События августа 1991 года и их роль в становлении

Системы современной партийной прессы

Три августовских дня 1991 года навсегда вошли в историю России. Попытка отстранения М.С.Горбачёва с поста Президента СССР, предпринятая Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП), для кого-то стала последним шансом спасти Великую империю, для кого-то восстанием хунты, которое разбилось о народное сопротивление.

В те августовские дни прессу можно условно разделить на два лагеря: те, кто хотя бы официально, был на стороне ГКЧП, и тех, кто выступил против. Противоположные точки зрения, критика в адрес друг друга уже и раньше откровенно звучала со страниц прессы – таково одно из главных завоеваний гласности. Но во время августовского путча ситуация накалилась до предела.

Есть точка зрения, что если бы не пресса, в 1991 году не произошел бы путч. За несколько дней до путча влиятельная газета «Московские новости» опубликовала последний вариант проекта Союзного договора. Это был строго секретный документ. Однако, предваряя публикацию, газета отметила, что общественное обсуждение такого документа должно начаться как можно раньше. Документ позволял увидеть, что речь идет о ликвидации СССР в его прежнем виде и образовании нового конфедеративного государства – Союза советских суверенных республик. На следующий день проект опубликовали все главные газеты. Публикация союзного договора послужила поводом для срочного образования ГКЧП.

Сами путчисты отчетливо понимали, каково было влияние прессы на тот момент в обществе. Уже второе постановление ГКЧП целиком посвящалось прессе и предписывало временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских городских областных общественно – политических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь».

Двадцатого августа 1991 года официально вышли только эти центральные газеты. Каждая из них опубликовала целый ряд документов ГКЧП: обращение к советскому народу, заявление советского руководства, обращение к главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН, заявление председателя верховного совета СССР, постановление № 1 (сообщало о введении чрезвычайного положения и учреждении ГКЧП). В то время, когда в редакциях разрешенных к выходу газет верстали официозы ГКЧП, коллективы запрещенных изданий создавали свою «Общую газету». Из-за отсутствия собственных полиграфических мощностей газету удалось напечатать только 30 тысячным тиражом. Но отсутствие достаточной информации, запрет на выход многих центральных изданий породили небывалый интерес к газете. На информационных досках активисты расклеивали ее полосы и выстаивались очереди желающих их прочесть.

Активно выражала свою оппозиционную ГКЧП точку зрения газета «Московские новости», одно из самых влиятельных изданий начала 90-х. Первый легальный номер «Московских новостей», после постановления № 2 ГКЧП, вышел 24 августа 1991 года. Газета четко разделила всех участников конфликта на два противоположных лагеря: мы и они. «Мы – народ, измученный, доведенный до края, но не предавший самого себя. Они – властолюбцы, желающие править нами и готовые ради этого проехать гусеницами по телам людей».

Стоит отметить, что запрещенная пресса выступила намного ярче, без замалчиваний, четко обозначила свою позицию. В истории прессы произошел интересный парадокс: газетам, которых как бы и не было в тот период, удалось сказать больше и большему числу людей, чем официальным изданиям.

По-разному сложилась судьба газет партии, переживших путч 1991 года. К примеру, «Правда» превратилась из органа ЦК КПСС в общеполитическую газету. Обновленная газета вышла с заявлением коллектива редакции газеты на первой полосе: «В минувшие дни наша Родина оказалась на краю пропасти. Группа лиц, облеченных властью, предприняла антиконституционные действия – попытку государственного переворота и тем самым предала интересы народ».

В письме к читателям «Советской России», опубликованном в газете от 3 августа 1991 года, его авторы не преминули отметить, что в первый же день работы внеочередной сессии Верховного совета СССР коллектив редакции отправил обращение к Верховному совету СССР, Президенту СССР М.С.Горбачеву, Президенту РСФСР Б.Н.Ельцину, в котором «решительно осудил попытку антиконституционного переворота, предпринятую авантюристами».

После путча 1991 года «Московская правда» – ранее орган городского комитета партии и Моссовета – прервала предыдущую нумерацию, и вышла к читателям с первым номером, с номером «который мы делаем сами, не чувствуя мудрого взора сверху, – пишет новый главный редактор издания Шод Муладжанов. Прежнего учредителя МГК КПСС сменил новый – профсоюзная организация редакции. «Теперь мы свободны, – пишет редактор, – И это словно шаг из полумрака на солнечную поляну. Не сразу глаза привыкают к солнечному свету, не сразу видишь все по-настоящему. Не судите строго: помощь сейчас будет важнее и эффективнее».

Несомненно, после августовских событий пресса стала иной. На наш взгляд, уже к 1991 году у демократической прессы были достаточные условия для того, чтобы вырабатывать самостоятельную точку зрения, в коллективах появились молодые журналисты, чье профессиональное становление проходило в перестроечное время, в период гласности. Сработала и историческая память: почти век назад в России зарождалась многопартийная система печати. Просуществовав соврем недолго, она, тем не менее, заложила традиции российской многопартийной политической журналистики. В 1991 году у российской прессы был период действительного влияния на политические события страны, как показывает последующие годы, краткосрочный, но именно в это время закладывались основные тенденции развития прессы последующих лет.

Пример освещения событий 1991 года интересен и для поиска ответа на вопрос: что есть пресса политических партий и какова ее роль в политической жизни страны? В августе 1991 года пресса разделилась на два противоположных лагеря, на «мы и они», пользуясь лексикой «Московских новостей». На одной стороне оказались издания формально партийные, на другой – опять же формально, не имеющие никакого отношения к политическим партиям. Однако в решающий момент непартийные защищали свои политические интересы яростно и беспощадно, тогда как некоторые партийные пытались сохранить трезвую голову, максимально отстраниться от схватки. С другой стороны, мы привели пример изданий, которые после августовских событий перестали быть формально партийными изданиями. Однако со временем «Правда» приобрела и официальный статус органа КПРФ, «Советская Россия» – один из самых ярых сторонников партии, не являясь официально ее изданием, а «Московская правда» потеряла столь явный интерес к политике, превратившись по типу в классическую городскую газету. Этот пример, взятый из недавно пережитого прошлого нашей прессы, четко иллюстрирует недостаточность классифицирующего признака «учредитель» при определении принадлежности издания к партийной прессе, и показывает важность рассмотрения политических позиций издания и исторического контекста его развития.

Ю.Х. Сагдеева, компания «Альт-телеком Казань», тренинг-менеджер

 

Трансцендентность бытия в философии

Дмитрия Мережковского

 

В конце XIX – начале XX века Русская православная церковь переживала кризис. Со времен Петра Великого она находилась под бдительным надзором светской власти. Постоянное вмешательство государства в дела церкви привело к замене духа свободы и творчества все разъедающим духом бюрократизма. Жизнь церкви остановилась в своем развитии, была сведена к закостенелой обрядовости. Вместе с государством церковь боролась с сектантством и атеизмом, при помощи цензуры вмешивалась в культурную жизнь общества, замедляя развитие литературы, науки и искусства. Всё это отталкивало интеллигенцию от церкви. Под влиянием материалистических идей, распространившихся в России во второй половине XIX века, часть образованного общества утратила веру в Бога, а другая часть вынуждена была искать выход своему религиозному чувству вне официальной церкви.

Мережковские считали, что необходимо преображение церкви; отделение ее от государства, необходима новая, жизненная, единая Невидимая Церковь, которая заменит Видимую Церковь. К ней должен быть пройден путь; для прохождения этого пути должно быть вечное Пришествие – нахождение Христа на земле. Мечта Мережковского – мечта о создании на земле царства Божия, Теократии, сущность которой сводится к тому, что на земле может быть только власть, установленная Богом. Три ныне существующие Церкви – Католическая, Протестантская и Восточная Православная – должны соединиться. Таким образом, они положат начало вечному Миру на земле, объединив все человечество. Мережковский разработал теорию «Третьего Завета» выделив три стадии в религиозном развитии человечества (три фазы в истории человечества и его будущего) – «Три Ипостаси» – соответствуют трем Заветам: Бога Отца, Бога Сына, Бога Святого Духа. Мережковский различал три фазы в истории человечества прошлого, настоящего и будущего. Три фазы, три различных царства: Царство Бога Отца Создателя – Царство Ветхого Завета; Царство Сына, Иисуса Христа – Царство Нового Завета; и Царство Святого духа, Вечной Женщины–Матери – Царство Третьего Завета, которое откроется человечеству будущего.

В Царстве Ветхого Завета произошло откровение силы и власти Бога как истины. Во время первого этапа господствовала религия, отражавшая первичное неосознанное единство Бога – Объекта, и Человека – Субъекта. О смысле истины впервые тогда поведал Бог – Отец, и люди зафиксировали его откровения в «Ветхом Завете».

В Царстве Нового Завета произошло откровение любви как истины. Произошел переход человечества из Царства Бога – Отца, в Царство Бога – Сына. Иисус Христос дал людям «Новый Завет», в котором он открыл смысл истины более подробно, нежели это сделал его Отец. Кроме того, на новом этапе истории произошло утверждение личности каждого человека, тогда как на первом этапе утверждалась Единая Абсолютная Личность – Бог.

Царство Третьего Завета проявит себя в любви как свободе. Третье и последнее Царство, Царство Третьего Человечества, разрешит все ныне существующие конфликты и противоречия, в таинственном и чудесном слиянии Неба и Земли. Тайна Земли и Неба, плоти и духа, найдет свое разрешение в Святом Духе – союзе Земного и Небесного, воплощенном Девой–Богоматерью. Святой дух принесет искупление миру, открыв перед человечеством новую жизнь в гармонии, мире и любви. Царство Третьего Человечества разрешит все настоящие антитезы – пол и аскетизм; индивидуальность и общественность; рабство и свободу; атеизм и религиозность; ненависть и любовь. Трое в Одном претворяться в реальность, и христианство найдет в этом претворении свое окончательное завершение. Бог Отец и Бог Сын соединятся в Святом духе, в вечной Женственности – материнстве. Дух, соединив Отца и Сына, соединит Небо и Землю.

Целью всего всемирного развития, по мысли Мережковского, является конец человечества и мира в их настоящей форме через Второе Пришествие Христа Как Трех в Одном. Он соединит человечество в любви и гармонии, как в одной семье. В этот момент духовной эволюции человечества возникает апокалиптическая Церковь не как храм, а как новое переживание Бога в человеческом сознании и человеческой душе. Во имя ускорения этого процесса три ныне существующие Церкви трех высших апостолов – Петра, Павла и Иоанна – должны соединиться, чтобы оживить веру и придать силы существующей Церкви. Новая, любящая и жизнеспособная Церковь, основанная на внутреннем переживании человеком Христа, будет единой апостольской и истинно всемирной Церковью.

Все заключается именно в этом Соединении трех Церквей. Новая, живая и жизнеспособная Церковь, в основании которой будет лежать внутреннее ощущение человеком Иисуса Христа, будет единственной, настоящей, всеобщей Церковью Третьего Завета. Задача будущей Церкви – открыть тайну Святой Троицы. Власть Иисуса это власть новой, всеобщей любви; любовь это основа нового, общественного устройства Царства Божьего на земле, Теократии.

Настаивая на значении Троицы, Мережковский надеялся пробудить в человеке стремление к Трем в Одном, отраженном во всех аспектах жизни на земле. Мережковский искал духовной метаморфозы человека, что бы приготовить его к Третьему Царству. В этом процессе человек должен познать сердцем, что Бог это Святой Дух и Святая Плоть и что Христос это одновременно Отец и Святой Дух, Трое в Одном: «Я и Отец Одно» [1]. Христос может быть только в одном единстве с Отцом и святым духом, в единой нерасторжимой сущности. Как говорит Гиппиус, «Церкви Христовой, только Христовой, начинающейся Христом и кончающийся Им Одним, – быть не может, потому что Христос только там, где Отец и Дух, что полнота: истинная Церковь и есть полнота... Церковь, соединениеотдельно верующих, подлежит воплощению лишь в пришествии Духа, Которого пошлет Сын, и Который «будущее возвестит нам» [2].^. Христос – Личность, олицетворяющий любовь, истину, жизнь и путь к Церкви.

России в возможном спасении человечества была уготована особая роль. Эта роль определялась, по Мережковскому, положением России, стоящей как бы на грани двух миров – Востока и Запада. (Здесь видна явная перекличка с Бердяевым). Запад виделся Мережковскому захлестнутым волной мертвого, удушающего позитивизма, от которого спасало лишь слабеющее христианство. А Восток – уже побежденным и убежденным проповедями умеренности, середины, растворения личности в целом и т.д. Он даже повторял слова, сказанные А.Герценом о восточной цивилизации: «мещанское болото». Вывод Мережковского был однозначен: «Китайцы – совершенные желтолицые позитивисты, европейцы – пока еще не совершенные белолицые китайцы» [3]. Вот почему Россия, не принадлежащая ни к одному из этих миров, могла бы, по его мнению, избежать «мещанской» участи и встать на путь религиозного обновления. (Любопытно, что еще одну страну Мережковский видел «выпавшей» (хотя и по–другому, чем Россия), как из восточных, так и из западных схем развития – Америку: «тут крайний Запад сходится с крайним Востоком», – замечал он.)

Кроме того, Мережковский был убежден, что Православная Церковь гораздо свободнее внутренне, чем Католическая. В его глазах эти две Церкви были глубоко различны по своей структуре и по содержанию: «Существенное и главное отличие этих двух формул – католической: «церковь превращается в государство», а православной: «государство превращается в церковь» – вытекает не из идеи государства, содержание которой в обоих одинаково–языческое, – и даже не из внешнего отношения государства к Церкви, а лишь из внутреннего мистического содержания самой Церкви, из противоположности двух Ликов Христовых, лежащих будто бы в основе обоих церквей, Восточной и Западной» [4].

«Три в Одном» понималось Мережковским, как единственность и множественность в одно и то же время. Он считал ошибкой католиков отрицание множественности, а ошибкой протестантов: отрицание единства. «И Католическая и Протестантская Церкви включают в себя только половину всей истины» [5]. Эти полуистины, множественность и единственность, говорил Мережковский, будут соединены Вселенской Церковью – в «Третьем Завете».

Затем у него возникает мысль о том, что старый мир должен быть разрушен, и, для того чтобы приблизить «Третий Завет», необходимо революционное преобразование мира. Он носится с идеей религиозного, богословского обоснования революции. Грядет царство хама... «Грядущий Хам» — одно название этой книги Мережковского уже заслуживает внимания. Хамство в его устах было синонимом бездуховности (материализма, позитивизма, мещанства, атеизма и т.д.), а отнюдь не социальной характеристикой. Учитывая горький опыт ХХ века, удивительно пророчески звучат слова Мережковского: «Одного бойтесь – рабства худшего из всех возможных рабств – мещанства и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть черт, – уже не старый, фантастический, а новый, реальный черт, действительно страшный, страшнее, чем его малюют, – грядущий Князь мира сего, Грядущий Хам» [6].

Страх перед смертью, перед неизвестностью, страх перед тем, что находится за пределами земного мира, определяет жизнь человека. Он ищет спасения и успокоения в религии или в науке. Страх перед смертью бесконечно усиливается от осознания человеком своего одиночества. В любви, в общении с людьми оно преследует человека, не дает забыть о себе. Но, если Ницше рассматривал одиночество как привилегию для избранных, людей, переступивших грань добра и зла, то Мережковский воспринимал его как удел всех людей. Для Мережковского одиночество было в равной мере результатом стремления человека к свободе и следствием кризиса современного ему общества, когда, как он считал, человеческий язык утратил коммуникативную функцию, и общение между людьми нарушилось; слова перестали отражать правду, утратили смысл, и потому самые сокровенные чувства человека оставались невысказанными. В современном обществе, полагал Дмитрий Мережковский, переживающем языковой кризис, человеку невозможно выразить чувство любви. Когда люди пытаются это сделать, они фальшивят. Но, несмотря на то, что человечество обречено на вечное одиночество, Гиппиус и Мережковский всегда настаивали, что любовь от этого не перестает быть лучше или хуже; любовь – выше всего в человеческой жизни: она выше рассудительности, выше разума, даже выше веры. Любовь всегда права. Любовь – это благостный дар Бога громадного этически религиозного значения: пройдя через хаос человеческих взаимоотношений, со всей их сложностью, порочностью, пассивностью и ложью, она способна возвысить человека до Бога, до Небес; ввести его любовь в сияющий Божественный круг. Любовь, везде и всегда, сильнее смерти, потому что Любовь – это мистическое отражение Вечности, «единости». Любовь – это основа Царства Божия на земле, по мнению Мережковского. Дмитрий Сергеевич выделил три типа любви.

Первый тип – любовь, испытываемая человеком к человеку. Она носит деструктивный характер. Ее Мережковский характеризовал при помощи понятий «Любовь» и «Вражда», которые использовал Ницше для того, чтобы вывести человека за пределы добра и зла. Но у немецкого философа любовь и вражда были великим торжеством над христианством, выходом в мир иной, а в понимании Мережковского эти два противоположных чувства соединялись в каждом обычном человеке. Противостояние любви и вражды, утверждал он, длится с глубокой древности. Любовь лишает человека свободы, и он перестает быть личностью. Она способна превратить человека в раба, если он слаб духом, или, если он сильный духом, в тирана. Такая любовь превращает жизнь двух людей в бесконечную борьбу, где сходятся воедино жестокость и наслаждение, стремление одного властвовать, а другого – обрести утраченную свободу.

Второй тип любви по классификации Мережковского – любовь к себе, третий – любовь к Богу. Именно они формируют личность. Бог, абсолютная свобода является структурирующим элементом этих двух типов любви. Любить себя до конца, утверждал Мережковский, до последнего предела – это означает любить себя не для себя, а для Бога. Любовь к себе и любовь к Богу соединяют в человеке дух и плоть. Они превращают человека в цельную натуру, наделенную возможностью творить – в Сверхчеловека, который может реализоваться либо в действии, либо в созерцании, разрушая старую жизнь, создавая новую. Любовь к себе и любовь к Богу, соединенные вместе, представляют для человека единственную возможность преодолеть одиночество. Полюбив Бога и себя в Боге, человек сможет полюбить и людей. Мережковский приходит к заключению, что Бога можно любить только в человеке; можно любить человека только в Боге; любовь ко Христу, Богочеловеку, есть последнее соединение любви к Богу с любовью к человеку. Христос – это живая реальность, символ жизни и правды, жизнерадостная и жизнеутверждающая любовь к живому космосу, ко всему человечеству. Христос – это дух и плоть человечества; люди – Его создание.

Вера – другой чрезвычайно важный компонент в религиозной философии Мережковских. Любовь не замена вере: можно верить в Бога, но не любить. В своем знаменитой статье: «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», Мережковский утверждает, что без веры в Божественное происхождение мира не может быть на земле ни красоты, ни справедливости, ни поэзии, ни свободы. Сфера свободного и Божественного идеализма совершенно необходима для жизни человека на земле.

По его мнению, настоящая вера связана со страданием. На пути к ней человек должен пройти все испытания судьбы. Только через страдание он может понять свою собственную реальность; только страдание способно привести к гармонии духа и плоти. Если человек противится страданию, он еще не готов к Царству Божьему на земле. Как и Владимир Соловьев, Мережковский придерживался мнения, что внутренняя борьба человека представляет собою фазу в человеческой эволюции, часть мирового процесса и общее единоборство против не существования. Страдание приносит человеку самопознание, которое, в свою очередь, приводит к его нравственному и духовному совершенству, к Христу и к вере.

Для Мережковского было очевидным, что каждый человек должен стремиться сблизиться с народом, носителем подлинной веры в Бога, служить ему, используя свой талант, и страдать за него. Мережковский, в своей теории, выводил человека за пределы общества и рассматривал его как самостоятельную величину, но в отличие от Ницше, переоценка ценностей у Мережковского не имела антирелигиозной направленности. Бог всегда занимал важное место в его картине мира. Бог даровал человеку свободу выбора – погибнуть или спастись. Завершится ли этот процесс абсолютным отрицанием или достижением высшей ступени человеческого Бытия – абсолютным утверждением – это зависит всецело от силы и интенсивности воли человека и от ее связи с всеобщей, Божественной волей.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Крайний Антон (Гиппиус З.) Литературный дневник: 1889–1907. – СПб., 2001. – С.160.

2. Там же.

3. Мережковский Д.С. Грядущий Хам. Чехов и Горький. – М., 2001. – С.28.

4. Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. – М., 1991. – С.103.

5. Там же. – С.130.

6. Мережковский Д.С. Грядущий Хам. Чехов и Горький. – М., 2001. – С.30.

 

 

Е.В. Сергеев, Казанский госуниверситет, выпускник

 

Николай Новиков в поисках