солнце здесь ходит по кругу, луны нет, остров окружен какой- то черной стеной, в которой вспыхивают молнии. Судить о времени можно только по взрывным, неожиданным измене­ ниям: “вдруг, в одну ночь, все переменилось”, “но в одну ночь все переменилось”. Эти внезапные перемены — своего рода симптомы чувственного и нравственного климата на острове. Огромные липкие желтые цветы, которые вдруг по­ явились после первой ночи близости героев, постоянно пре­ следуют ее своим запахом. Они — знак не такой уж полной гармонии в отношениях людей. Герой каждое утро скашивает эти цветы, но они упорно вырастают снова. Появившийся Третий даже не замечает их. Когда Она уходит с Третьим, цветы исчезают и для нее. Таким образом, почти все реалии острова являются материализованными метафорами.

Воспоминания о ядерном апокалипсисе единичны и не нарушают общей идиллии, хотя недоговоренность, тайна по­ степенно создают ощущение дисгармонии. С появлением Третьего пасторальная тональность постепенно исчезает. На острове возникает Общество, возникают и конфликты: “где третий, там ищи ревность”. Она уходит к Третьему. Он с бо­ лью воспринимает ее уход. Но в условиях замкнутого мира,

98                                                                           Условно-метафорическая проза

когда их жизнь могла стать возрождением человеческого рода на Земле, ее уход Он начинает считать ударом по всему чело­ вечеству. Герой свою ревность пытается объяснить высокой миссией, которая уготована ему как последнему мужчине — миссией прародителя. “... На моей стороне не одна лишь оби­ да и не личная правота, а историческая — да, как это ни громко звучит. О, это совсем особенное самочувствие, и оно снимает, отменяет многие запреты тем, что возлагает огром­ ные обязательства. Самочувствие, больше позволяющее, чем воспрещающее... На моих плечах будущее!”

Если до сделанного Женщиной выбора герой рассуждал о личной ответственности каждого человека за происшедшую катастрофу, то теперь ревность заглушает все. Эгоистические желания побуждают его идти на крайние меры: он думает об убийстве Третьего. Но в его сознании еще сохраняются какие- то нравственные понятия. Просто так убить человека он не может. И он предлагает “благородную” дуэль.

А. Адамович показывает, что даже в экстремальных усло­ виях люди не могут подняться над обыденным сознанием. Та вражда, которая привела к гибели человечества, убивает и возможность его возрождения на острове. Остров восприни­ мается как универсальная модель человечества, где в сверну­ том состоянии имеются все конфликты и антагонизмы, кото­ рые разрушили жизнь на Земле. В первоначальной идиллии воплощался синкретизм духовного и материального бытия человека. Но появление враждебности людей друг к другу ве­ дет и к враждебности природы. Если раньше стены, окру­ жавшие остров, защищали его от всех внешних воздействий ядерной катастрофы, то дисгармония мира людей разбудила и космические силы: стены разверзлись (реализация метафоры “разверзлись небеса”), и остров открылся для уничтожения.

Повесть А. Адамовича состоит из двух сюжетов: репортаж- ные главы из внешнего по отношению к острову мира, где еще идет ядерная война, и важно, “кто нанесет последний удар”, и рассказ героя об островной жизни. Эти сюжеты, взаимодействуя, определяют нравственное и философское пространство произведения; конкретно-бытовые ситуации переводятся в план всевременного, общечеловеческого.

В этом отношении большое значение имеют эпиграфы, которые придают обобщающий смысл событиям островной жизни. В пасторальных главах эпиграфом служат строки из поэмы Янки Купалы “Она и я”, романа Лонга “Дафнис и

Условно-метафорическая проза                                                                         99

Хлоя”, которые настраивают на восприятие красоты и гармо­ нии чистых “райских” отношений. После появления Третьего и разрушения идиллии эпиграфы берутся из “Сказания о Гильгамеше”, “Сатапатхи Брахманы”, “Книги Иова”. Они придают последующим главам эсхатологическое звучание, иг­ рают прогностическую роль.

“Боги припадали к Земле, как собаки, жались у стен. Иш- тар надрывалась от крика, как женщина в родовых муках; ца­ рица богов обливалась слезами и восклицала своим дивным голосом: “Да обратится в прах тот день, когда я в собрании богов накликала горе! Увы, это я накликала горе в собрании богов! Это я накликала смерть для уничтожения моих людей! Где они теперь —те, которых я призвала к жизни? Как рыбь­ ей икрой кишит ими море”. Этот эпиграф из “Сказания о Гильгамеше” предваряет главу, в которой герой решает стре­ ляться на дуэли с Третьим. Причина всего — Она, женщина. Из-за нее может прекратить свое существование, не возобно­ виться человеческий род. “Мир повести действительно пред­ ставляет собой “символический образ человечества”, которое мучительно ищет пути выхода из экзистенциального тупика, в который люди завели себя сами” 1.

Антиутопия А. Адамовича утверждает, что если человече­ ство не одумается, не посмотрит на себя с новой точки зре­ ния, то погибнет. Она предупреждает об абсолютной катаст­ рофичности ядерной войны для судеб цивилизации. С этих позиций “Последняя пастораль” — действительно последняя. В 1987  году появилась                    еще одна постядерная антиутопия — “Первый день спасения” Вяч. Рыбакова.

Все рассмотренные современные антиутопии обладают ря­ дом общих специфических черт, характеризующих антиуто­ пию как содержательную литературную форму.

Как и в традиционной антиутопии, примеры которой дала мировая литература (“Мы” Е. Замятина, “1984” Дж. Оруэлла, “О дивный новый мир” О. Хаксли и т. д.), повествование ве­ дется от лица участника событий. Это могут быть записки, дневник, репортаж, но антиутопический мир всегда дан из­ нутри, через чувства его единичного обитателя, претерпеваю­ щего на себе его законы и поставленного перед нами в каче­ стве  “ближнего”21. Антиутопия  всегда персоналистична.