Место сомнамбулического автоматизма в творчестве

В высшие моменты творчества мы наблюдаем такую степень умаления нашей бытовой целостной личности, что ее как будто бы и нет совсем: надо всем господствует образ — отщепившаяся часть нашей личности.

Как же рассматривать ранее описанный сомнамбулический автоматизм, когда человек совсем без остатка теряет свою целостную личность? Почему бы не причислить это к самому высшему из высших творческих перевоплощений?

Нет, это не высшее творческое состояние. Это даже совсем не творческое состояние. Это патология. Это не подъем в высшие сферы сознания, — это спуск в самые низины его.

Здесь отщепившаяся часть совершенно не связана со своим центром и начинает действовать как автомат (не да-

ром и носит название автоматизма). Напрашивается грубое и не очень точное сравнение: подростки позволяют себе очень жестокую забаву: они отрывают ноги у паука и с интересом наблюдают, как эти оторванные паучьи ноги «пляшут». Вот и отщепившаяся личность при сомнамбулическом автоматизме похожа на такую оторванную паучью ногу.

Здесь не всё человеческое сознание, а только частичка его. Здесь не расширенное сознание, а суженное.

В то же время при творчестве мы наблюдаем расширение сознания до самых крайних границ.

Великолепно сказал об этом в нескольких словах Тютчев:

 

Час тоски необозримой:

Всё — во мне и я — во всём!

 

Здесь не полное удаление от своей личности, а расширение ее. В сомнамбулическом автоматизме я, действительно, теряю себя, а здесь, при высоком подъеме творчества, наоборот: как бы теряя себя — на самом деле я утверждаю себя еще больше.

Здесь не может быть никакой речи о потере, а только о раздвоении. И тот же Тютчев в четырех строках выразил это как нельзя лучше:

 

О вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

 

К сужению сознания следует отнести и те случаи, когда актер забывается до того, что может ударить, задушить, заколоть.

Это уже не расширенное творческое состояние, «когда совершеннейшая психика дает возможность одному лицу обхватить в широком синтезе все образы и ощущения, которые оно испытывает или которые всплывают у него в памяти» (см. раньше). А наоборот: перед ним враг и только. Это самозабвение — есть сдвиг, но не вверх, а вниз, в патологию. Это не творческий подъем, а спуск в сомнамбулический автоматизм. Это — вывих.

Распределенность внимания

«Нераспределенность внимания или, что то же, сужение сознания (не могут делать сразу два дела) встречается у примитивов, у конкретно-эмоциональных, у резко импульсивных и, наконец, при патологических состояниях (эпилепсия, атеросклероз и т. д.).

У лиц интеллектуально-волевых внимание распределено нормально. Это требует у них только некоторого усилия, но преодолимо.

Наоборот, лица с чисто аффективно-абстрактной реакцией (без момента импульсивности), внимание которых обладает признаками расплывчатости, имеют повышенную распределенность внимания.

При распределении их внимания качество их работы улучшается и самая работа облегчается.

Это может быть объяснено тем, что, подходя к любой задаче аффективно (или с излишним увлечением или с излишним отвращением), лица этого типа ослабляют эту аф-фективность при быстрой смене доминанты их внимания.

["Физическая задача", а может быть даже и "публичность"!!! Ведь публика — это дополнительный отвлекающий факт, который может несколько рассеивать и как бы разряжать напряженную узость сознания. Что подтверждается тем, что эксперименты, которые не получаются у испытуемых в тиши кабинета, выходят в аудитории в присутствии студентов. — Н.Д. ]

Существует патологическая распределенность внимания, когда лица беспокойные, неспособные ни одной минуты побыть в одном положении и сосредоточиться на одном ("Я лягу, меня тянет туда, пойду туда, меня тянет лечь, я сам не знаю почему").

Очевидно, психика, ослабленная болезнью, в целях защитной реакции прибегает к частой смене доминанты, так как более стойкая установка непосильно истощала бы ее, неспособную ни к какому напряжению.

Эта болезненная неустойчивость находит успокоение при задаче, которая сама диктует устойчивую и определен-

ную смену доминанты, облегчающую работу нервно утомленного организма.

Любопытный эксперимент на распределенность внимания был проделан в Москве в одной вспомогательной школе. В продолжение часа дети занимались ручным трудом и одновременно слушали чтение.

Результаты эксперимента оказались неожиданными: все, при обычных условиях, внимательные ученики не справились с этой работой; и наоборот, особенно трудновоспитуемые дети, с резкой двигательной возбудимостью, вели себя примерно и хорошо справились с работой».

«Распределенность внимания» и гениальность

Можно (а нормально и должно) сохранять в сознании множество образований, находящихся между собой в связи, как например: два понятия одного суждения, части одного предложения, множество членов одного художественного произведения и т. п.; более того, эти части не только не мешают друг другу, а даже взаимно друг друга усиливают.

И действительно, абсолютное единство сознания (в котором сознание в каждый данный момент содержит только одно явление), как это справедливо указывает Жане («Психический автоматизм»), бывает только на крайних своих полюсах: на ступени крайней патологии («при каталепсии, когда истощенная психика не в силах воспринимать несколько ощущений одновременно») и ступени гениальности («психическое единство» — «в моменты высокого умственного подъема», «когда совершеннейшая психика дает возможность одному лицу обхватить в широком синтезе все образы и ощущения, которые оно испытывает или которые всплывают у него в памяти»[36].

«Но обычно сознание не опускается так низко и не поднимется так высоко: оно держится на средней высоте, при которой образы, находящиеся в сознании, очень многочисленны, но далеко не систематизированы» (Жане).

[Например, я вижу массу предметов или людей вокруг себя, но они разъединены, не синтезированы в одно. Момент

синтезирования есть момент перехода порога. До порога — множественность предметов, за порогом — единство всех предметов. — Н.Д.]

«Надо поверить»... <У Станиславского. — Ред.> А как я поверю, если я целостная личность? Я ведь не сумасшедший!

«Поверить», это значит — расщепиться. Сценическая «правда». Это совсем не то, что житейская. А чем она отличается? Это — правда отщепившейся личности.

Не только «отщепившейся личности», а рампа? а публика? Сценическая правда не только правда отщепившейся личности, но комбинация двух правд: как отщепившейся, так и не отщепившейся личности.

Художественное творчество есть единение 1) всего реального, меня окружающего и воспринимаемого мной с 2) личным, с 3) отщепленной личностью и ее реальностями 4) сознанием, что я создаю и 5) с чувством публики, 6) с идеей (?)

Надо, однако, иметь в виду, что воспринимается не частями, а сразу структурами.

Это совершенно противоречит тому «синтезу», который только что описан.

И что, в сущности, синтез! Не есть ли это первичное структурное восприятие!

Объединение с образом есть сначала расщепление, а потом уже и творческое единство. Это — схема. На самом же деле расщепление и объединение происходят единовременно. И расщепление усиливает единение.

P. S. Единение, как отщепившейся личности, так и остатков целостной личности. Этим и объясняется кажущаяся условность в искусстве.

Но что такое единение? Сумма по сравнению с каждым отдельным слагаемым? Нет.

Отдельные слова: «едешь», «будешь», «тише», «дальше»... И вот они вместе взятые: «тише едешь — дальше будешь».

Как пример единения.

Детали картины (особенно — кино) и вся картина сразу, в едином восприятии.

Части и детали не мешают друг другу, а даже взаимно друг друга усиливают и дают общую осмысленную жизнь каждой части.

Отсюда — разные «единства»: единство одного только объекта, без всякой связи его с чем бы то ни было, или единство в широком синтезе тысячи объектов, фактов, идей.

Нечто среднее между этими крайними точками — обычное наше состояние: обхват объектов велик, в голове много всего сразу, но не систематизировано, не подчинено одной единой идее[****].

О целостной личности

Что это такое?

Целостность во всей полноте?

Но ведь полнота велика — сюда войдут и все мои потенциальные возможности.

Когда же это бывает, чтобы человек был во всём «своем объеме»?

Это было бы нечто высочайшее из высокого?

Вся и беда-то наша происходит из-за того, что мы живем и действуем частично, не цельно (всей своей душой, умом и другими качествами) — сделаешь, подумаешь, а потом сам и раскаешься. Ошибешься, а потом сам видишь, что сделал глупость.

Может быть, принять нашу целостную личность как привычную нашу бытовую срединную личность? Только более уравновешенную, без взлетов и падений, без взрывов и депрессий? Обиходную.

Очевидно, так и придется сделать, а то иначе запутаешься. Надо понятие целостной личности установить как относительное, а не абсолютное.

О потенциальном

Во мне сидит зверь и гений, лед и жар. Но далеко не всегда обнаруживаются. В Стеше Герцог «сидел» гений баланса, но мог бы так и не вскрыться до конца ее жизни.

Я могу таскать с собой порошок яда, но он так до конца дней моих может проваляться в моем кармане.

Я могу быть носителем чумных бацилл, но если не посею их среди людей — всё равно, что их нет.

Когда речь идет о целостной личности, то можно ли принимать во внимание наши потенции (как части целостной личности)? Конечно нет, нельзя.

Подумать о том, как согласить: расщепленная моя личность... Значит, образ есть только маленькая часть моей личности?

А если Гамлет? Что же, это тоже только часть моя? Или наоборот: это огромная пристройка к какой-то малой моей части?

Если пристройка, то откуда? Продукт моего воображения? Фантазии?

Или всё-таки всё дело только в маске? А богатства наших недр всё и объясняют?

Как будто бы именно так. Начинают резонировать, трепетать глубокие наши струны, и только.