Русского послеоктябрьского зарубежья

Ностальгические чувства русских мыслителей, оказавшихся после революции в эмиграции, интересуют нас с точки зрения рефлексии на тему места Константина Леонтьева в истории русской философии, принадлежности его к тому или иному течению.

Русских мыслителей волновала проблема – как же вписать Леонтьева в историю русской философии и попытки этого делались уже в конце XIX века. Но на тот момент труды Леонтьева не были изданы, его мало кто знал, его литературное наследие мало кто мог оценить. Комплексные исследования о русской философии начали проводиться уже после 20-х годов.

Здесь анализируются работы Н.Бердяева, Г.Флоровского, Г.Федотова, Н.Лосского. Философские ориентиры авторов различны и обращаются они к разным периодам и персоналиям, но основная, глобальная идея одна – особенности русского пути в мировой истории, мотив определения самобытной русской мысли в истории мировой философии.

Розанов первый сказал, что Леонтьев – явление единичное и одинокое, ему трудно определить место в том или ином течении. Основной принцип, по которому подавался Леонтьев в череде русских мыслителей – противопоставление. Если в XIX веке Леонтьева официально относили хотя бы к славянофилам и реакционерам, то уже в ХХ веке исследователи отмечают, что Леонтьев практически ни в чем не был им близок.

Так оценивая славянофилов, Н.Бердяев пишет: «При всей вражде их к империи они еще чувствовали твердую почву под ногами и не предчувствовали грядущих катастроф. Они духовно жили еще до Достоевского, до восстания Л.Толстого, до кризиса человека, до духовной революции. В этом они очень отличаются, не только от Достоевского, не только от Вл.Соловьева, более связанного со стихией воздуха, чем стихией земли, но даже от К.Леонтьева, уже захваченного катастрофическим чувством жизни» [1]. Или: «Совершенно ошибочно его причислили к славянофильскому лагерю. В действительности, он имел мало общего со славянофилами и во многом им противоположен. У него другое понимание христианства, византийское, монашески-аскетическое, не допускающее никаких гуманитарных элементов, другая мораль, аристократическая мораль силы, не останавливающаяся перед насилием, натуралистическое понимание исторического процесса» [2].

Это не было праздным вопросом механического отнесения Леонтьева к тому или иному течению, для Бердяева и других мыслителей это был насущно важный вопрос о русской идее, основополагающих критериях типизации русского характера. Для них, живших в эмиграции, проблема русской революции и о роли в ней интеллигенции была продолжением дискуссии, начатой еще в сборнике «Вехи» [3]. Конечно, фигура Константина Леонтьева, который не только предрек революцию в России, но и описал ее причины и характер, естественно, нуждалась в оценке и привлекала внимание русских мыслителей. Хотя, надо признаться, мы не можем говорить об однозначно положительной оценке его трудов.

Для Н.Бердяева в череде прочих был интересен вопрос русской коммунитарности, общинности – выразителем которой как раз и были славянофилы: «Славянофилы очень семейственные, родовые люди. Но более прав К.Леонтьев, который отрицал семейственность русских и большую силу видел в самодержавном государстве. Народы Запада, французы в особенности, гораздо семейственнее русских и с большим трудом порывают с семейными традициями» [4].

Для Бердяева Леонтьев во многих моментах не просто не принадлежит к славянофильскому лагерю, но прямо им противоположен. Например в вопросах веры. Так Бердяев, говоря о славянофилах, указывает, что «славянофильское богословие отрицает идею авторитета в церкви и устами Хомякова провозглашает небывалую свободу» [5], что конечно, было несовместимо со взглядами К.Леонтьева [6]. «Совершенно ошибочно его причислили к славянофильскому лагерю. В действительности, он имел мало общего с славянофилами и во многом им противоположен. У него другое понимание христианства, византийское, монашески-аскетическое, не допускающее никаких гуманитарных элементов, другая мораль, аристократическая мораль силы, не останавливающаяся перед насилием, натуралистическое понимание исторического процесса. Он совсем не верил в русский народ» [7]. В каком-то смысле Леонтьев поставил точку в истории развития славянофильства. Даже не смотря на полное неприятие его идей широкой общественностью, после его трудов было трудно вернуться к прежним идеям [8].

Г.Флоровский считал, что «Леонтьева нужно сравнивать не со старшими славянофилами, но скорее с такими же нераскаянными романтиками, как Герцен или Аполлон Григорьев» [9]. Известный богослов, он вообще невысоко ценил Леонтьева – и как православного христианина и как мыслителя: «В философии Леонтьев и не пошел дальше Григорьева, так и не вышел из тесных границ романтического натурализма» [10].

Николай Бердяев не относил Леонтьева и к лагерю реакционеров: «Но прежде всего и более всего он романтик, и он совсем не подходил к реакционерам и консерваторам, как они выражались, в практической жизни. Ненависть К.Леонтьева к мещанству и буржуазности была ненавистью романтика» [11]. Реакционеры в большинстве своем, по мнению Бердяева, олицетворяли в сущности все то, что Леонтьев ненавидел, но на какое-то время он шел с ними рядом в тщетной попытке хоть как-то задержать ход истории. При этом он «признавал безнадежность реакционных принципов и неотвратимость революции» [12].

Бердяев искал предшественников Леонтьева, тех кто придерживался с ним одних взглядов или оказал на него большое влияние. Так Бердяев сравнивает взгляды Леонтьева и Герцена: «одинаково восстают они против буржуазного мира и хотят противопоставить ему мир русский» [13], многие взгляды о Европе Леонтьев почерпнул именно в работах Герцена, которого очень ценил. Вообще, Бердяев отмечает, что как раз обличение буржуазности Запада – это традиционно-русский мотив у Леонтьева. И этот момент объединяет славянофилов, Леонтьева и Герцена [14].

Часто сравнивают теорию исторических типов Леонтьева и Данилевского. И оценка со стороны русских мыслителей и здесь не была однозначной. Так Бердяев считал, что Леонтьев «во много раз выше Данилевского, он один из самых блестящих русских умов. Если Данилевского можно считать предшественником Шпенглера, то К.Леонтьев предшественник Ницше» [15].

Многие отмечали близость идей Леонтьева – Ницше. Тот же Н.А.Бердяев неоднократно писал о том, что Леонтьев предвосхитил Ницше, сформировав особое миросозерцание, так называемый «эстетический аморализм». Ему вторит литератор А.А.Закржевский, который видел в Леонтьеве человека Запада, считая, что «ницшеанство» присутствовало в его взглядах даже в большей степени, чем в работах самого Ницше. Еще более категоричен философ С.Л.Франк, издавший в Германии в 1928 г. статью «К. Леонтьев – русский Ницше». Сходство идей Леонтьева и Ницше отмечали богословы С.Н.Булгаков и Г.В.Флоровский. У Ф.Ф.Куклярского есть работа с характерным названием «К.Леонтьев и Фр.Ницше как предатели человека», охарактеризованную В.Розановым – одним из последователей Константина Николаевича - как лучшая в русской литературе оценка Леонтьева.

Но в сближении Леонтьева и Ницше далеко не так все просто - они расходятся в самом главном, принципиальном для Леонтьева вопросе – отношения к христианству. И по этому критерию сопоставлять их невозможно. Сторонниками сближения взглядов Леонтьева и Ницше из либерального лагеря религиозность Леонтьева объявлялась вымышленной, варварской, иезуитской да и попросту его православие всерьез не рассматривалось [16]. Об этом несоответствии писал еще в 1912 году друг и издатель К.Леонтьева протоирей Фудель [17].

Вставал вопрос – считать ли Леонтьева вообще философом. Бердяев не раз указывал на отсутствие у Леонтьева способности к метафизике, что он именно «натуралист и эстет, первый русский эстет» [18]. И, таким образом, относил Леонтьева к началу ХХ века, где он якобы был бы гораздо более «своим», чем во второй половине XIX. В этой связи показательно как отметил Константина Николаевича Н.О.Лосский в своей «Истории русской философии», вышедшей в 1951 году в Англии. Вернее сказать, он Леонтьева просто «не заметил», уделив в своем 550-страничном исследовании (первом масштабном исследовании о русской философии) К.Н.Леонтьеву ровно семь (!) строк. Он отметил, что Леонтьев не принадлежал к славянофилам, но, тем не менее «ему было суждено стать выразителем идей вырождающегося славянофильства» [19].

Так же как до сих пор остается открытым вопрос – можно ли считать идеи Константина Леонтьева православными, так же нет ответа – а можно ли считать его идеи вообще русскими?

«Во всяком случае, в истории русского национального сознания К.Леонтьев занимает совсем особое место, он стоит в стороне. В его мышлении есть что-то не русское. Но тема о России и Европе для него основная» [20].

Интересно, откуда появился сам мотив противопоставления русского мыслителя Леонтьев идеи русскости. Леонтьев категорично высказывался против «племенной политики» и любого национализма, не верил в избранность русского народа, и не считал возможным изменять православие в угоду новым идеям мыслящей России.

Бердяев отмечал, что ему чужда «русская идея братства людей и русское искание всеобщего спасения, ему чужда русская человечность» [21]. Или в другом месте: «Вся мысль его есть эстетическая реакция против русского народничества, русского освободительного движения, русского искания социальной правды, русского искания Царства Божьего» [22].

Г.Флоровский говорит о том, что неверно считать К.Леонтьева выразителем русского православия, его идеи скорее западные – латинские: «Для Леонтьева очень характерно, что с «Теократией» Влад. Соловьева он готов был и хотел бы согласиться, очень хотел бы себя открыто объявить его учеником, и к католичеству его влекло…» и «в эстетизме Леонтьева чувствуются скорее западные, латинские мотивы» [23].

Флоровский, противопоставляя Леонтьева святоотеческим традициям русской церкви, находит общее у Леонтьева не только с идеями Реформации, с Карлом Бартом, Ницше, но и с язычеством.

Леонтьев противопоставляется даже В.Розанову, который считается одним из его последователей. «Розанов думает, что русскому народу не свойственен пафос величия истории, и в этом он видит преимущество перед народами Запада, помешанными на историческом величии. Лишь один К.Леонтьев думал иначе, чем большая часть русских, и во имя красоты восстает против человечности» [24].

Не раз Леонтьев противопоставлялся и Толстому. Бердяев указывает, что отношение к культуре было «полярно противоположным полюсом толстовства и народничества» [25]. В идеях Леонтьева русский дворянский культурный слой как бы защищает свое право на привилегированную роль, с чем, конечно, не мог согласиться Толстой. Леонтьев резко полемизировал и с Толстым и с Достоевским и, пожалуй, никто из исследователей не смог более детально и проработано рассказать о разности их позиций, чем он сам.

Противопоставляются также Леонтьев и В.Соловьев и, в первую очередь по моральным установкам и по отношению к православию. Бердяев указывал на моральный дуализм Леонтьева (для общества и личности) и, напротив, отмечая стремление Соловьева к осуществлению христианской правды для личности и общества. При этом и сам Бердяев, и С.Франк, и В.Розанов отмечали влияние Соловьева на Леонтьева, их разрыв произошел как раз вследствие высказанных Соловьевым идеи о реформации русской церкви. Хотя, по мнению Н.Бердяева, даже после разрыва идеи Соловьева продолжали влиять на Леонтьева [26].

Н.Бердяев и Лосский противопоставляют пассивную эсхатологию Леонтьева – активной Н. Федорова, считая, что за ней будущее. В вопросах «религии страха» в противовес «религии любви» Леонтьев противоположен всем русским богословам конца XIX – первой половины ХХ века, в том числе и М.Тарееву. Русским мыслителям хотелось новой обновленной религии – антропологической и космологической, в противовес тяжеловесному монашески-аскетичному православию Леонтьева [27].

Спор Леонтьева с Достоевским и Толстым нельзя назвать типичным для русской мысли. И потому – он стал для русских философов очень интересным аргументом в споре о непротивлении злу насилием, о роли гуманизма и т.д.

Так Г.Флоровский отмечал, что «разногласие Леонтьева с Достоевским не было их личным спором и столкновением. Здесь встал типический и основной вопрос, которым тогда и тревожилась русская совесть. Это был вопрос о религиозном действии» [28].

В связи с этим же спором Бердяев находит свою точку оценки: «Достоевского все же можно назвать христианским гуманистом в сопоставлении с христианским или, вернее, лжехристианским антигуманизмом К.Леонтьева» [29].

Г.П.Федотов противопоставлял Леонтьева всей гуманной традиции русской литературной «почвы»: «Самарин, Островский, Писемский, Лесков, Забелин, Ключевский и множество других. Все они – почвенники – слишком коренятся в русском народном быте или в исторической традиции. Поэтому гораздо легче византинисту-изуверу Леонтьеву войти в Пантеон русской интеллигенции, хотя бы одиночкой – демоном, а не святым, - чем этим гуманнейшим русским людям» [30]. Он объяснял это беспочвенностью русской интеллигенции.

Интересно, что в ХХ веке, мало кто спорил с правильностью идей Леонтьева, мало кто не отмечал, что Леонтьев жестко высказал многие вещи, которые до него не решались говорить с такой прямотой [31]. Бердяев отмечал в Леонтьеве «большое бесстрашие мысли, и он решился высказать то, что другие скрывают и прикрывают» [32]. Он один решается признаться, что он не хочет правды и справедливости в социальной жизни, потому что она означает гибель красоты жизни. Леонтьев был важен тем, что до последней крайности обострил противоречие исторического христианства, конфликт евангельских заветов с языческим отношением к жизни в мире, к жизни обществ.

Но его идеи – о натурализме истории, о равнодушии природы – не просто противоположны основному течению гуманизма, но были просто по-человечески противны русским мыслителям. Так Бердяев, рассуждая об антигуманизме идей Леонтьева, говорит: «В отличие от большей части русских людей, он любил мощь государства. Для него нет гуманных государств, что может быть и верно, но не меняет наших оценочных суждений» [33]. Отмечая справедливость многих идей Леонтьева и даже их гениальность, сердцем Бердяев на стороне идей, может быть, менее правильных, но более «душевных». «К.Леонтьев гораздо вернее понимал действительность, чем славянофилы, имел более острый взгляд, но славянофилы безмерно выше и правее его по своим нравственным оценкам и по своему идеалу» [34]. Или известно его высказывание: «следовать за Леонтьевым нельзя, его последователи делаются отвратительными» [35].

Также важна для русских мыслителей проблема соотнесения понятий «культура» и «цивилизация». Тем более что тогда уже были известны идеи не только Ницше, но и Шпенглера. И здесь для них было важно, что именно русский [36] философ первым – задолго до европейцев, поставил вопрос о кризисе культуры [37].

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMCA-PRESS, 1955 г. – М.: Наука, 1990. – 224 с.

2. ВЕХИ Сборник статей о русской интеллигенции. – М.: Новое время, 1990. – 218 с.

3. Лосский Н.О. История русской философии. – М.: Высш.шк., 1991. – 559 с. Пер. изд.: Lossky N.O. History of Russian Philosophy. International Universities Press. – New York,1951.

4. О России и русской философской культуре. Философы послеоктябрьского зарубежья. – М.: Наука, 1990. – 528 с.

5. Репников А.В. К истории взаимоотношений В.В.Розанова и К.Н.Леонтьева // Незавершенная энтелехийность: отец Павел Флоренский, Василий Розанов в современной рефлексии: Сб. ст. – Кострома, 2003. – С. 249 – 258.

6. Pro et contra: Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследователей, 1891-1917 гг. Антология: в 2 кн. / Северо-Запад. Отд-ние Рос. Академ. образования, Рус. христиан. Гуманит. ин-т; Отв. Ред. Д.К.Бурлака. – СПб.: Изд-во Рус. христиан. Гуманит. ин-та, (Русский путь).

7. Доступно на: www.vehi.net/berdyaev/leontev, свободный.

 

Примечания

 

1. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. Впервые издано в Париже в 1971 г. Здесь: О России и русской философской культуре. Философы послеоктябрьского зарубежья. – М.: Наука, 1990. – С.84.

2. Там же. – С.100.

3. «ВЕХИ» – сборник статей Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова, М.О.Гершензона, А.С.Изгоева, Б.А.Кистяковского, П.Б.Струве, С.Л.Франка о русской интеллигенции. Был выпущен в России в 1909 году. В нем рассматривалась роль русской интеллигенции в революции 1905 года. Сборник был не принят большей частью российской интеллигенции, причем, всеми партийными направлениями – от кадетов до большевиков.

4. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.84.

5. Там же. – С.86.

6. «К.Леонтьев признает хомяковское православие не настоящим, слишком либеральным и модернизированным и будет противопоставлять ему аскетически-монашеское, суровое, византийское, афонское православие. Славянофильская социология, как и славянофильское богословие, прошла через гуманизм. Хомяков был решительный противник смертной казни жестоких наказаний, вряд ли он мог примириться с идеей вечных адских мук. В этом он – очень русский. /…/ У русских и, может быть, только у русских есть сомнение в справедливости наказаний. И это, вероятно, связано с тем, что русские – коммюнотарны, но не социализированы в западном смысле, т.е. не признают примата общества над человеком». См.: Там же. – С.87.

7. Там же. – С.100.

8. «После К.Леонтьева нельзя уже вернуться к прекраснодушному славянофильству». См.: Там же. – С.102.

9. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Впервые опубликовано в Париже в 1937 г. Здесь: О России и русской философской культуре. Философы послеоктябрьского зарубежья. – М.: Наука, 1990. – С.349.

10. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. – С.352.

11. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.154.

12. Там же. – С.225.

13. Там же. – С.97.

14. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – С.29.

15. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.100.

16. «В то же время нельзя не заметить, что Леонтьева и Ницше разделяло именно отношение к религии. Для последнего христианская религия – это яд, отравивший Европу и принесший в нее «рабскую мораль», это бунт «неполноценных», слабых людей против сверхчеловека подобного в своих порывах сильному зверю. Для Леонтьева нравственный кризис человечества, в том числе и европейцев, был следствием забвения христианских идеалов». См.: Репников А.В. К истории взаимоотношений В.В.Розанова и К.Н.Леонтьева. – С.250.

17. «Не знаю, лестно или нет было бы для самого К.Леонтьева такое сближение, но думаю, что ему, смиренному послушнику оптинских старцев, и не снилось, что когда-либо в нем найдут тождество с ярым антихристианином Ницше». См.: Фудель И. прот. Судьба К.Н. Леонтьева. К.Н. Леонтьев: Pro et Contra. – Т.1. – СПб., 1995. – С.251.

18. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.101.

19. Лосский Н.О. История русской философии. Впервые: Lossky N.O. History of Russian Philosophy. International Universities Press. New York – 1951. – С.100.

20. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.102.

21. Там же. – С.125.

22. Бердяев Н.А. Константин Леонтьев Очерк из истории русской религиозной мысли. Впервые опубликовано: Бердяев Н. Константин Леонтьев. – Париж: YMCA-Press, 1926. Здесь по: http://www.vehi.net/berdyaev/leontev, свободный.

23. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. – С.346.

24. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.124.

25. Там же. – С.167.

26. «Под конец жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл.Соловьева, К.Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и стоял за социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из любви к справедливости и желания осуществить правду, сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты прошлого.» См.: Бердяев Н.А. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли.

27. Новым в творческой религиозной мысли, столь отличной от мертвящей схоластики, было ожидание, не всегда открыто выраженное, новой эпохи в христианстве, эпохи Св. Духа. Это и есть более всего русская идея. Русская мысль – существенно эсхатологическая, и эсхатологизм этот принимает разные формы». См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.224.

28. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. – С.352.

29. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.121.

30. Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции. Впервые опубликовано в парижском журнале «Версты» (1926. №2) Здесь по: О России и русской философской культуре. Философы послеоктябрьского зарубежья. – М.: Наука, 1990. – С.409.

31. «Смелость и радикализм мысли К.Леонтьева в том, что он осмеливается признаться в том, в чем другие не осмеливаются признаться». См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века. – С.124.

32. Там же. – С.168.

33. Там же.

34. Там же. – С.173.

35. Там же. – С.155.

36. «Нужно отметить, что русские задолго до Шпенглера делали различие между «культурой» и «цивилизацией», и они обличали «цивилизацию», даже когда оставались сторонниками «культуры». Это различие по существу, хотя и в другой терминологии, было у славянофилов, у Герцена, у К. Леонтьева и многих других». См.: Там же. – С.158.

37. «Тема о судьбе культуры была им /Леонтьевым/ очень остро поставлена. Он предвидел возможный декаданс культуры, он многое сказал раньше Ницше, Гобино, Шпенглера». См.: Бердяев Н.А. Константин Леонтьев Очерк из истории русской религиозной мысли.

 

 

М.Д. Корнеева, Ставропольский госуниверситет, доцент