Глава IV. Теоретические исследования международных отношений в политической науке 40-60-х гг. XX В.

 

Политический идеализм в теории и практике международных отношений

Становление политологии как самостоятельной отрасли научных исследований и отдельной учебной дисциплины происходило на рубеже XIX и XX в. Основанная на европейской традиции политической мысли, политология в 1-й половине XX в. в силу объективных причин наибольшее развитие получила в Соединенных Штатах Америки. Это привело к тому, что американские ученые, их теоретические концепции и методологические подходы долгое время доминировали в различных направлениях политических исследований, включая сферу изучения мировой политики и международных отношений.

Теория международных отношений в американской политологии начала формироваться в период между двумя мировыми войнами, тогда как ее расцвет пришелся уже на послевоенное время. Особенности исторической ситуации, в которой происходило становление американской теории международных отношений, наложили свой отпечаток на одно из главных направлений этой теории — школу политического реализма. Само название данного направления призвано было стать некой антитезой господствовавшим среди части североамериканской политической элиты идеалистическим представлениям о внешней политике и международных отношениях.

Для политического идеализма первоосновой международных отношений являлись мораль и право. Сторонники данного подхода пытались анализировать цели и задачи внешней политики исходя исключительно из морально-этических и абстрактно-правовых норм. Такие представители североамериканской внешнеполитической мысли 1-й половины XX в., как Д. Перкинс, Ф. Танненбаум, Т. Кук, М. Мус, Ф. Джессап, У. Липпман, Т. Мюррей, В. Дин в соответствии со взглядами классического либерализма полагали, что главной задачей внешней политики США должна быть защита идеалов свободы и демократии во всем мире. Они разделяли убеждения, что демократизация международных отношений, внедрение в мировую политику норм нравственности и справедливости окончательно устранят вооруженные конфликты и войны между народами. По их представлениям, мировое сообщество демократических государств вполне сможет добиться утверждения такого мирового порядка, при котором все конфликты будут разрешаться лишь мирным путем, т. е. на основе норм и принципов международного права при увеличении числа международных организаций и повышении их роли. Как видно, политический идеализм в США унаследовал многое из традиций европейской либеральной политической мысли.

Идеалистический подход, на практике вовсе не являющийся препятствием для применения силовых методов достижения внешнеполитических целей, обнаруживался в деятельности многих видных американских политических лидеров и политологов и позднее — со 2-й половины XX в. вплоть до сегодняшних дней. В период холодной войны многие внешнеполитические шаги США оправдывались соображениями защиты свободы и демократии, борьбы против антилиберальной теории и практики коммунизма. Фактически это тоже было рецидивом идеалистического подхода к мировой политике и международным отношениям. Особенно характерно стремление американского президента Дж. Картера сделать приоритетом своего внешнеполитического курса «защиту прав человека». Идеалистические мотивы находили отражение во внешнеполитических доктринах и внешнеполитической практике не только Соединенных Штатов, но и других государств. Достаточно вспомнить хотя бы «новое мышление» Горбачева—Шеварднадзе.

Среди американской научной общественности уже в 1920-1940-е гг. нарастали неудовлетворенность политическим идеализмом, разочарование в результатах политической практики, основанной на его принципах. Прежде всего это было связано с провалом внешнеполитической доктрины и дипломатической практики администрации президента Вудро Вильсона. Как известно, он оправдывал необходимость отказа от нейтралитета, вытекавшего из концепции изоляционизма, и вступление США в Первую мировую войну ссылками на нарушение Германией правовых и морально-этических норм. В своих знаменитых «14 пунктах» В. Вильсон выдвинул основанный на идеалистических подходах план послевоенного мирного урегулирования. В соответствии с этим планом наряду с осуществлением территориальных изменений после окончания Первой мировой войны предполагалось создать универсальную международную организацию - Лигу Наций. По представлениям В. Вильсона и людей, разделявших его взгляды, именно международные организации, а не сила, должны гарантировать в будущем мир и безопасность.

Фактический провал планов В. Вильсона (Лига Наций хотя и была создана, оставалась малоэффективным институтом, в деятельности которого сами США отказались принимать участие) вызвал разочарование у американской политической элиты. Это разочарование было усилено в дальнейшем полным провалом Пакта Бриана—Кел-лога. Этот пакт, заключенный по инициативе министра иностранных дел Франции А. Бриана и госсекретаря США Ф. Келлога в 1928 г., предусматривал отказ его участников от войн как средства урегулирования международных споров и содержал призыв разрешать такие споры только мирными средствами. Хотя Пакт Бриана—Келлога был подписан представителями почти всех крупных государств мира и стал важнейшим международно-правовым документом, его реальное политическое значение оказалось близким к нулю. Уже на стадии подписания по настоянию некоторых государств в текст документа были внесены поправки, выхолащивающие его содержание, а в дальнейшем те же государства (Германия, Италия, Япония) своими действиями перечеркнули и дух, и букву этого пакта.

Политический реализм в США

Иллюзия того, что Первая мировая война могла бы стать «последней войной» в истории человечества, рассеялась. Уже в середине 1930-х гг. в мире чувствовалось приближение нового глобального вооруженного конфликта. Провал попыток примирить агрессоров и начало Второй мировой войны резко усилили в политической элите США позиции тех, кто выступал за силовые методы достижения внешнеполитических целей. Поворот же к традиционным взглядам на мировую политику и международные отношения в американской политологии произошел еще накануне войны. Этот традиционный, или «реалистический», взгляд был присущ прежде всего таким мыслителям прошлого, как Н. Макиавелли, Т. Гоббс и ряду других (их концепции были изложены в главе I). Суть реалистического подхода заключалась в том, что сила, а не моральные и правовые принципы определяют внешнюю политику государства.

Наряду с наследием европейской политической мысли в формировании школы политического реализма определенную роль сыграли работы американского философа и теолога Р. Нибура. В книге «Моральный человек и аморальное общество», вышедшей в 1936 г.,

Нибур писал об изначальной греховности человека и склонности ко злу вследствие того, что он стремится достичь большего, чем может на самом деле. Далее мыслитель пришел к выводу о неизбежности и неустранимости борьбы между людьми за власть и силу. Он философски обосновал то, что реалисты считали и считают ядром и движущей силой международной политики. Отдельные положения и тезисы американская школа политического реализма заимствовала у различных геополитических концепций, хотя полностью отождествлять эти направления внешнеполитической мысли было бы ошибочным.

Основоположником и наиболее видным представителем школы политического реализма в США считается Ганс Моргентау (1904-1980). Не будучи американцем по рождению (его родина — Германия), Г. Моргентау проявил себя активным сторонником защиты интересов США на международной арене. С его точки зрения, международная политика, как и всякая другая, является борьбой за власть. Саму же власть он рассматривал как возможность контроля над умами и действиями людей, причем политическая власть — это отношения взаимного контроля между теми, кто обладает властью, и между последними и народом в целом. В сфере международных отношений под борьбой за власть Г. Моргентау позразумевал борьбу государств за утверждение своего силового превосходства и влияния в мире.

С позиций политического реализма международные отношения — это прежде всего отношения межгосударственные, где единственными реальными акторами являются суверенные государства. Последние, естественно, стараются реализовать собственные интересы, используя весь имеющийся в их распоряжении силовой потенциал. Войны и конфликты, таким образом, представляются неизбежным следствием самой природы международных отношений, а надежды добиться всеобщего мира, опираясь на правовые и моральные нормы, — иллюзией.

Ганс Моргентау сформулировал широко известный основной тезис политического реализма, который гласит: «Цели внешней политики должны определяться в терминах национального интереса и поддерживаться соответствующей силой» [Г]. В соответствии с таким подходом анализ категорий «национальный интерес» и «национальная сила» находился в центре внимания самого Г. Моргентау и других представителей американской школы политического реализма — Дж. Кен-нана, К. Томпсона, Ч. Маршалла, Л. Халле, Ф. Шумана, Ч. и Ю. Ро-стоу, Р. Страуса-Хюпе.

В англоязычной литературе понятие «нация» тождественно понятию «государство», что соответствует западным традициям и реалиям, где давно уже сформировались и национальное государство, и гражданское общество. Поэтому речь фактически идет о национально-государственных интересах. Представители школы политического реализма подразделяют их на постоянные (основополагающие) и преходящие (промежуточные) интересы. К постоянным относят:

1) «интересы национальной безопасности», под которыми подразумевается защита территории, населения и государственных институтов от внешней опасности;

2) «национальные экономические интересы», а именно развитие внешней торговли и рост инвестиций, защиту интересов частного капитала за границей;

3) «интересы поддержания мирового порядка», включающие взаимоотношения с союзниками, выбор внешнеполитического курса.

Промежуточные интересы по степени значимости можно выстроить в следующем порядке:

1) «интересы выживания», т. е. предотвращение угрозы самому существованию государства;

2) «жизненные интересы» — создание условий, препятствующих нанесению серьезного ущерба безопасности и благосостоянию всей нации;

3) «важные интересы» — предотвращение нанесения «потенциально серьезного ущерба» для страны;

4) «периферийные или мелкие интересы», связанные с проблемами преимущественно локального характера.

В зависимости от конкретной ситуации, складывающейся в мировой политике, на первое место выдвигаются те или иные основополагающие либо промежуточные интересы в различных сочетаниях между собой.

Термин «национальная сила» (могущество), применяющийся в англоязычной литературе, не имеет точного эквивалента в отечественной. Наиболее близок он таким понятиям, как «государственная мощь», «внешнеполитический потенциал государства». Речь идет о тех ресурсах, которые государство может задействовать для достижения целей своей внешней политики. При выявлении компонентов того, что они понимают под «национальной силой», представители послевоенной волны политических реалистов в США находились под

сильным воздействием геополитических концепций. Как можно легко убедиться, Г. Моргентау многое заимствовал у А. Мэхэна и Н. Спайкмена. По его мнению, в структуру «национальной силы» входят следующие элементы: 1) география; 2) природные ресурсы; 3) производственные (индустриальные) мощности; 4) военный потенциал; 5) численность населения; 6) национальный характер; 7) моральный дух нации; 8) качество дипломатии. Влияние геополитического подхода здесь налицо, хотя имеются и различия. Наряду с материальными факторами Г. Моргентау выделяет и нематериальные, к которым относятся три последних из вышеназванных элементов. Отмечая, что и национальный характер, и национальная мораль трудно поддаются рациональному прогнозированию, политолог усматривает в них реальную способность воздействовать на международные отношения и внешнюю политику того или иного государства. В качестве примера Г. Моргентау указывает, что некоторые характеристики древнегер-манских племен, данные римским историком Тацитом, вполне применимы и к армии Фридриха Барбароссы, и к войскам Вильгельма II и Адольфа Гитлера.

Национальная мораль, по мнению Г. Моргентау, определяет степень решимости, с которой нация способна поддерживать политику своего правительства как во время войны, так и в условиях мира. Особо важное значение он придавал «качеству дипломатии». Этот фактор напрямую зависит от личностей лидеров, формирующих и осуществляющих внешнеполитический курс.

Г. Моргентау предостерегал от ошибочного взгляда на силу и мощь государства как постоянную и абсолютную величину. В реальной международной политике меняются потенциалы основных государств-акторов, происходит и перманентное изменение соотношения сил. Примером ошибочной оценки собственного потенциала и недооценки потенциала противника, полагал Моргентау, могут быть просчеты государственно-политического руководства Франции в 1940 г. Это руководство опиралось на иллюзорное представление о том, что военная мощь Франции, как ив 1918 г., не имеет себе равных в Европе. В то же время степень подготовленности к войне Германии им явно недооценивалась. Роковой просчет привел в итоге к позорному поражению Франции и вступлению гитлеровской армии в Париж.

Вместе с тем Г. Моргентау не отвергал полностью роли права и морали в политике. Напротив, он утверждал, что политический реализм признает моральное значение политического действия. Однако американский политолог указывал на существование неизбежного противоречия между моральным императивом и требованием успешного политического действия. Государство не может, по его мнению, действовать по принципу: «Пусть мир погибнет, но справедливость должна восторжествовать!» Поэтому моральные критерии по отношению к действиям людей, определяющих государственную политику, должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени, а высшей моральной добродетелью в международных отношениях должны быть умеренность и осторожность. Г. Моргентау фактически выступил против навязывания каким-либо одним государством своих принципов всем остальным, утверждая, что политический реализм отказывается отождествлять моральные стремления какой-либо нации с универсальными моральными нормами.

Политический реализм допускал возможность существования трех моделей внешней политики:

1) политика статус-кво, которая проводится государством, стремящимся сохранить влияние в сфере международных отношений;

2) империалистическая политика, присущая государствам, стремящимся к расширению сферы своего влияния и изменению баланса сил в свою пользу;

3) политика престижа, характерная для государств, демонстрирующих силу для сохранения своего места в системе международных отношений.

Было бы неверным рассматривать политический реализм лишь как возврат к традиционным взглядам на мировую политику и международные отношения. Поскольку становление этого направления происходило после Второй мировой войны, его сторонники должны были учитывать принципиально новые реальности этого времени. Одним из самых важнейших новых факторов в мировой политике стало появление ядерного оружия. Наличие такого оружия неизбежно должно было привести к пересмотру прежних представлений о внешней политике. Такой пересмотр и произвел Ганс Моргентау, выдвинувший известную формулу о четырех парадоксах стратегии ядерных государств.

Первый парадокс заключается в том, что одновременно со стремлением использовать ядерную или иную силу в международных отношениях существует и боязнь прибегнуть к ней из-за угрозы всеобщей ядерной катастрофы. Следствием этого парадокса стало уменьшение значения военной мощи. «Чем большей силой наделена та или иная страна, - писал Г. Моргентау, - тем меньше она способна ее использовать» [2]. Сознание иррациональности ядерной войны препятствует применению не только ядерных, но и обычных сил. Ядерные державы могут пойти на риск применения обычных средств ведения войны лишь при условии, что будут использовать их для достижения ограниченных по своему характеру целей либо при заведомо локальном конфликте. Неядерные государства оказываются, таким образом, менее скованными в выборе средств.

Второй парадокс связан со стремлением выработать ядерную политику, при которой можно было бы избежать вероятных последствий ядерной войны. Смысл этого парадокса, по мнению Г. Моргентау, заключается в абсурдности концепции «ограниченной ядерной войны». Эта концепция была нацелена на поиск способа ведения ядерной войны, позволяющего избежать собственного уничтожения. Нереальность подобного сценария обусловлена тремя факторами: неизбежной неясностью исхода военной акции, неопределенностью намерений противника и, наконец, огромным и неоправданным риском развязывания ядерной войны.

Третий парадокс Г. Моргентау видел в одновременном продолжении гонки ядерных вооружений и попытках ее прекращения. По его мнению, количественный и качественный рост ядерного оружия в отличие от обыкновенных вооружений имеет свои пределы. «Когда та или иная сторона, — писал он, — получает в свое распоряжение систему доставки, способную перенести последствия первого удара и доставить ядерные боеголовки до всех возможных целей, она одновременно достигает разумного предела в производстве ядерных вооружений» [3]. После этого невозможно любое рациональное оправдание продолжения гонки ядерных вооружений. Тем не менее эта гонка продолжается, потому что решения принимаются в соответствии со старыми стереотипами, выработанными в другую историческую эпоху.

Четвертый парадокс заключается в том, что с появлением ядерного оружия коренным образом меняются отношения между союзниками. Традиционный союз, располагающий ядерным оружием, устарел в политическом плане, поскольку этот союз или не может быть надежной защитой, или же предоставляет одному из его членов право вершить судьбу другого члена в жизненно важных вопросах. Союз, стремящийся к сохранению статус-кво, не может рассчитывать на поддержку основных неядерных держав. Союз, в котором ядерным оружием располагает более чем одно государство, не встретит сочувствия со стороны любого члена, вооруженного ядерным оружием. Распространение же этого оружия среди стран, до сих пор не обладавших им, может привести к всеобщей катастрофе. Таким образом, и этот парадокс остается неразрешенным.

Обобщая выводы, сделанные на основе анализа всех четырех парадоксов, Г. Моргентау констатировал: «Любая попытка, независимо от ее изобретательности и дальновидности, направленная на увязывание ядерной мощи с целями и методами государственной политики, сводится на нет необычной разрушительной силой ядерного оружия» [4].