Достоевский и канун XXI века // Знамя. 1990. № 7. С. 206.

22                                                                                         Неоклассическая проза

озность, стремление охватить все сферы человеческого бытия, учительство, выразившееся в открытой публицистичности.

В неоклассическую прозу, вытекающую из классического реализма, обычно называемого “критическим”, вкрапливают­ ся черты социалистического реализма. И это не случайно. Почти пятьдесят лет (до начавшегося фронтально в начале 60-х годов отхода на практике от соцреалистического канона) рус­ ская проза втискивалась в рамки нормированное™ — темы, идеи, героя, конфликта. Неоклассическая проза, освобожда­ ясь от явных примет соцреализма, все же сохраняет с ним связь, хотя генезис ее — в русском критическом реализме, в его классическом мировосприятии.

Русская классика видела путь к народному благу через личное самосовершенствование каждого человека. Она стояла на позициях недопустимости насилия — любого, физического или духовного,—по отношению к личности, пусть даже наси­ лие задумано с благородной целью. Смысл жизни, поисками которого занимались герои русской литературы во все време­ на ее существования, составляет мучительнейшую проблему и неоклассической прозы.

Но если русская классика особую заслугу человека видела в духовном смирении, то для неоклассической прозы этот принцип полемичен. Герои ее генетически унаследовали ак­ тивную жизненную позицию, присущую советской литературе с ее культом героя-энтузиаста, оптимиста. Принимая идею служения людям, они видят путь изменения общества в нрав­ ственном усовершенствовании не столько собственно себя, сколько окружающих. Сам герой неоклассической прозы как бы берет на себя роль судьи.

Поскольку, как правило, авторское мировоззрение выра­ жается через героя, то его рассуждения приобретают иногда открыто публицистический характер. В неоклассической про­ зе автор и герой находятся в состоянии диалога. Автор объек­ тивно (с художественной точки зрения) показывает своего ге­ роя, его окружение, события, с ним происходящие. Но вместе с тем он передоверяет герою какие-то свои мысли, заставляя говорить от своего имени. Формы отношения между автором и героем могут быть различны. Герой может быть противо­ поставлен автору или близок ему по мировосприятию, но в структуре произведения они отчуждены. Между писателем и героем может быть знак равенства, когда происходит иденти­ фикация биографическая (реальная или условно-художест-

Неоклассическая проза                                                                   23

венная) и речевая. Герой и повествователь выступают тогда как одно лицо. Третья форма взаимоотношений героя и авто­ ра предполагает передачу герою каких-то наиболее сущест­ венных, важных для писателя мировоззренческих мыслей. Неоклассическая проза продолжает начатый еще “шестиде­ сятниками” прорыв к демифологизации общественного созна­ ния. Средствами и приемами реалистического письма, насле­ дуя “учительскую”, “проповедническую” традицию русской классической литературы, В. Астафьев, В. Распутин, Б. Ва­ сильев, А. Приставкин, В. Быков пытаются раскрыть суть жизненных неурядиц и противоречий, показать падение нра­ вов, обесчеловечивание общества. Эти писатели остаются верны уже сложившимся собственным стилям письма.

В неоклассической прозе можно выделить два стилевых течения. Одно характеризуется повышением уровня публици­ стичности, открытым выражением того наболевшего, что не­ сут в себе писатели. Это художественно-публицистическая ветвь неоклассической прозы. “Пожар” В. Распутина, “Пе­ чальный детектив” В. Астафьева зримо представляют основ­ ные черты этой прозы. Герой, несущий положительный па­ фос, в этих произведениях открыто выражает авторские мыс­ ли, обличает пороки окружающей действительности.

Другая ветвь неоклассической прозы отличается усилени­ ем философичности. О сколь-либо цельной системе философ­ ских взглядов в ней говорить нельзя. Но стремление соотне­ сти конкретные проблемы нашего времени с чем-то надвре­ менным, с общечеловеческими поисками составляет сущест­ венную черту произведений Ч. Айтматова “Плаха”, Л. Бежина “Калоши счастья”, “Дом, который построил Дед” Б. Василь­ ева. Философичная проза, пользуясь реалистическими средст­ вами, отличается большей степенью метафоричности. Но ме­ тафора в ней выступает не организующим началом, как в ус­ ловно-метафорической прозе, например, а одним из приемов, позволяющих соотнести отдельный факт с космосом челове­ ческой жизни.

Неоклассическая проза не может не развиваться. Она не просто повторяет реалистические традиции. Поскольку дейст­ вительность непрерывно изменяется, то изменяется и пред­ ставленная прозой картина жизни. Писатели-“традициона­ листы” отражают в своих произведениях то, что до них не существовало, останавливают мгновение, чтобы выявить но­ вые штрихи времени. При этом одной из основных своих за­

24                                                                                          Неоклассическая проза

дач они считают исследование феномена “советского челове­ ка”, анализ того, что представляла собой наша система и на­ ша история. Пределы описываемого очень широки, в них во­ влекаются целые социальные слои. Писатели традиционного плана не пытаются быть в непременной оппозиции художест­ венным ценностям недавнего прошлого, тем не менее они оказываются несхожими по индивидуальным стилям. Их объ­ единяет исконная черта русской реалистической литературы — стремление понять и показать диалектику души. Проза такого рода обращается к психологическим глубинам человека, ищет мотивацию поступков и поведения и во внешней среде, со­ циуме, и  в  личности. “Рязанка”  и               “Кукушата” А. При- ставкина, “Людочка”  В.  Астафьева, “Расставание” Л. Бо­ родина, “Капля за каплей” Б. Васильева, рассказы и повести

A. Верникова, Вяч. Казакевича — попытка разобраться в сложных перипетиях времени с помощью традиционных средств и форм.

Рубежной для современной прозы явилась повесть В. Рас­ путина “Пожар”. Она, как и повесть В. Астафьева “Печаль­ ный детектив”, заканчивала предперестроечный период. Ха­ рактерной чертой этих произведений стала еще редкая по тем временам обнаженность взгляда на страшные, чудовищные в своей жестокости и безнравственности явления нашей жизни.

B. Распутин и В. Астафьев не разрабатывали новых литера­ турных средств и приемов, но резко отодвинули границы доз­ воленного, что и было их ярким отличительным признаком. Несомненно, что в этих произведениях на первом плане не эстетическая функция, а общественно-политическая и этиче­ ская. Открытость гражданского пафоса в этих повестях пере­ ходила в публицистичность, казалось, писатели изуверились в возможности воздействовать на души сограждан только худо­ жественным словом, обратились к прямой проповеди. Публи­ цистическое начало выводит раздумья писателей и их героев на социально-исторический уровень. В. Распутин, В. Астафь­ ев продолжают традиции русской литературы, определяющи­ ми чертами которой были и остаются законы правды и совес­ ти, высокая нравственная требовательность. Но повести В. Распутина и В. Астафьева явились первой, еще едва замет­ ной приметой размежевания писателей-“традиционалистов”. Показывая своих героев людьми системы внутри самой этой Системы, В. Распутин и В. Астафьев по-разному подходят к пониманию характера, истоков нравственности и путей выхо­

Неоклассическая проза                                                                                            25

да общества из нравственного кризиса. В их повестях —нача­ ло противостояния “неопочвенников” и “демократов”, особо резко проявившееся в русской литературе в 1987—1989 годов и принявшее не литературное, а идеологическое направление.

“Неопочвенники”, трибуной которых стали журналы “Наш современник”, “Молодая гвардия”, “Москва”, считают, что почвой, “питающей национальную культуру и определяющей национальную физиономию народа” 1, является крестьянство.

Русское почвенничество родилось в 50-е годы XIX века как стремление ввести русскую культуру в контекст других национальных культур. Оно обращалось к поискам самобыт­ ного пути развития России, который почвенники видели в усилении религиозно-нравственных национальных начал. Почвенники хотели преодолеть ограниченность двух лагерей общественного сознания того периода — славянофилов и за­ падников, выступали за соединение просвещения и народной культуры. Их идеалом была всечсловечность, всецелость, все- примиримость. По словам А. Гулыги, “русское почвенничест­ во, или, другими словами, русская идея выражает сокровен­ ную сущность нашего народного характера. Это, прежде все­ го, та “всемирная отзывчивость”, стремление понять других, о чем  говорил Достоевский  в своей  Пушкинской речи”12.

Но современные почвенники абсолютизируют некоторые

положения своих предшественников или доводят их до край­ него выражения.

Прежде всего это касается взглядов “неопочвенников” на русскую литературу. С их точки зрения, существует русская и русскоязычная культура. Русская питается классической тра­ дицией и написана русскими, а русскоязычная — соответст­ венно создается пишущими на русском языке  представителя­ ми других наций и народов. При этом упускается из вида тот несомненный факт, о котором говорил еще В. Виноградов, что язык, на котором думает и пишет писатель, определенно влияет на создаваемый им мир, и “Евгений Онегин”, напи­ санный на французском, вряд ли имел бы прямое отношение к русской литературе. Следуя за “неопочвенниками”, из рус­ ской литературы нужно было бы изъять творчество Б. Пас­ тернака, О. Мандельштама, Б. Окуджавы, А. Кима, Ч. Айтма­ това, Ф. Искандера и едва ли не половины современных