Глобализация и судьба национального государства

Существует широко распространенное мнение, что глобализация ведет к утрате политической власти и влияния национальными государствами, которые, согласно формуле Д. Белла, становится слишком маленькими для больших житейских проблем и слишком большими -для маленьких [5]. Наиболее радикальные приверженцы глобализации даже называют нации-государства «ностальгическими фикциями» и утверждают, что «сама эпоха национальных государств близка к своему концу... Вполне вероятно, что возникающий постнациональный порядок окажется не системой гомогенных единиц (как современная система национальных государств), а системой, основанной на отношениях между гетерогенными единицами (такими, как некоторые социальные движения, некоторые группы интересов, некоторые профессиональные объединения, некоторые неправительственные организации, некоторые вооруженные образования, некоторые юридические структуры)» [6].

Считая, что «гражданство» в традиционном его понимании (как гражданство в рамках национального государства) дестабилизировано процессами глобализации, исследователи утверждают, что для современного общества характерно «экономическое гражданство», которое «представляет собой концентрацию экономических прав, давая их обладателям определенную власть и возможность требовать отчет о деятельности государства. При этом субъектами этого нового гражданства являются не граждане, а фирмы и рынки, в особенности глобальные финансовые рынки, соответственно локализуется это гражданство не в индивидуумах, не в гражданах, а в глобальных экономических акторах» [7].

Возможности нации-государства подрываются такими проявлениями транснациональности и глобализма, как формирование международных финансовых рынков, интернационализация бизнеса и капитала, появление глобальных открытых информационных сетей, самоопределение новых наций, резко увеличившаяся мобильность населения, неделимый характер многих угроз безопасности, глобальные проблемы современности и т. д. Транснационализация и виртуализация финансового рынка, во-первых, облегчают возможности сокрытия капитала от контроля государства и дают возможность получения прибыли, обусловленной особенностями той или иной территории (к примеру, более низкими налогами на прибыль). Возросшая мобильность капитала, во-вторых, оказывает влияние на рост власти самого капитала. В-третьих, значительная часть национальной политики попадает в зависимость от международных финансовых рынков. По мнению экспертов, экономическая мощь отдельных государств и политико-экономическая эффективность их правительств связаны со спекуляциями на международных валютных рынках, о чем, в частности, говорит опыт восточноазиатских «тигров».

Возникает парадоксальная ситуация: глобализация одновременно повышает требования к политике национального государства и сужает его возможности. Стремясь обеспечить конкурентоспособность «своих» ТНК, сохранить в стране капитал и рабочие места и привлечь новые инвестиции, правительства снимают с них социальную ответственность и тем самым способствуют снижению реального уровня заработной платы, сокращают социальные программы, разрушая в Европе знаменитое «социальное государство», и проявляют недопустимое в условиях глобализации невнимание к вопросам защиты окружающей среды. Ключевой проблемой становится слабая управленческая способность государства, определяемая как способность

государственных организаций формулировать всеобщие правила и внедрять их в политику, управление, экономику и общество с минимальными отклонениями от политических намерений. Для посткоммунистических стран Всемирный банк добавляет к этому отсутствие гарантий прав собственности, нестабильность правительства, непредсказуемость государственного законодательства, зависимость судей от исполнительной власти, высокий уровень коррупции. В то же время еще никогда капитал не был до такой степени освобожден от социальной ответственности и обязательств перед обществом и государством.

Таким образом, закон прибыли подрывает устои национального государства, которое, в свою очередь, вынуждено постоянно заниматься «экономической политикой», однако национальное государство — это и основа существования либеральной демократии. Опыт свидетельствует, что действует отрицательная корреляция как между падающей управленческой способностью государства и экономической эффективностью, так и между падающей управленческой способностью государства и демократией. Значит, проблематичным в новых условиях становится и сохранение демократии: «Представление о национальном сообществе, которое демократически управляет своей судьбой, постепенно становится нереальным. Различные сферы совместной человеческой деятельности все меньше совпадают с границами национального государства. Все большее значение приобретают как региональные и местные интересы, так и транснациональные» [8]. В результате проблемы умножаются, а способности национальных институтов справиться с ними сокращаются.

Изменение роли государства в экономике и в функционировании важнейших для жизнедеятельности общества элементов инфраструктуры стало доминантой совпавших неолиберальной и неоконсервативной революций последних двух десятилетий XX в. Приватизация -таков универсальный инструмент, с помощью которого происходит вытеснение государства из важнейших сфер общества. В рамках так называемого Вашингтонского консенсуса (см. главу X), произошел разрыв с либеральной традицией XX в., усматривающей в государственном вмешательстве гарантию поддержания либерального правопорядка в общественной жизни. Целью приватизации является коммерциализация сфер, которые «освобождает» государство, что, согласно рецептам экспертов МВФ и ВТО, только и обеспечивает интеграцию в систему глобальных рынков. Как пишет 3. Бауман, «слабые квазигосударства легко низвести до уровня местных полицейских

участков, обеспечивающих минимальный порядок, необходимый для бизнеса: при этом можно не опасаться, что они смогут эффективно ограничить свободу глобальных корпораций» [9].

Именно «связка» приватизации и коммерциализации, составляющая действительный механизм процесса экономической глобализации, в результате ведет не только к «ослаблению» национального государства, но и к разрушению сложившихся институтов гражданского общества. Коммерциализация общественных благ и услуг усиливает социальное неравенство и ограничивает, в частности, возможности каждого человека в получении качественного образования или в доступе к информационным ресурсам через Интернет. Приватизация резко сужает область общественных дел, непосредственно затрагивающих каждого гражданина, и в конечном счете ведет к тому, что частные интересы граждан вытесняют на периферию общие интересы гражданского общества. В результате во всех странах Запада гражданская позиция становится реликтовой, ее подменяют потребительские формы самоидентификации, происходит разрушение системы институтов, связанных с коллективным социальным и политическим действием, нарастает кризис гражданственности, инфантилизация становится повсеместным глобальным феноменом, а вопрос о личной ответственности за дела общества делегируется власти предержащим — корпорациям, вождям и др.

Поэтому известный финансист и филантроп Дж. Сорос, извлекая уроки из финансового кризиса 1997-1998 гг., увидел новую опасность для демократических ценностей открытого общества. В работе «Свобода и ее границы» он приходит к следующему настораживающему выводу: «Я сделал состояние на мировых финансовых рынках и тем не менее сегодня опасаюсь, что бесконтрольный капитализм и распространение рыночных ценностей на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза» [10]. В результате глобализация, которую ее приверженцы обычно трактуют как торжество либеральных ценностей на всей планете, на деле ведет нас к необходимости снова решать проблему, как возродить свободу.

Таким образом, основным конфликтом рубежа тысячелетий стало столкновение между дезинтеграцией и снижением эффективности и демократичности национальных государств (и всей системы государств) и растущей экономической, культурной и политической глобализацией.

Национальные границы начинают исчезать под натиском транснациональных компаний и международных финансовых институтов, осуществляющих диктат в отношении стран, не входящих в «золотой миллиард». Власть в разных регионах мира с разной «скоростью» и с разной степенью «добровольности», но неуклонно передается на транснациональный уровень, лишая государства все большей части суверенитета. Местные культуры со все возрастающей интенсивностью подвергаются посредством глобальных СМ К воздействию унифицирующей моды и инновационных тенденций, источником которых преимущественно является Запад, и прежде всего США. М. Уотерс так и определяет глобализацию: это «процесс, в котором географические ограничения, налагаемые на социальные и культурные установления, отступают и в ходе которого люди все более осознают, что эти ограничения отступают» [11]. В то время как физический, географический мир остается сферой обитания политиков, реальная власть капитала и информации обживает кибермир, в котором физическое пространство либо нейтрализовано, либо просто исключено из игры, отмечает 3. Бауман. То, что Ф. Фукуяма обозначил как «конец истории», с тем же успехом можно было назвать «концом географии»: внетерриториальный капитал и внепространственное виртуальное общение делают непринципиальным вопрос о местонахождении партнеров. Локальное обесценивается по мере того, как утрачивается преимущество коммуникации «лицом к лицу», оно уже не играет прежней роли в формировании и самовоспроизводстве элит. Тем самым власти физического мира оказываются в заведомо проигрышной ситуации [12].

Барьеры, прежде всего географические и временные, разрушаются. Интенсивность культурных и информационных обменов, многократно усиленная новейшими средствами коммуникации, делает малоэффективными попытки автаркии, самоизоляции и сохранения «единой национальной культуры» — одного из главных маркеров — национального государства.